(Из прошлого)
Худая стройная женщина очень спешно скрывалась в узких темных переулках. Она сжала сумочку в руках, лицо прикрыто вуалью. Но оно печально. На нем скорбь. Длинная юбка подметает снег под ногами. Узкое полупальто обтягивает тонкую фигуру. Женщина в шляпе с вуалью от кого-то скрываясь, торопилась. Она суетливо оглядывалась по сторонам, как будто скрываясь от погони.
Наконец, она свернула в маленький дворик, и быстро побежала по деревянной лестнице со скрипом. Затем, опять-таки оглядываясь, пробежала по открытому коридору на втором этаже. Дрожащими руками открыла двери ключом. Забежала, с грохотом захлопнув дверь, и облегченно вздохнув, прижалась к двери…
Тихо… Сердце колотится, бьется внутри. Дышать нечем. Она подбегает к окну и резко рвет рамы. Затем бессильно медленно опускается на колени. Глаза полны слез.
- Не-ет! – кричит она и с силой швыряет сумочку.
- Не могу! – стонет и срывает с головы шляпу. Волосы фонтаном рассыпаются по плечах. Шляпа – в другом конце комнаты.
- Я устала! – падает челом об пол.
Женщина, бедная женщина! Кто ее пожалеет, как ни она сама. Слезы катятся по щекам. Сердце стонет в безудержном горе. И некому помочь ей.
Она провела в плаче и молитве всю ночь. Затем села у открытого окна. В комнате уже было порядочно холодно. Она налила стакан кефира и поставила на подоконник. Глубокие раздумья настигли ее при сером глубоком тумане и могильной тишине.
«Семьдесят восемь раз я намеревалась поговорить с ним. Но он не понимал меня. Я – глупая и у меня красивые волосы. Этот кефир холоден, как его сердце и мой разум… Туман ползет, нагло заходит в дома, лезет под юбки, заглядывает под вуаль чужих жен. Он – нагл, напыщен. Он – мокрый. Розы повяли на рояле. Нет, это не рояль, это фортепиано, но я люблю называть его роялем. Да, повяли розы. Они прелестны. Я, вероятно, похожа на них. Это кресло, на котором я сижу, так же одиноко в мире, как и я. Его сплели по заказу и подарили моей бабушке-графине. Она была красивой строгой женщиной с коварной улыбкой. Я не обижаюсь на судьбу. Видно, Богу угодно сие! Сии печали, слезы. Нет, я сама себя наказала! Любовь… Я прощаю вас. Простите и вы меня. Хотя… можете и не прощать, воля ваша. Но я устала и хочу спать… Все забудьте меня и оставьте!»
Она выплеснула кефир из окна, облокотилась о кресло и тяжко уснула.
По дороге медленно брел художник. За его спиной был мольберт и сумка с кистями и красками. Он ушел из дому, не стерпев глупости любимой женщины.
«Отчего они красивы и безрассудны? – размышлял художник. Он плевался под ноги, когда вдруг увидел лужицу кефира на грязном снегу. Он поднял голову и увидел открытое окно и спящую женщину в кресле. «Ей одиноко… Она разозлилась и выплеснула гнев на улицу, на людей… Я напишу ее спящей! Бр-р! Холодина, колотун по всей земле. И людей нет! Все спят. Сердца замерзли и спят…»
Художник толкнул ногой спящего у бордюра безногого алкоголика, который прислонившись к стенке, беззубо спал.
- Эй, друг! Не спи – замерзнешь! – художник достал из сумки бублик – все, что нес из дома, и всунул в руки человеку, продирающему колтун на ресницах. – Ешь, брат! Бог тебе да поможет… Я пошел.
Художник постучал в дверь, но потом вспомнил, что женщина спит, отошел от двери и сел в коридоре у худого строганного перила. Он смотрел, как ветер качает обгаженную с лета мухами, лампочку, и мечтал написать картину, в которой бы кони, птицы, цветы были бы вместе в одном объеме луча, в мгновении счастья, в миге любви… Художник обратил взор во двор, где по снегу прыгали воробьи, трепыхая от холода крыльями. У кого-то из соседей тихо подвывала труба. Или это мерещилось промерзшему художнику. Он вдруг вспомнил, что хотел написать женщину во сне и подумал: «Боже помоги!» Он решительно подошел и легко отворил дверь. Бог помог ему.
Художник замер, а дверь медленно скрипела позади. Женщина в пальто спала в кресле, ее ноги в сапогах были вытянуты, руки свисали с подлокотников. Из ноздрей шел пар. За окном туман. А тут – пар жизни, дыхание женщины.
Художник поставил доску и начал жадно бросать кисть. Труба пела за стеной. Ветер – сквозняк гулял по комнате и пушил, теребил, путал и бросал волосы на спящей красавице. Худой чуть продолговатый нос… Жест рукой, плавное движение кистью! Изящные плавные изгибы бровей… Нежный мягкий мазок! Полуоткрытые сухие губы. Краска ложится на холст. Ветер поет, звенит, смеется и молит о любви трубой, трубой. Волос волнами летят, летят. Художник дирижирует кистью. Труба молится Всевышнему. Звуки летят сквозь мглу тумана, рассеивают его и лучи… лучи утреннего солнца, спускающегося от самого Творца твердыни и неба падают на краски. И те блещут радугой. Розовая, черная, желтая, голубая… На холсте оживает лицо измученной жизнью женщины. Она спит, подавленная тяжелой лапой злой судьбы. Лицо печально, пар исходит из уст, тихо движется грудь, кисти рук ее бледны, заморожены и бессильны.
Лицо ожило на холсте. Труба затихла. Женщина открыла глаза и взглянула на художника обреченным долгим взглядом тоскливых зеленых глаз. Огромный зрачок внимал и не понимал ничего. Минуту безмолвия художник посвятил ей. Она поднялась и взглянула на холст. Как в туманном блеклом зеркале она увидела свое истощенное худое лицо с закрытыми глазами. Она долго смотрела, пытаясь объяснить себе того человека, чье лицо изображено. Художник бросил инструменты в сумку, подошел к окну, допил каплю оставшегося кефира – ее горькой чаши доли, и на носочках вышел. Женщина смотрела и поняла, что не нужно творить самому ничего. Придет свет от Бога и даст все сполна. Женщина поняла, что все в мире до безумства просто, изящно, как собственное лицо в нескольких чертах и немногих оттенках красок. Не нужно малевать кучу оттенков. Важно в немногих отразить всю гармонию, идиллию образа жизни и этого достаточно. Все до безумства просто! Не нужно путаться, биться лбом о стекло, чтобы затем упиваться собственной кровью. Не нужно выплескивать кефир за окно на голову прохожему, не нужно сна у окна… Нужно открыть сердце для любви, и закрыть глаза для зла…
Она подошла к окну, чтобы взглянуть на автора сего творения. По грязному белесому снегу медленно брел парень в узких вытертых джинсах, куртке и с огромной сумкой за плечом. Фигура медленно скрывалась в тумане, и за ним шел длинный прозрачный луч. Единственная плата от Всевышнего.
«Господи Боже! Как же можно не любить Тебя, если Ты наделяешь людей таким талантом! Мы никогда не отплатим Тебе в этой скупой на благодарность жизни. Прости, Боже нам!»
29.12.1990г.