Ниночка
Рассказ был опубликован в интернет-журнале "Слово отчее", 2013,№30(август)
Ниночка была некрасива.
Нет, конечно, в детстве, особенно раннем, когда все дети мягки, пухлы и пахнут как-то особенно сладко, говорят, материнским молоком, всё в ней было мило. И мама часто целовала её розовые пяточки, животик, пряталась за спинку детской кроватки, выглядывала из-за неё и, смеясь, говорила: “Ку-ку”. Надо полагать, что в это недолгое время младенчества девочка была счастлива.
Увы, память об этом времени стёрлась и только старая фотография свидетельствовала в пользу этого почти безмятежного состояния её души.
Другая же фотография, сделанная три года спустя, запечатлела краснощёкого, весёлого Брата на руках у родителей и грустную, бледную Ниночку, сидящую вполоборота на краю скамейки с куклой Люсей.
С возрастом же, когда молочные зубы поменялись на коренные, которые выросли лопаточками вперёд, а некоторым и вообще не хватило места, стала она себя стесняться, прикрывать ладошкой рот.
Когда девочка училась в пятом классе, обнаружилось, что её минус зашкаливает все возможные показатели и выписали очки с такими линзами, которые носят только прооперированные старухи. Что уж после этого говорить…. В школе над ней смеялись, соседи переглядывались. Родители старались не показывать вида, что разочарованы и недоумевали: в кого она такая уродилась.
Как-то вечером лепили они с мамой на кухне пельмени. Ниночке тогда лет десять было, а мама и говорит:
- Какой же у тебя, Нинка, брат ладный. Ведь ему только семь лет, а, смотри, тебя-то он перерос. И волос, волос у него какой, шевелюра прямо. А глаза…
- Мама, - спросила Ниночка, - а я?
- Что ты? – удивилась мама.
- Красивая?
Ниночкина мама хмыкнула, отвела взгляд и сказала:
- Красивая, как корова сивая, - и, помолчав, добавила:
- Ты глупости-то не спрашивай, давай, лепи быстрее, а то отец с братом придут, а у нас с тобой конь не валялся.
Брат же, ещё под стол пешком ходил, а девочку задирал. То машинкой по голове стукнет, то обнимать примется, да так сожмёт, что у девочки дух перехватит, и слёзы сами по себе из глаз покатятся. Правда, отец, когда выпивши приходил, дочку нежил, шлёпал по мягкому месту и приговаривал:
- Мясистая ты у нас, хоть это хорошо.
Лет в пятнадцать Ниночка влюбилась, у них в классе в тот год все стали по парочкам разделяться, вот она того парня и спросила:
- Ты со мной дружить будешь?
А он будто даже испугался и говорит:
- Да ты что, ты же некрасивая.
Вот с тех-то пор, говорят, Нина на всех озлилась и стала всем гадить: в школе у кого тетрадь порвёт, кому новенькую одежду фломастером разрисует, кого так обложит, что даже мальчишки рты разевают.
Однажды, ей уже лет шестнадцать тогда было, послала её мать в магазин. Шла она, под нос себе ворчала:
- Вот опять меня погнали. Сыночка своего не трогают. “Учись, деточка, учись”, - передразнивала она.
А когда кассирша сдачу ей сдала, да подсунула рваную десятку, ой, что тут началось.
Да только подошла к ней, говорят, какая-то старушка, отвела в сторонку и стала ей говорить что-то, да не выговаривать, а будто шептать. Только Нина слушать не пожелала, толкнула старушку, та упала и из сумки у неё вывалились ключи, очки, перчатки, пакет кефира и батон. А рядом парень стоял. Стал старушку поднимать, а сам Нине глазами на сумку показывает: собирай, мол. Нина собрала всё и сумку парню сунула.
- Нет, - говорит он, - сама неси, а я помогу ей до дома дойти, видишь, хромает.
- Вот ещё, - хотела сказать Ниночка. Но парня почему-то послушалась и они пошли.
Старушка шла и благодарила и Ниночку, и парня, что её не бросили, и вот, она, Ниночка, какая молодец, что сумку и её и свою несёт, ведь, тяжело, наверно. И не слова о том, что Ниночка её толкнула, не сказала.
Проходя мимо часовни, ну, знаете, деревянная такая, шатровая, у нас тоже около метро такую построили, зашли. Вернее, зашла старушка, а молодёжь за ней. В часовне пусто было, полумрак, только несколько свечей горело. Старушка подошла к иконе и начала молиться. Ниночка и парень стояли у входа и ждали. Старушка сначала молилась, поклоны клала, а потом стала что-то Богородице шептать, будто рассказывает. Парень и Ниночка стояли, переглядывались друг с другом, лица удивлённые делали, сколько, мол, можно. Потом парень протянул руку, взял у Ниночки сумку и поставил на пол, а Ниночку почему-то подтолкнул тихонько сзади, то ли к старушке, то ли к иконе. Ниночка не хотела подходить к иконе, но почему-то подошла, стала рядом со старушкой. И вдруг почувствовала, что Богородица на неё смотрит и не просто на неё, а ей в душу, и всё она про неё знает, и жалеет, и любит. Глаза Ниночки и Богородицы встретились, и Ниночка заплакала. Ей показалось, что она перенеслась куда-то и увидела себя маленькой-маленькой и будто мама её пяточку целует, и папа с братом смотрят на неё так нежно, ласково. Ниночка как будто попала в другой мир, где все любили её, а она любила всех. Она не знала, сколько времени провела в часовне, не знала, где она была в те минуты, когда стояла у иконы. Услышав за собой шорох, Ниночка оглянулась. Ни старушки, ни парня в часовне не было. Какая-то пожилая женщина гасила свечи и, посмотрев на Ниночку, сказала:
- Закрываем, милая. Домой пора.
С этого дня из Ниночкиной жизни ушла злость. Стала она спокойнее, терпеливее. Вечерами шла в Храм, да и днём после школы, сделав изрядный круг по прилегающим улицам, заходила в часовню. Возвращаясь домой, она улыбалась пьяноватому папеньке, поджидающему её у подъезда с сигаретой в зубах, старалась сказать что-нибудь доброе уставшей маме, помочь ей, да и брату, забегавшему с улицы за какой-нибудь надобностью, то отыскивала затерявшийся диск с записями, то торопливо отрезала от его любимого сервелата кусочек потолще и протягивала ему вместе с куском хлеба. Хлеб брат с усмешкой возвращал, а колбасу запихивал с такой жадностью, будто не ел несколько дней.
Хорошо стало Ниночке, тепло на душе. Но сначала брат, а потом и мама стали поглядывать на неё косо. Брат крутил пальцем у виска, показывая на Ниночку, мать ухмылялась. Отец, хоть и поджидал её после службы на улице, но однажды сказал:
- Ты бы лучше того, уроки бы как следует учила, чем по церквям бегать, а то, вот, на родительском собрании сказали – тройки у тебя.
В конце марта, когда начался пост, и Ниночка решила поститься, домашние стали над ней смеяться. Особенно брат. Он с наслаждением обгрызал мясо с запеченных куриных ножек, громко причмокивал и предлагал их сестре. Та отмахивалась и уходила в свою комнату.
А приятелям своим рассказывал:
- Нинка-то, Нинка наша. Совсем свихнулась. Постится. Во дура.
Ниночка же, хоть и вздыхала иногда, а когда и плакала потихоньку ото всех, продолжала ходить в Храм, поститься и даже исповедовалась на Страстной.
Ей хотелось встретить в церкви ту старушку, которую она когда-то толкнула или парня, что шёл с ними. И она всё поглядывала, поглядывала по сторонам и в церкви, и в часовне, и в магазине, и просто на улице. Но так их и не увидела.
Приближались майские праздники, Пасха.
Родители, как всегда на май, собирались на дачу. Мама переставляла горшки с рассадой в коробки. Отец то перевязывал коробки бельевыми верёвками, то гремел на балконе досками, которыми собирался ремонтировать терраску.
Ниночка знала, что и она должна ехать на дачу. Но…Пасха… Она мечтала пойти на службу в Храм, впервые на пасхальную службу. Уже несколько дней она думала о том, как сказать родителям, что не поедет с ними.
И вот, когда она стояла на кухне и мыла после ужина посуду, а родители с братом ещё сидели за столом и допивали чай, брат вдруг сказал:
- Я, того, в этот раз с вами не поеду. Мы с ребятами праздновать будем.
Ниночка, прошептав про себя молитву, тихо сказала:
- Я тоже не поеду. Мне в Храм надо. Пасха.
Она опустила голову. Ей было стыдно перед родителями, жаль их. Ведь столько лет, сколько она помнит себя, майские праздники они проводили всегда вместе на даче. Им было так хорошо в эти первые тёплые дни. Ей нравилось, что в эти дни и родители, и они, дети, делали что-то сообща. Брат, даже когда был ещё маленьким, помогал отцу, и с важным видом приносил ему из сарая какие-нибудь инструменты, подавал отцу гвозди, когда тот обтягивал новый плёнкой парничок или пытался дотащить до терраски ведро с водой. Она помогала маме.
Ниночка ожидала, что родители будут сердиться, мама заплачет, а папа схватится за сигарету и выйдет покурить на лестницу. Но мама только поджала губы и сказала, глядя в окно:
- Ну, что ж… Поедем с отцом вдвоём.
А отец сказал тихо:
- Оперились.
На следующее утро, Ниночка с братом бегали по лестнице, помогали родителям перетащить вещи в машину. И она, и он чувствовали себя виноватыми перед родителями и потому старались изо всех сил. Ниночка крестит отъезжающих, брат уныло зевает и идёт досматривать утренний сон. Ниночка убирается в квартире и ждёт заветного часа.
Она уже оделась и стояла в прихожей, повязывая перед зеркалом косынку, когда раздался звонок в дверь. Это к брату пришли друзья. Мальчишки были возбуждены, радостны. Ещё бы – свободная квартира.
- Ну, я пойду, - сказала Ниночка.
- Это ещё куда? – сказал тот, который стоял ближе к ней.
- По делам, - ответила Ниночка.
- Дела отменяются. Гуляем, - веселились ребята.
- Она у нас теперь в церкву ходит, монашкой заделалась,- с издёвкой сказал брат.
- А мы её того, не пустим. Пусть вместе с нами веселится. Ты что, Нинка, правда, что ли в церковь собралась?
- Не пустим, не пустим,- повторяли приятели брата.
- Отстаньте, - сказала Ниночка, толкнула брата и того, который стоял к ней ближе, и подскочила к двери.
Но те, другие, повернули защёлку, а Ниночку оттеснили вглубь коридора.
- Никуда ты не пойдёшь,- сказал брат.
Он запер дверь сначала на верхний замок, потом на нижний.
- Гулять с нами будешь. Я пацанам обещал.
- Пусти, кому сказала, - закричала Нина так громко, что даже соседи услыхали.
- Не пустим, не пустим, - ещё громче кричали приятели брата.
Они затащили Нину на кухню, закрыли собой выход, из карманов брюк на стол – пиво, вино.
- Садись с нами.
- Нинке, Нинке налей.
Тот, который стоял ближе, поднёс бутылку к Ниночкиному рту. По Ниночкиному рту, белой кофточке в мелкий цветочек, которую облюбовала, отгладила уже несколько дней назад, потекло красное. Упали очки. Ничего не видя, всё смазалось: кухонный гарнитур, брат, его дружки, обои, двери – в комнату родителей, на балкон, на тумбочку с цветами, на шатающийся подоконник - в небо…
……………………………………………………………………………………………………
- Дура она была, Нинка, дура, - кричал на суде брат.
Отец плакал.
А мать говорила:
- Надо жить! Надо жить! Мало ли что может в жизни случиться. У нас ещё сын есть.
Надо его рОстить.
И тикали часы, и капала из крана вода, и всё было, как было.