I
Монохромные краски, разрушенные до основания дома, окруженные ветвистыми деревьями. Давно забытые, вечно ускользающие из сознания детали несуществующего прошлого. Разложение.
Чей-то затылок. Скользкими пальцами по спине, медленными монотонными движениями раздираешь плоть, наслаждаясь покорной неподвижностью жертвы. Кто ты и кто стоит к тебе спиной?
- Так уже было, помнишь?
- В обратном порядке. А здесь, здесь ничего нет. Лишь формы.
- Им не нужны замысловатые формы, чтобы за ними прятаться. Они просто ждут, когда ты откроешь глаза. День сменяется ночью. Змея кусает себя за хвост. Истощенность, но не безразличие. А однажды впустив «их» - не захочешь вернуться назад. Все, что встречается на твоем пути, окружающее становится частью одного целого.
Мальчик улыбаясь, протянул руки, сжатые в кулачки. Неспешно раскрыв ладони, он произнес: - «Это для тебя. Ведет тот, кто знает правила». Увидев перед собой пустые ладошки, ты уходишь прочь. Вслед раздается гулкий смех. Позади ничего нет и, видимо, никогда не было…
II
Темнело. За окном лил дождь. Капли воды медленно стекали по стеклу, образуя искаженные геометрические фигуры мгновенно трансформирующиеся в абстрактное «ничто».
Шум. Слезливые голоса, непонимание своих желаний, постоянная игра на публику и для себя, чтобы заглушить свою ничтожную жизнь, предполагая, что никто никогда не догадается ни об одной «высокохудожественной» театральной постановке. И пока такое предположение не развеялось, они будут продолжать кривляться. Неумелое лицедейство, но такое красочное и пестрое… Я любил за ними молча наблюдать, как и сейчас. Разыгрывалось очередное представление, за которым я слежу вот уже четверть часа. Погода была более постоянна в своем настроении, нежели состояние этих маленьких свинок, которые то похрюкивали, пританцовывая, то издавали поросячий визг. Я отошел от окна и сел за письменный стол. В мыслях постоянно крутилась одна и та же бессмысленная фраза, будто не произнеси ее вслух, она никогда не выйдет из головы.
- Капли яда – нам не надо.
Сейчас в комнате находился кто-то еще. Необязательно слышать шаги и кого-либо видеть, чтобы знать, что ты здесь не один.
Они всегда внезапно появлялись и также незаметно уходили, оставляя белый конверт на письменном столе. Насколько знакомы эти лица? Каждый раз, когда они покидали мою комнату, в памяти оставался лишь смутный образ, два размытых силуэта.
Что же было в этих бесконечных письмах, имели ли они одно содержание, форму и текст? А может быть это и вовсе не являлось письмом… Терзающее любопытство? Ни один конверт не был мной вскрыт, поэтому они приходили ко мне снова и снова…
Неизбежность, попытки бегства, отрицание? Все, что происходило со мной теперь, - Stagno.
Наступает утро. Яркий свет просачивается сквозь плотные занавески, освещая письменный стол. Стеклянный пузырек, стопка бумаг и маленькая чернильная капля на одном из скомканных листов…
III
Моя луноликая Анна,
я похоронил тебя в холодной сырой земле.
Твое тело иссохло вместе с улыбкой радостворного плача,
которую ты мне подарила.
Виктория,
твой дар – маска пламени,
она без остатка сожгла тебя изнутри.
Там среди сотни смотрящих глаз,
среди сотни бесплотных душ,
где-то там, по ту сторону живут дети прошлого.
Насекомые, множество насекомых, которые медленно расползались по одежде, забирались в кожные покровы и внутренние органы проходящих мимо людей. С трудом ступая по раскаленному асфальту, она продолжала улыбаться прохожим, идущим на встречу друг другу. Подступающая к горлу тошнота, онемевшие кисти рук, последнее усилие...En Dehors. Акт трейтий – противостояние.
Чужая рука, резкий взмах кистью, нежные пастельные тона растекались в грязные оттенки серого цвета, теперь ее глаза следили за каждым движением мастера. Бесконечные наслоения, слияние красок, меняющиеся выражения лиц на холсте от светлой грусти до презрительного отвращения. Некогда реалистичные, технически точные формы превратились в обезображенные карикатуры. Холст был испорчен. Мастерская, насквозь пропитанная свинцовыми красками, казалась продолжением гнетущей атмосферы только что завершенного произведения. В полуночной тишине раздался еле узнаваемый, почти беззвучный голос мастера:
- Мы служители одной жизни.
Закрыв на мгновение уставшие от напряжения глаза, ученица распахнула окно и вдохнула глоток свежего воздуха. Обернувшись, она посмотрела на пустое пространство комнаты и картину, которая была приставлена лицевой стороной к стене. С нее медленно сползали насекомые…
IV
Меня раздражает Ваше присутствие. Мои руки, содрогаются, когда я начинаю думать о вашем существовании. Замолчите, ничтожные центумвиры!
Нет ничего прекраснее природы, ее хаотическое нарастание всегда выглядело завораживающе. Повторяющиеся изображения в различных масштабах одного объекта, обладающего фрактальными свойствами. Любое самое незначительное изменение могло вызвать совершенно другую цепь событий, если оно подверглось модификации в первоначальном состоянии. Поэтому ошибка могла быть неотвратима, и даже тогда она будет являться запланированной.
Я сидел на берегу озера. На моих коленях крепко спала маленькая девочка, когда она откроет свои глаза, я подарю ей мое творение…
Никто больше не увидит мой подарок, кроме одного дорогого мне существа. Это было дерево с пылающими красными цветами необыкновенного вида, которое скрывалось от чужих глаз на самом краю леса. Я взрастил его из несовершенства форм, коими природа распорядилась поиграть ради своего удовольствия. Мое создание, за которым я с присущей мне бережностью следил, питая корни карминовой густой жидкостью, заключало в себе двенадцать живых форм – число граней платоновского тела, одного из пяти.
5 – 1 = 4, четыре – соединение.
Я открою тебе свой секрет, мы будем хранить его вдвоем. А когда закончится мое время, ты будешь ухаживать за ним, добывая, густую карминовую жидкость…Я научу тебя…
Каштановые кудри струились по ветру, мое милое дитя продолжало спать. Я с нетерпением ждал пробуждения, поправляя алую ленточку на ее голове...
V
Все, что произрастает из земли рано или поздно должно сгнить,
освобождая новую жизнь.
Обесцвечивание
Редкие седые длинные волосы, аккуратно убранные в незамысловатую прическу, морщинистое лицо, вздувшиеся вены на руках, но все еще такой живой взгляд, проблески надежды. В маленьких, словно бисер, глазах горел хитрый огонек с тонкими нотками сожаления о давно ушедшем былом времени. В памяти женщины оставались мерклые воспоминания, которые она охотно дорисовывала в воображении. В этом доме, во многом, ее терпели. Со скользкой улыбкой и румянцем на отвислых щеках, она могла без устали рассказывать невероятные истории своей жизни, приукрашенные, насквозь пропитанные желчью и высокомерием. В разговорах, в том числе с малознакомыми людьми пожилая дама не упускала возможности упомянуть о своем благородном происхождении. Нередко мне приходилось выслушивать подобные исповедальные сказки с утра за обеденным столом. Довольно часто я с трудом сдерживал себя, поэтому по возможности, старался как можно реже появляться в гостиной. Было в ней что-то еще более отталкивающее, чем эти безобидные далеко не редко встречающиеся черты…
Во время воскресной вечерней прогулки, долго бродив по излюбленным местам, я любовался скалистым берегом, редкими фиолетовыми оттенками сумрачного неба, вдыхая свежий весенний воздух. Я вернулся мыслями к тому, что мне предстояло сделать. Нескончаемый поток трюизмов плавно перетекающих в абсурдные суждения, наконец, наступающее сомнение, порождающее бездействие… И снова эта мерзкая женщина в моей голове…Что-то постоянно заставляло меня волноваться. Прогулка более была бессмысленна. Всю дорогу обратно я думал о том, что могло привести меня к мысли о ней.
Вернувшись в дом, я прямиком направился в гостиную. Больше так не могло продолжаться. Хотя разговор с ней вряд ли бы изменил что-либо, но я чувствовал необходимость в этом пустом действии.
Помещение было слабо освещено, тусклый свет керосиновой лампы давал волю самым нелепым видениям. Передо мной восседала обездвиженная фигура. Я подошел ближе, чтобы рассмотреть странный призрачный фантом. Глубоко запавшие глаза, перекошенное в улыбке бледное лицо смотрело сквозь меня. Я испытал отвращение…
Часы пробили двенадцать. Я не мог сдвинуться с мертвой точки, также как эта женщина когда-то не могла сдвинуться со своей…
VI
- Почему ты уходишь, оставляя вопрос без ответа? Скажи мне правду! Вечная улыбка на твоем лице сводит меня с ума.
- Правду? Я не знаю ее природы. И ты также не сможешь услышать то, что ожидаешь. В таком случае, что я могу рассказать? У меня нет намерений, причинять вред, также как нет намерений, помогать кому-либо.
- Кто ты?
- Я есть ничто, выражение отсутствия чего-либо, если угодно.
- Не уходи, останься! Разве можно выразить «отсутствие»?
- Я не говорил, что это возможно. Я мог бы остаться, но ты лишишься рассудка. Мысли кружат в вихре сомнения и меняют свое направление с каждым биением твоего сердца. Ты уже не замечаешь, как постепенно леденеет кровь, слабый организм впитывает ядовитые испарения амальгамы. Чувства более не принадлежат тебе, ими владеет твое зеркальное отражение.
- Это конец? Ты меня оставишь здесь?
- Нет, это не конец, обратное течение. Не бойся, Феба станет твоим спутником.
VII
Шесть звезд созвездия Плеяды,
Где же Ваша сестра?
Меропа! Явись и покажи свой лик!
Это танец поздней осени. Ветер разносит опавшие листья, поднимая вверх и унося их все дальше от корней опустевших деревьев, будто пытаясь спрятать мертвых детей от чрева скорбящей матери. Небо сгущает свои краски, превращая день в ночь.
Теперь ты можешь пройти по затвердевшей холодной земле, здесь твое новое рождение, а время будет напоминать о том, что ты потеряла.
Смирение.
Ускоряя ход, она направилась вдоль маленьких городских улочек, скрываясь от обращенных на нее взоров, полных насмешки и удивления. Отстраненный взгляд, исхудалое лицо с неестественной улыбкой, надломленность, все в ней напоминало безумие, а каждое движение вперед смотрелось так, будто давалось с невероятным трудом.
Каждый вечер, возвращаясь, домой, она проходила сквозь небольшой парк, в котором всегда что-то заставляло замедлить привычный шаг. Вероятно, причиной тому была, тишина, ни шума дорог, ни таких, же, вечно спешащих в никуда прохожих. Узкие петляющие дорожки из красного кирпича, нависающие друг на друга искривленные ветки невысоких деревьев, отбрасывающие тень в свете уличного фонаря, заставляли окунуться в атмосферу некого таинства. Пожалуй, это было одно из не многих мест, где на мгновение можно было забыть о том сумасшедшем ритме обыденной повседневности наряду со всеми его притворными сольватациями, в которых изо дня в день пребывал человек. Часами, блуждая здесь, погружаясь в мир молчаливых видений, время прекращало иметь свое значение.
Сегодня она пришла сюда в последний раз. Закрыв глаза, снедаемые режущей болью, она склонилась к земле. Казалось, в безлюдном сквере шелест листвы нашептывал чье-то знакомое имя, которое невозможно было повторить вслух…
Возвратившись к аритмии художественных форм, не отвергая, но и не сливаясь с ней воедино, она, молча, следила за случайными прохожими, расплываясь в болезненной улыбке.
VIII
Отвержение.
- Хочешь избавиться от меня? Для этого есть один выход. Но тобой до сих пор движет страх, не думай, что в силах найти другой путь, с этой тропы невозможно свернуть и дороги назад нет. Я буду делать тебе больнее, пока твое слабое сердечко не разорвется на мелкие кусочки, но даже тогда ты будешь дышать, слышать и видеть в каждом отражении мой лик. Наблюдаешь за тем, как возлюбленный грезит? Не буди его, даже в этом взгляде увидишь мое отражение. Не хочешь верить, думаешь, ему до тебя есть дело? Не беги от меня, никто не поможет. Перед ними умалишенная, вызывающая жалость и отвращение. Снова протягиваешь руки к спящему? Знай же, он ненавидит тебя еще больше остальных.
- Зачем ты это делаешь со мной?
- Я люблю тебя, как никто никогда не любил. Только я вижу твои слезы, только я могу поглощать свет твоих глаз, чтобы другие не смели прикоснуться к нему. Именно поэтому, вместо теплого дневного света они увидят мой огонь, мою ярость, ядовитую отраву, которой я нежно окутал твое существо, как серебристый снег покрывает плачущую нагую землю. Я оберегаю тебя, как ты не понимаешь? Да будешь ты мертва для всех ныне живущих! Чума, несущая смерть и отчаяние в дома всех тех, кто посягнет на твое имя.
Гром затих. На пустой улице раздался мелодичный звон, манящий своим кристально-чистым звучанием, похожий разве что на ритмичные вибрации, извлекаемые из священных манджир. Жители, влекомые праздным любопытством, распахнули оконные ставни, входные двери, дотоле наглухо запертые.
- Как ты думаешь, почему они открыли их сейчас, а не когда ты стучалась к ним в двери с мольбой о помощи, прикрывая руками изуродованное тело, запачканное спекшейся кровью? Теперь, ты видишь?
- Что будет с ним?
- Спящий…Я отвечу и на этот вопрос. Стирая пальцы в кровь, на последнем твоем издыхании, он услышит музыку, она будет прекрасна настолько, насколько ты безобразна в его глазах.
IX
Направляясь дальше, вглубь, там, где цветет аконит, следуя вниз по склону, сквозь вуали клубящегося тумана сновидений, в самой непроходимой части леса ты найдешь красное озеро. Не бойся его багрового оттенка. Войдя в загустевшие воды под покровом безмятежной ночи, ты умоешься собственной кровью. Отбросив всякие сомнения, сняв с себя тяжелые облачения, ты вступаешь на путь мертвого безмолвия. Теперь открой глаза, твое место здесь. Ты снова стоишь на сырой земле. Проведя линию к начальной точке, акт первый стал последним. Ты находишься на краю обрыва, всматриваясь в бездонную пропасть. Не правда, ли она прекрасна, глубина бездны?