ИСКУСИТЕЛИ. ГЮГО – АДЕЛЬ - СЕНТ-БЁВ
Хочу попытаться понять, почему даже у талантливейших людей, оставивших заметный след в истории человечества, не складывается счастливо семейная жизнь - в классическом определении этого понятия.
Почему её удаётся разрушать искусителям; какую лазейку они находят в отношениях любящих супругов?
В первой серии «Искусителей» я рассказала о любовном треугольнике: Герцен – Наташа –
Гервег. А теперь другое трио: Гюго – Адель - Сент-Бёв.
Недавно я купила шеститомное собрание сочинений Виктора Гюго - французского поэта, прозаика, философа, историка (и это ещё не все его титулы), и прочитала, совсем не жалея времени.
Не знаю, кто такой М.В.Толмачёв, написавший вступительную статью «Свидетель века Виктор Гюго (1802-1885)» к этому собранию сочинений (издательство «Правда», М.,1988 г.). Мне понравился уважительный тон этого материала.
М.В.Толмачёв так характеризует Виктора Гюго:
«Личность Гюго поражает своей разносторонностью. Один из самых читаемых в мире французских прозаиков, для своих соотечественников он, прежде всего, великий национальный поэт, реформатор французского стиха, драматургии, а также публицист-патриот, политик-демократ.
Знатокам он известен как незаурядный мастер графики, неутомимый рисовальщик фантазий на темы собственных произведений, в которых он соперничает с Тернером и предвосхищает Одилона Редона.
Но есть основное, что определяет эту многогранную личность и одушевляет её деятельность, – это любовь к человеку, сострадание к обездоленным, призыв к милосердию и братству.
В памяти благодарного человечества Гюго стоит рядом с великими человеколюбцами ХIХ века: Диккенсом, Достоевским, Толстым, достойно представляя свою родину в великом походе литературы прошлого века за права «униженных и оскорблённых».
Может быть, сейчас в России не так уж и много тех, кто интересуется произведениями Виктора Гюго; как поэт у нас он мало известен.
В его прозаических и стихотворных сочинениях сочный язык; образность его не смог «съесть» даже перевод с французского на русский; в них экскурсы в историю, в его романах и повестях лихо закрученные сюжеты; он не жалеет красок для описания внешности своих героев, их принципов и характеров…
И он мудрец! Его умозаключениям можно только завидовать.
Он был плодовитым литератором. За свою долгую жизнь Виктор Гюго узнал, что такое почитание и изгнание. Можно предположить, что, как писатель, философ, политик он был счастлив, удовлетворён и независим. Здесь он был и хозяин, и сам себе раб.
Но параллельно шла и личная жизнь. И началась эта личная жизнь раньше, чем проявился его талант сочинителя.
А в личной жизни, как в театральной пьесе – много разных действующих лиц; все они, так или иначе, связаны; роли их постоянно меняются. Нет одного главного героя, а все – главные. Особенно – в семье.
Автор сочинения с любым своим литературным героем может сделать, что захочет: позволит ему выкрутиться «без крови» из любой ситуации; своей волей соединит возлюбленных, уже потерявших надежду на счастье; может переписать сцену, заменить фразы…
В реальной жизни всё непросто и труднее, чем на бумаге.
Я воспользовалась трудом Андре Моруа «Олимпио, или жизнь Виктора Гюго» (М., издательство «ПРЕССА», 1992 г.; перев. Н.Немчиновой и М.Трескунова). Понятно, почему автор назвал исследование жизни своего соотечественника романом - это роман, написанный на основе документальных источников о жизни и творчестве Гюго.
В романе Моруа много писем Виктора Гюго к разным людям, и ему - от родных, друзей, собратьев по перу. Письма – своеобразная исповедь, вот почему они интересны и лучше всяких свидетельств рассказывают о человеке.
В романе много стихотворений. Их переводчиков я не указываю.
Нет, у меня и в мыслях не было браться за эту работу, чтобы «полоскать чужое бельё». Меня интересует психологическая платформа адюльтера. Любопытно и такое: искусителями (среди них и дамы, и джентльмены) часто становятся друзья семьи или подруга (друг) кого-то из супругов. Получается, что ножку подставляет тот, кто пользуется у нас полным доверием. Загадка!
ВИКТОР И АДЕЛЬ - ТОВАРИЩИ С ДЕТСТВА
Леопольд Гюго – отец Виктора и Пьер Фуше – отец Адели – были приятелями. А потому дети (а ещё были братья и сёстры) рано познакомились.
Родители Виктора (и ещё двух сыновей): капитан Леопольд Гюго и Софи Требюше из Шатобриана первые два года после свадьбы прожили в Париже. Лучшим их другом стал секретарь трибунала Пьер Фуше, старый знакомый семейства Требюше. Моруа характеризует его, как человека осторожного, целомудренного, заядлого домоседа.
А потом женился и Пьер Фуше. Он попросил Леопольда быть свидетелем в мэрии. Гюго за свадебным обедом, подняв бокал с вином, сказал: «Пусть у вас родится девочка, а у меня – мальчик, и мы их поженим».
Как в воду глядел.
Вот обе семьи живут в Италии. У супружеской пары Гюго трое сыновей, а у Фуше – сын Виктор и дочь Адель. Мальчику пять лет, а девочке четыре года. У Моруа о той поре Адель написано так:
« Это была рассеянная и мечтательная малютка, с «челом, позлащённым лучами солнца, со смуглыми плечиками». Три мальчика Гюго приняли её в свою компанию, вместе играли в шары, которые заменяли апельсины».
Потом из Италии они уехали. Супруги Гюго не ладили между собой, нередко жили врозь. Дети жили то с отцом, то с матерью. Поэтому и учёба их постоянно прерывалась.
Но генерал - граф Леопольд Гюго никогда не забывал о сыновьях. В феврале 1809 года на деньги, выданные мужем, Софи наняла в Париже просторную квартиру на улице Фельянтинок и поселилась там с сыновьями. Квартира эта была расположена на первом этаже старинного монастыря.
В Париж переехала и семья Фуше. И вот по воскресеньям на улицу Фельянтинок приходили Виктор и Адель Фуше. Моруа рассказывает, что мальчики были ещё в том возрасте, когда они презирают «девчонок». Виктор Гюго повесил под каштанами качели. Адель любила покататься на них, но всегда усаживалась со страхом, так как юный друг очень сильно её раскачивал.
Иногда мальчики затевали такую игру. Они завязывали Адели глаза, предлагали ей сесть в старую колченогую тачку, быстро возили её по аллеям, а девочка должна была отгадывать, где она находится. Если она пыталась подглядывать, то товарищи стягивали платок так крепко, что потом на её лице оставались синяки.
Виктор Гюго был впечатлительным ребёнком; он рано начал придумывать всякие романтические истории. От матери сыновьям передалась любовь к чтению. Софи нередко посылала десятилетнего Эжена и восьмилетнего Виктора в библиотеку за книгами для себя. Содержатель библиотеки, чудаковатый старичок позволял им рыться в книгах. Забирались мальчики и на антресоли, «отведённые для слишком смелых философских трудов и слишком нескромных романов».
Братья, лёжа на полу, часами читали произведения Руссо, Вольтера, Дидро и других авторов. Как-то содержатель библиотеки сказал Софи Гюго, что детям опасно давать в руки непристойные романы, на что она ответила: «Книги никогда не причиняли зла».
Все братья поначалу писали стихи. Софи Гюго верила в гениальность своих сыновей и мечтала, что они станут великими писателями. По крайней мере, Виктор оправдал её надежды.
Шло время. Эжен и Виктор Гюго учились в пансионе Декотта и Кордье, потом на юридическом факультете университета. Учение их не занимало, они часами сидели в комнате и писали стихи. Больше преуспел Виктор, он рано стал известен в литературных кругах Франции стихами и переводами.
И снова товарищи по играм в детстве начали встречаться. Каждый вечер госпожа Гюго с Эженом и Виктором шли пешком на улицу Шерш-Миди, где снимала квартиру семья Фуше.
Адель стала похожа красотой на испаночку. Братьям не верилось, что десять лет назад они катали эту очаровательную девушку в тачке по дорожкам сада на улице Фельянтинок и раскачивали на качелях.
…Тихо потрескивали дрова в камине. Госпожа Фуше и её дочь, а также гостья Софи Гюго доставали из мешочка рукоделье и что-то мастерили. Эжен и Виктор сидели молча, но им не было скучно, так как они любовались Адель. У неё были ровные дуги чёрных бровей, алые губки и золотистые веки.
Эжен был также влюблён в Адель, ревновал её к младшему брату и потом не смог простить Виктору, что девушка предпочла его.
Она также посматривала на них украдкой, но чаще - на Виктора: «Этот белокурый юноша с волосами до плеч, с высоким лбом, с глубоким и простодушным взглядом, производил впечатление уверенной в себе силы и был уже знаменит в их маленьком мирке».
Девушка гордилась быстрым взлётом своего друга. Его сравнивали с Жаном Расином, а сам он хотел быть «Шатобрианом или ничем».
ПРИЗНАНИЕ В ЛЮБВИ
В конце концов, они должны были объясниться, и это произошло 26 апреля 1819 года.
Как-то они сидели под высокими каштанами.
- У тебя есть, наверное, какие-нибудь секреты, - сказала Адель. – И, наверное, есть среди них самый важный секрет.
- Да, это так, - ответил Виктор, не в силах отвести от неё взгляд.
- Скажи мне свой самый важный секрет, - предложила девушка, - а потом я скажу тебе свой.
- Мой самый важный секрет? Я… тебя люблю, - серьёзным тоном ответил юноша.
- И мой самый важный секрет такой – я тебя люблю, - сказала Адель.
После признания подруги Виктор писал: «После твоего ответа, моя Адель, я не уступлю льву».
Виктор относился к жизни очень серьёзно. Чувствовалось влияние матери; у неё был твёрдый характер.
После объяснения с Адель он сразу же решил на ней жениться. Но они были ещё слишком юными. Виктору было 17 лет, он родился в Безансоне 26 февраля 1802 года.
Однажды отец открыл тайну его зачатия. Это случилось во время прогулки четы Гюго - на горе Донон, «среди облаков». Мальчик родился таким хилым, что акушер сомневался, будет ли он жить. Спасли его неустанные заботы матери.
Мать Адели была недовольна, что дочь оказывает внимание пареньку. Сама Адель тоже боялась этих отношений, так как была набожной, не хотела, чтобы её обвинили в легкомыслии родители и духовник.
Влюблённые тайно переписывались. Он сразу же стал называть её женой. В 1819 году Виктор написал поэму «Первые вздохи» и подарил Адели. В его стихах пылкое признание и страсть:
Я жду награды, изнемог!
Но твой стыдливый страх, борясь с твоей любовью,
Расплаты отдаляет срок.
За поэму он попросил награду: двенадцать поцелуев. Получил четыре.
Шло время, дети взрослели. Софи Гюго с сыновьями пришлось покинуть дом на улице Фельянтинок, так как Парижский муниципалитет задумал продлить одну из улиц, но плану мешал сад, которым пользовалась эта семья.
Софи нашла другой дом - недалеко от семейства Фуше. Это было удобно тем, что можно было пользоваться садом, имевшимся при особняке друзей. Вот там-то однажды снова и встретились Виктор и Адель: они уже не были детьми.
Мечтательный и страстный мальчик, став писателем Виктором Гюго, пережитые тогда свои впечатления от встречи с девочкой, отдал герою повести «Последний день приговорённого к смерти»:
«Видится мне, как я, ребёнком, весёлым, румяным школьником, вместе с братьями играю и бегаю по большой зелёной аллее запущенного сада, где прошли мои ранние годы; это бывшие монастырские владения, над ними возвышается свинцовая шапка мрачного собора Вальс-де-Грас.
Спустя четыре года я снова там, всё ещё мальчиком, но уже мечтательным и пылким. В пустынном саду со мною вместе девочка-подросток.
Маленькая испаночка с большими глазами и длинными косами, с вишнёвыми губами и нежным румянцем на золотисто-смуглом личике, четырнадцатилетняя андалузка Пепа.
Наши мамы послали нас побегать, а мы чинно гуляем по саду. Нас послали резвиться, а мы беседуем. Мы дети одного возраста, но не одного пола.
А между тем, ещё год назад мы бегали, боролись друг с другом. Я старался отнять у Пепиты лучшее яблоко с яблони; я дрался с ней из-за птичьего гнезда. Она плакала, а я говорил: «Так тебе и надо!»…
В тот вечер – то был летний вечер – мы гуляли под каштанами в самом конце сада. После долгого молчания, которым теперь были заполнены наши уединённые прогулки, она вдруг выпустила мою руку и сказала: «Бежим наперегонки!»…
И она понеслась вперёд: я видел её тонкий, как у пчёлки, стан, стройные ножки, мелькавшие из-под платья, я догонял её, она убегала; чёрная пелеринка раздувалась от быстрого бега и обнажала смуглую молодую спину…».
Как-то Адель спрятала одно из его писем за корсаж платья, а когда наклонилась, оно выпало. Письмо увидела госпожа Фуше и потребовала объяснений. И тогда Адель сказала, что она и Виктор любят друг друга и хотели бы пожениться.
Родителям девушки пришлось обсудить сложившуюся ситуацию. О взаимной симпатии молодых людей они знали: что-то сами заметили, а что-то кумушки донесли. И уже шли толки об этом в кругу друзей и соседей.
Пьер Фуше не был против породниться с генералом наполеоновской армии, хоть и уже вышедшем в отставку. К тому же, он был по-доброму расположен к Виктору и верил в его блестящее литературное будущее.
ЕЩЁ НЕ МУЖ, НО УЖЕ ПОУЧАЕТ
Виктор рано начал донимать подругу ревностью и «супружескими» наставлениями. В 1820 году в одном из писем он написал:
«Моя дорогая, милая моя Адель. Мне надо кое-что сказать тебе, но я смущаюсь. Не сказать нельзя, а как приступить – не знаю… Я хотел бы, Адель, чтобы ты меньше боялась испачкать подол платья, когда ходишь по улице. Я только вчера, но с большой грустью заметил, какие предосторожности ты принимаешь…
Мне кажется, что стыдливость важнее, чем платье. Не могу выразить, дорогой друг, какой пыткой было для меня то, что я испытал вчера на улице Сен-Пер, когда увидел, как на тебя, мою чистую, целомудренную, мужчины бросают бесстыдные взгляды.
Мне хотелось предупредить тебя, но я не смел, не находил в замешательстве нужных слов. Не забывай того, что я написал здесь, если не хочешь поставить меня перед необходимостью дать пощёчину первому же наглецу, который дерзнёт разглядывать тебя…».
И таких советов- предостережений в его письмах немало.
«Адель, дорогая, если бы ты знала, как я тебя люблю! Я не могу видеть, как другой хотя бы просто приближается к тебе, - весь я тогда трепещу от зависти и нетерпения: мышцы мои напрягаются, вздох поднимает грудь, и мне нужна, бывает, вся моя сила и осмотрительность, чтобы сдержать себя…».
«Теперь ты дочь генерала Гюго. Не делай ничего недостойного тебя. Не допускай, чтобы с тобой держали себя неуважительно; мама очень щепетильна в этом отношении…».
Юноша дошёл до того, что готов был, женившись на Адели, провести с ней одну ночь, а наутро покончить с собой.
Адель была более рассудительной, она писала ему, что её чрезвычайно волнуют сплетни соседей, а не его возвышенные страдания. К тому же, её мать всё больше была недовольна тем, что юная дочь оказывает внимание молодому человеку. Госпожу Фуше волновало только одно: дочь должна выйти замуж за мужчину, который сможет содержать её и будущих детей. Такой перспективы, по её мнению, у младшего сына её подруги не было.
Закончилась эта часть отношений Виктора и Адели так. Однажды родители девушки пришли к госпоже Гюго и попросили уделить им внимание для серьёзного разговора. Софи Гюго уже тогда гордилась своим младшим сыном и, как говорится, выцарапала бы глаза любому, кто бы посмел что-то неблаговидное сказать о нём. Но и она не хотела, чтобы Виктор «испортил себе жизнь», женившись в восемнадцать лет.
Словом, они пришли к такому решению: запретить влюблённым встречаться. Сообщили об этом Виктору. Едва родители Адели ушли, он «выбежал из комнаты и, когда остался один, плакал долго и горько»
Виктор не посмел ослушаться мать. Но и от своей любви он не отрёкся.
Заключение Моруа: «Печально положение влюблённых, когда они должны считаться с самолюбием своих родителей».
Словом, повторение истории Ромео и Джульетты, но без трагического конца.
СМЕРТЬ МАТЕРИ
Шло время. Вот уже почти год Виктор и Адель не виделись и не переписывались. Виктор искал утешение в работе. Он писал стихи, оды и даже «неистовый» роман «Ган Исландец», в котором себя он изобразил под именем Орденера, а Адель – в образе Этель.
Старший брат Абель (он был офицером) решил, что они могут издавать журнал. И с декабря 1819 по март 1821 года выходил их журнал «Литературный консерватор». Готовил для него материалы, в основном, Виктор.
Но ничто не могло отвлечь его мысли об Адель. Он, помня о добром к себе отношении отца девушки, посылал господину Фуше каждый месяц свой журнал. Наверное, он надеялся, что Адель будет воспринимать журнал, как весточку от Виктора. Но читала ли она «Литературный консерватор», он не знал.
В одном из номеров журнала он напечатал элегию «Молодой изгнанник». Его чувства выражает герой элегии – Раймондо, изгнанный своим отцом за любовь к девушке и готовый из-за этого покончить с собой:
Я смею вам писать. Увы, как это мало!
Что передаст вам гладь бумажного листа?
Ведь ваша нежность так чиста,
Что в час свидания нас робость обуяла
И слова не смогли произнести уста…
От разлуки с невестой он страдал молча, матери не жаловался, боясь её огорчить. Госпожа Гюго видела переживания сына, но всё перепробовала, чтобы сын забыл Адель.
Позже он писал: «Она старалась заинтересовать меня светскими развлечениями… Бедная мама! Ведь она сама вложила в моё сердце пренебрежение к свету и презрение к его чванству…».
Что-то не очень верится, что Софи Гюго относилась с пренебрежением к светскому обществу. Она сама вращалась в нём, была знакома с королём Жозефом Бонапартом, а «король хорошо знал Софи Гюго, он ещё в Люневиле оценил по достоинству её ум и её изящество».
Да, возможно, Виктор впоследствии презирал свет за чванство. Но он был открыт для знакомств. И пока был тот перерыв во встречах с невестой, юноша приобрёл друга – Альфреда де Виньи, поэта, красавца-лейтенанта королевской гвардии; побывал в гостях виконта, писателя Франсуа Шатобриана, которого считал своим учителем…
У Шатобриана он был несколько раз, и всё - по настоянию матери. Одна встреча была чрезвычайно пикантной: престарелый мэтр, не стесняясь юного ученика, принимал душ, а потом слуга растирал его нагое тело.
У Виктора рано прорезался талант критика; он писал о творчестве Шекспира, Шиллера, Вальтера Скотта, Шенье и Ламартина…
Словом, работа отвлекала его от мыслей о невесте. Но не навсегда.
А потом вмешался трагический случай. Заболела госпожа Гюго. Врачи посоветовали семье переехать куда-нибудь, где будет садик и она сможет прогуливаться. Абель снял квартиру на первом этаже в другом месте.
В порядок её приводили сыновья, у них не было средств, чтобы нанять маляров, обойщиков и других рабочих. И в саду они сами копали землю, сажали… Софи, как могла, помогала сыновьям. Но однажды она сильно простудилась, заболела воспалением лёгких. Все усилия врача и сыновей ни к чему не привели. Мать умерла 27 июня 1821 года.
К ЛЮБИМОЙ – ПЕШКОМ
Виктор тяжело переживал потерю любимой матери. Ему хотелось поделиться с кем-то своим горем. С кем? Конечно, с невестой. И он знакомыми переулками пробрался к дому, где жила семья Адель.
И что же он увидел и услышал? В доме звучала весёлая музыка, слышался смех. Адель в белом платье, с цветами в волосах, танцевала и улыбалась.
Он был шокирован. Но ведь девушка не знала, что её любимый Виктор потерял мать. И мало кто знал. На следующее утро он снова был у её дома и увидел невесту в саду. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять: случилась трагедия.
Когда он рассказал о смерти госпожи Гюго, девушка воскликнула: «А я-то вчера танцевала!».
Они плакали и утешали друг друга. У Моруа: «Оба разрыдались – и эти пролитые вместе слёзы были их обручением».
Но до настоящего обручения было ещё далеко. Госпожа Гюго оставила своим сыновьям только долги. У отца тоже не было возможности материально поддержать сыновей. Не прошло и месяца, как овдовевший генерал Леопольд Гюго женился на Мари-Катрин Тома; эта графиня, вдова, была его любовницей восемнадцать лет.
Справедливости ради, надо сказать, что генерал очень любил свою Софи, и завёл любовницу только после того, как жена ему изменила. Несколько раз он делал попытки вернуть её в семью, но Софи страстно влюбилась.
Когда она с детьми приехала в 1809 году в Париж и сняла квартиру, расположенную в бывшем монастыре, то выбрала это уединённое место с умыслом. В глубине монастырского сада находилась полуразвалившаяся часовня – приют для птиц и цветов. Вот там Софи Гюго и прятала почти два года своего любовника Лагори (кстати, он считался крёстным отцом Виктора). И, надо сказать, что рисковала своей головой за укрывательство заговорщика, за которым охотилась императорская полиция. В конце концов, Лагори арестовали, посадили в тюрьму и казнили.
Софи Гюго от Фуше узнала, «какой дорогой проедут телеги с телами казнённых, она дождалась их у заставы и проводила до общей могилы единственного человека, которого любила в своей жизни».
Пьер Фуше каким-то боком был причастен к аресту Лагори. И хотя госпожа Гюго продолжала дружить с четой Фуше, Пьеру она никогда этого не простила.
…Родители Адель по-прежнему были против, чтобы их дочь встречалась с Виктором. В июле 1821 года они решили отправиться на отдых подальше от Парижа. Чтобы юноша не нашёл их, они сняли дом в Дрё. До этого городка от Парижа надо было ехать дилижансом; проезд стоил двадцать пять франков. Таких денег у Виктора не было.
Через день после того, как госпожа Фуше с Адель уехала из Парижа, Виктор был уже в дороге. Шёл он пешком. Автомашин ведь тогда не было, а то он бы воспользовался автостопом.
Ничто не могло его остановить, чтобы повидаться с невестой; к тому же, он был молод, бесстрашен, имел сильную волю, был романтиком и любил приключения. По пути в Дрё он купался в реках, отдыхал в тени берёз, любовался красотой пейзажа, рассматривал попадавшиеся в пути развалины крепостей, монастырей…
20 июля 1821 года Виктор писал поэту Альфреду де Виньи:
«Весь путь я прошёл пешком, под знойным солнцем, и нигде на дорогах не было ни малейшей тени. Я измучился, но горжусь, что отмахал «на своих двоих» двадцать лье; на всех, кто проезжает в экипажах, смотрю с жалостью; если бы вы сейчас были со мною, перед вами было бы самое дерзкое двуногое существо…Я очень многим обязан этому путешествию, Альфред. Оно несколько отвлекло меня. Я истомился в нашем унылом доме…».
Лье – старинная французская мера длины, равная приблизительно 4,5 км. Получается, что Виктор отмахал «на своих двоих» девяносто километров. За три дня.
…В Дрё он ходит по улицам с надеждой встретить невесту. Городок небольшой, а потому Виктор вскоре увидел Адель. Она была поражена, и написала ему наспех карандашом небольшую записку:
«Друг мой, что ты здесь делаешь? Глазам своим не верю. Никак не могу поговорить с тобой. Пишу тайком, чтобы предупредить: будь осторожен и помни, что я по-прежнему твоя жена…».
Действовать тайком – это не для Виктора. В те времена девушка одна не могла гулять по городу. Её должен был кто-то сопровождать. Виктор решил, что Адель будет прогуливаться с отцом. И юноша решил схитрить. Он написал письмо Пьеру Фуше, в котором предупреждал, что находится в Дрё и пишет, чтобы их встреча не была для друга его отца неожиданностью. Конечно, и о том, что намерения его чисты, и что он будет счастлив встретить Адель.
Отец Адели спокойно отнёсся к появлению Виктора в Дрё. Есть хороший помощник в некоторых делах: жалость. Господин Фуше с сочувствием относился к сыновьям Леопольда Гюго, потерявших мать. Виктор вырос у него на глазах. И Пьер Фуше не переставал удивляться тому, как худенький, хилый ребёнок, «как будто совсем не желающий жить», превратился в здорового, цветущего юношу, талантливого, уверенного в том, что со временем создаст себе независимое существование.
Возможно, именно мнение его, как главы семейства, было решающим. Виктору не сказали решительно: «Нет!».
Но о женитьбе на Адель пока и речи быть не могло, так как его литературный труд ещё не приносил дохода, и молодой семье не на что было бы жить.
Двери дома невесты перед ним не открыли. Но влюблённым разрешили переписываться. Была и помолвка.
ОНА НЕ ПОНИМАЕТ ПОЭЗИЮ
Увы, влюблённые начали ссориться. При редких тайных встречах, но больше в письмах. Виктор давно взял на себя роль наставника. Он всё время поучал свою будущую жену, отчаянно ревновал. Адель обижалась по пустякам.
Как написал Моруа: «начались ссоры в духе размолвок мольеровских влюблённых».
Он нападал на подругу Адель - художницу Жюли Дювидаль де Монферье, обвиняя её в том, что она отрекается от стыдливости, когда пишет этюды; стыдит её такими словами: «А, кроме того, подобает ли женщине опуститься и войти в артистический мир, в тот мир, где так же, как она, находят себе место и актрисы, и танцовщицы»…
Пройдут годы, и драматург Гюго в том самом мире будет чувствовать себя очень хорошо.
Адель обеспокоена его суровостью. Она пишет: «Смилуйся надо мной, люби меня мирно, спокойно, - так, как ты и должен любить свою жену». Как-то она написала, что слышала от людей, что «страсть – это нечто излишнее, она недолговечна…».
В ответ он прислал ей целую лекцию о страсти и любви:
«Любовь, по мнению света, - это плотское вожделение или смутная склонность, которую обладание гасит, а разлука уничтожает. Вот почему ты и слышала, при столь странном понимании этих слов, что страсти недолговечны.
Увы, Адель! Знаешь ли ты, что и слово страсти означает – страдания? И неужели ты искренне веришь, что в обычной любви мужчин, столь бурной с виду и столь слабой в действительности, есть хоть сколько-нибудь страдания?
Нет, любовь духовная длится вечно, ибо существо, испытывающее её, бессмертно. Любовь – это влечение души, а не тела. Заметь, что тут ничего нельзя доводить до крайности. Я вовсе не говорю, что тело не имеет никакого значения в главнейшей из всех привязанностей, а иначе для чего бы существовала разница между полами, и что мешало бы, например, двум мужчинам пылать друг к другу страстью?».
Ещё в досупружеский период сказывается разность их характеров. Она – молоденькая, красивая, умненькая; ей нравится, что жених её обожает. Но Виктор её и пугает, он приготовил ей роль великой возлюбленной, она боится, что не справится с этой ролью.
Бурный темперамент пугает иногда и родителей невесты. Как-то его пригласили в гости на улицу Шерш-Миди. Пили чай, беседовали…Почему-то речь зашла об адюльтере.
Виктор пришёл в ярость. Он с возмущением говорил, что обманутый муж должен убить любовника жены или покончить с собой.
Адель с отчаянием возразила: «Какая нетерпимость! Ты бы сам стал палачом, если бы его не нашлось… Что за участь меня ждёт? Право, уж не знаю…Не скрою от тебя: все мои родные испугались… Когда-нибудь мне придётся трепетать перед тобой…».
Запомним эту фразу Адель:
«Когда-нибудь мне придётся трепетать перед тобой». Но не Виктор будет причиной.
Все поэты, писатели-прозаики, в той или иной мере, пытаются вовлечь невест, жён, возлюбленных в своё дело. Если им повезёт, то невеста, жена или возлюбленная станет первым слушателем их стихов, рассказов, романов. И первым критиком, и первым редактором, и первым оценщиком.
Хотел этого и Виктор Гюго. Но ему не повезло. Адель откровенно говорила, что ничего не понимает в поэзии:
«Признаюсь тебе, твой ум и талант, который, возможно, есть у тебя и который я, к несчастью, не умею ценить, не производят на меня ни малейшего впечатления…».
Он должен был бы обидеться. Но Виктор не просто любит Адель; он её обожает; она для него – единственная, к ней тянется его душа и тело. А потому терпеливо (и достаточно сложно) пытается ей объяснить, что такое стихи, поэзия:
«Стихи сами по себе - ещё не поэзия. Поэзия – в идеях; идеи исходят из души. Стихотворная форма – это лишь изящная одежда, облекающая прекрасное тело. Поэзия может быть выражена и прозой; она только становится более совершенной, благодаря прелести и величию стиха… ».
Резюме Моруа:
«Многообещающее начало назидательных уроков в будущие вечера семейной жизни».
К тому же, не все поэты нуждаются в том, чтобы обожаемые ими женщины что-то понимали в поэзии, чтобы сами сочиняли стихи или прозу. Женщины для них – нечто другое; они – музы. Переживаемую к ним бурю чувств поэты переносят в стихи, оды, поэмы…
Больше, именно восторженность от встреч с женщинами, чем что-то другое, воодушевляло Пушкина, Блока, Данте, Петрарку…
Фантазии влюблённых поэтов не бывает предела! Они описывают стройные ножки, тонкий стан; «И как цветы глаза синели»- И.Бунин; «Так сладко, дева,//Тебя любить.//Тобой воскреснуть,//Тобою жить». – И.Гёте…
Из стихотворения Фёдора Тютчева:
- Не верь, не верь поэту, дева;
Его своим ты не зови –
И пуще пламенного гнева
Страшись поэтовой любви!..
Поэт всесилен, как стихия,
Не властен лишь в себе самом;
Невольно кудри молодые
Он обожжёт своим венцом…
Письмо Виктора Адель от 26 апреля 1821 года:
«Вот начинается второй год несчастья. Доживу ли я до третьего года?.. А сейчас прощаюсь с тобой, моя Адель. Час уже поздний, ты спишь и не думаешь о локоне своих волос, который подарила мне, а твой муж ежевечерне перед сном благоговейно прижимает его к губам…».
ЖЕНИХ – ДЕВСТВЕННИК
Моруа отмечает, что всё же раннее знакомство Виктора с любовными романами обострили его врождённую чувственность.
Ищу объяснение слова «чувственность». В «Словаре русского языка» С.И.Ожегова: то же самое, что сладострастие; сладострастие – сильное влечение к удовлетворению полового чувства; наслаждение, страстная увлечённость.
Самые ранние воспоминания Виктора: его, маленького, по утрам водили в комнату мадемуазель Розы, дочери школьного учителя. Роза ещё лежала в постели. Она усаживала мальчика возле себя, и когда она вставала, он смотрел, как она надевает чулки.
«Первое пробуждение чувственности, - написал Моруа, - оставляет у ребёнка глубокие следы и запоминается ему на всю жизнь. Как бы то ни было, в стихах Гюго мы часто встречаем идиллические картины «разувания», женские стройные ноги в белых или чёрных чулках и маленькие босые ступни».
В восемь лет он впервые влюбился, и позже так описал свои чувства:
В Испании, столь сердцу милой,
Однажды, в ранний час, весной, -
А мне тогда лет восемь было –
Пепита встретилась со мной
И молвила с улыбкой чинной:
«Я Пепа!» - поклонившись мне.
Я почитал себя мужчиной
Там, в завоёванной стране…
Янтарное колье на шее,
Куст роз под стрельчатым окном…
Пред ней дрожал я, цепенея,
Как жалкий птенчик пред орлом…
А позже, когда Виктор уже женат, вот такие слова в его стихотворении «Купальщица Зара»:
Каждый раз, как чёлн послушный
Свой воздушный
Совершает лёгкий путь,
Возникают на мгновенье
В отраженье
Ножка белая и грудь…
Спрячься под листвою тёмной,
Гость нескромный!
Омовенье совершив,
Выйдет Зара молодая,
Вся нагая,
Грудь ладонями прикрыв.
Естественно, что в подростковом возрасте Виктор безумно радуется, если увидит обнажившееся женское плечо, грудь. Его волнует женское тело. Он подглядывает за прачками у ручьёв. Из окна своей мансарды он высматривал в соседнем окне какую-нибудь служанку, раздевающуюся перед сном. Сказывался бурный темперамент его отца.
Виктор писал:
- В семнадцать лет мне снилась Геба –
Прекрасная гризетка неба;
Олимп или мансарда – всё одно:
Подвязка сброшена, плечо обнажено.
Моруа подытоживает:
«Всю жизнь это будет лейтмотивом многих его стихов. Слишком целомудренная юность создала нераскаянного грешника».
Но как бы не была развита его чувственность, Виктор – девственник. Это было его кредо. Первый раз только с Адель! А то, что у его девушки с ним могло быть не первый раз – такое он не допускал даже во сне.
Чувственностью была наделена природой и Адель. Несмотря на строгое воспитание, на постоянный контроль матери, девушка нарушала запреты.
Как-то они были в театре. Мать Адели отправила с дочерью и сына Поля – чтобы присмотрел за сестрой. Но когда Виктор взял Адель за руку, девушка не сопротивлялась; так они и просидели всё представление.
Иногда они целовались. Она даже бегала в мансарду к заболевшему жениху – одна, без провожатых. Если бы об этих тайных свиданиях узнала госпожа Фуше, она бы заболела.
Адель писала жениху: «Пусть говорят, что хотят, мне всё равно…В иных случаях я без угрызений совести способна пойти против родительской воли…».
И в другом письме:
«Ещё три месяца, и я всегда буду возле тебя… И стоит нам подумать тогда, что мы не сделали ничего недостойного, что мы могли бы раньше быть вместе, но предпочли такому блаженству уважение к самим себе, - мы, конечно, будем от этого сознания ещё счастливее…».
Виктор писал невесте, что придёт день, «когда мы с тобою будем жить под одной кровлей, в одной комнате, и ты будешь засыпать в моих объятиях… Радости супружества станут нашим долгом и нашим правом…».
Он писал ей письма, наполненные философскими размышлениями о благоразумии и девственности; о том, что достоин презрения и негодования мужчина, «нечистый и испачканный», который готов соединить свою жизнь с чистой, непорочной девушкой. И спрашивал: «Но, может быть, ты не любишь меня?».
Моруа подытоживает:
«Нет, она любила его – как истая дочь супругов Фуше, то есть гораздо проще».
Но как бы там ни было, они не могли согрешить до свадьбы.
ТОРЖЕСТВО В СОБОРЕ СЕН-СЮЛЬПИС
А свадьба откладывалась только по материальным причинам.
Шли они к этому долгожданному событию через трудности. Чтобы появились хоть какие-то деньги, Виктор собирает свои «Оды» в книгу, издаёт её на средства старшего брата Абеля; она неплохо продавалась, и он получил семьсот пятьдесят франков.
Первый экземпляр он с трепетом подарил невесте: «Моей любимой Адели, ангелу, в котором вся моя слава и всё моё счастье. – Виктор».
С помощью друзей и сочувствующих Виктору Гюго было назначено пособие в сумме тысяча двести франков в год из королевской казны. Такую же субсидию обещало ему и министерство внутренних дел.
Потом были тревоги по поводу свидетельства о крещении Виктора. Скорее всего, что его и не крестили вовсе, а создали видимость этого. Утрясли и это: отец, хоть и не был в этом уверен, засвидетельствовал, что сын был крещён в Италии.
Родители Адель предложили молодожёнам после свадьбы пожить в их особняке – пока они не обзаведутся собственным домом. Невеста получила такое приданое: две тысячи франков – мебелью, одеждой и деньгами.
И, наконец, мечты их сбылись:12 октября 1822 года в соборе Сен-Сюльпис их венчал аббат герцог де Роган. Генерал Гюго на свадьбу не приехал. Виктору было двадцать лет.
В доме Фуше устроили свадебный обед, а потом гостей пригласили на бал. Он состоялся в большом зале военного совета, в том самом, где приговорили к смерти Лагори – крёстного отца Виктора.
Такова се ля ви! Хорошо, что до этого часа не дожила госпожа Гюго.
Можно было бы и не продолжать рассказывать о том, что было после бала, когда молодых оставили одних. Но у Моруа так всё поэтически описано, что обратимся к его впечатлению:
«Наконец-то, свершилось то, чего они ждали столько лет: они провели ночь под одной кровлей и в объятиях друг друга. Для новобрачного, столь целомудренного в своих поступках и наделённого столь пылким воображением, было упоительным счастьем обладать этой девушкой, которая была в его глазах само олицетворение красоты…
Покойная мать, обладавшая сильной волей, учила его, что можно подчинять себе события.
Какой путь он прошёл за истёкший год? В двадцать лет он уже был на пороге славы; его читали и старик король, и молодые люди, министерство назначило ему пособие; поэты уважали его. Упорной борьбой он завоевал свою избранницу, он вновь обрёл привязанность отца, всех заставил признать, что его выбор жизненного поприща был верен. После стольких несчастий всё это казалось счастливым сном, в котором неким волшебством исполнились мечты ребёнка. Но волшебство творил он сам. Ego Hugo» (Я Гюго, с латин.).
Все, кто видел Виктора Гюго в первый месяц после свадьбы, отмечали, что у него был торжествующий вид, словно «у кавалерийского офицера, захватившего вражеский пост».
Они были молоды. Они любили друг друга. Они были счастливы. Она для него была ангелом.
Ещё до свадьбы Адель писала жениху:
«Во мне же нет ничего ангельского, выкинь, пожалуйста, эту мысль из своей головы, я – земная».
Да, она была простецкой на его фоне: наивной, немного упрямой, с художественной жилкой (она хорошо рисовала), не глупая, но… равнодушная к поэзии. Но именно такая Адель, его чувства к ней, сделали из Виктора Гюго поэта. Она его вдохновляла. А для сочинителя это большая удача.
Вот так влюблённый поэт выражал свои чувства:
О, будь вы молоды, стары, бедны, богаты,
Но коль по вечерам, тревогою объяты,
Не вслушивались вы в легчайший шум шагов,
Коль белый силуэт, мелькнув в аллее спящей,
Вам сердце не пронзал, как метеор слепящий
Пронзает на лету угрюмый тьмы покров…
Коль взоры женщины, вам душу обновляя,
Не открывали врат неведомого рая;
Коль ради той, чьи дни спокойны и легки,
Кто в ваших горестях лишь ищет развлечений,
Не приняли бы вы и смерти и мучений, -
Любви не знали вы, не знали вы тоски!
ПЛОДЫ ЛЮБВИ И ТРУДА
А дальше начинается проза жизни. Но таков уж Виктор Гюго – он во всём находит поэзию.
Вскоре Адель забеременела. Муж был несказанно рад стать отцом.
Леопольд Гюго Второй (назвали в честь деда) родился через девять месяцев после свадьбы – 16 июля 1823 года.
Роды были очень тяжёлыми, младенец, так же, как и когда-то его отец, был хилым, жизнь в нём едва теплилась.
К этому времени ещё больше укрепились дружеские отношения Виктора с отцом. Леопольд Гюго очень хотел, чтобы сыновья признали его вторую жену. Узнав, как тяжело дался невестке его первый внук, генерал Гюго увёз Адель с новорожденным и кормилицей в Блуа, где находился его большой белый дом.
Адель была занята ребёнком, а Виктор – работой. Он заканчивает свой «чёрный роман» «Ган Исландец». Его называли «чересчур ужасным», он был мишенью для пародий. Но автора это нисколько не смущало. В сочинении несколько тем, но самая главная – любовь Этели и Орденера, то есть Адели и Виктора.
Печали не обходили стороной Виктора Гюго. Психическим недугом страдал его брат Эжен.
Через несколько месяцев умер их сын.
«Но Гюго, - пишет Моруа, - несмотря на пережитые несчастья (мать, брат, сын), не считал жизнь печальной; он был полон жажды жить, работать, любить. Адель снова зачала ребёнка. «Виктор, - говорил Эмиль Дешан, - без устали творит оды и детей».
Молодая семья всё ещё жила в особняке Фуше. Но постепенно начало улучшаться её материальное положение. Виктор получает деньги за издание «Новые оды»; небольшую сумму каждый месяц присылает генерал Гюго, а ещё хорошим подспорьем служат два королевских пособия.
И, наконец-то, Виктор снимает небольшую квартирку в доме № 90 по улице Вожирар. Там и родилась их дочь Леопольдина. Их, по праву, считают счастливой парой. Все, кто видел госпожу Гюго в ту пору, отмечали её сияющую красоту. У них теперь часто собираются молодые писатели.
«Сижу дома, - писал Виктор Альфреду де Виньи, - где мне так хорошо, где я баюкаю свою дочку, где всегда со мною моя жена – мой ангел…».
Предполагаю, что сидел он всё-таки дома мало. Жизнь его была бурной и связана она была с литературой и литераторами, а чуть позже – с революционными событиями. Кому будет интересна эта сторона жизни Виктора Гюго, тот найдёт о ней у Моруа, в собраниях сочинений поэта и в других книгах.
Хочу лишь отметить, что вступивший на престол Карл Х «милостиво соизволил» произвести в кавалеры ордена Почётного легиона Гюго и Ламартина. Король пригласил Виктора на свою коронацию. Поэту в ту пору было двадцать три года.
Кстати: Виктор Гюго никогда не страдал тем, что называют «комплексом неполноценности»; не стеснялся никакого общества, не особенно заискивал перед теми, кто имел высокий чин или титул. Он и Ламартин сами просили предшественника Карла Х – короля Людовика ХVIII наградить их орденом Почётного легиона.
Виктору поручили написать «Оду на коронацию». В стихах были такие строчки:
Сиянье алтаря, великолепье трона,
Склонённые пред ним священные знамёна
С тугими складками серебряной парчи,
На арках золотых гирлянды белых лилий, -
Всё это бликами цветными озарили
Узором витражей смягчённые лучи…
Ода понравилась. Автор получил за свой труд две тысячи франков. Карл Х дал поэту аудиенцию. Виктор Гюго сам преподнёс оду королю. Монарх подарил супругам Гюго столовый сервиз севрского фарфора с тонким узором в виде золотой сеточки, а Леопольда Гюго возвёл в чин генерал-лейтенанта. По приказу Карла Х «Ода на коронацию» была роскошно напечатана на печатных станках Королевской типографии.
Литературная жизнь била ключом и Виктор Гюго в ней активно участвовал.
ПЕРВОЕ ПОЯВЛЕНИЕ СЕНТ-БЁВА
Меня интересует личная жизнь Виктора Гюго. Но её невозможно оторвать от его работы.
В конце 1826 года в печати появляется его книга «Оды и баллады». Критики отмечали виртуозность его стихов, фантастических баллад (впоследствии автор называл их «романсами»).
Когда «Оды и баллады» вышли в свет, то «Дюбуа, сохранивший нежные воспоминания о «святом семействе» с улицы Вожирар, передал книгу своему бывшему ученику в Бурбонском коллеже Шарлю-Огюстену Сент-Бёву, который вёл отдел литературной критики в «Глобусе» и сказал ему: «Вот стихи молодого варвара Виктора Гюго, у которого есть талант… Я с ним знаком, и мы иногда встречаемся».
Сент-Бёв обладал широким образованием и был одним из самых проницательных умов своего времени, как его характеризует Моруа. «Серьёзный и умный» журнал «Глобус» избирательно относился к литераторам. И было большой победой, что в нём 2 января 1827 года о книге Гюго появился похвальный отзыв, написанный Сент-Бёвом.
Критик восхищался «пламенным стилем Гюго, его красочными образами, нежданными их переходами, гармонией его стиха».
Но особенно Сент-Бёв отметил некоторые стихи Гюго о любви. Надо сказать, что у образованного молодого критика был, выражаясь современным языком, пунктик: он мечтал о любви и счастье, но почему-то считал, что не способен внушить женщине любовь.
В статье он написал:
«Постарайтесь вообразить себе самые чистые часы любви, самую целомудренную нежность в браке, самое священное слияние душ перед взором господа, - словом, вообразите в мечтах наслаждения страсти, похищенной с небес, слетевшие к нам на крылах молитвы, и все ваши мечты осуществит, да ещё и превзойдёт поэт Гюго в стихотворениях, которым он дал прелестные названия: «Ещё раз о тебе» и «Её имя». Цитировать их – это значит омрачить их целомудренную тонкость чувства».
Вот часть из стихотворения «Ещё раз о тебе»:
Люблю и чту тебя, как высшее созданье,
Как предков правнуки благоговейно чтут,
Как любит брат сестру, что делит с ним страданья,
А старики – внучат, которые к ним льнут.
Я так люблю тебя, что слёзы умиленья
Текут из глаз моих при имени твоём…
Сент-Бёв был моложе Виктора на два года; следовательно, в 1827 году критику было 23 года, а поэту – 25 лет.
Отзыв о книге Гюго был подписан инициалами С.Б. Через два дня после выхода «Глобуса», Виктор отправил редактору журнала, господину Дюбуа, письмо, в котором благодарил его за признание его литературного труда, а также просил назвать, кто такой С.Б. и дать его адрес. Поэт хотел встретиться с автором статьи.
«Всё, что говорится в ней, - писал Гюго, - даже то, что могло бы противоречить моим взглядам или задеть моё самолюбие, сказано достойным тоном благожелательного и честного человека, это восхищает меня, и его замечания, очень ценные сами по себе, становятся для меня просто драгоценными».
Выяснилось, что С.Б. – это Сент-Бёв и он – сосед четы Гюго, так как живёт также на улице Вожирар, но в доме № 94. Гюго отправился туда, но критика не застал. На следующий день он сам пришёл.
По рассказам современников, Сент-Бёв – длинноносый молодой человек, робкий и хрупкий, дурно сложённый и несколько косноязычный. Он был рыжеволосым, имел большую – «для его тела» - голову. Сам он считал себя безобразным. Все, кто его знал, так не считали. К тому же, молодой человек был умным и очень интересным собеседником.
Вот так и состоялась их первая встреча: искусителя и его жертв.
В первый день их знакомства Виктор говорил много и всё о поэзии. А Сент-Бёв смотрел украдкой на Адель, был восхищен её красотой. Позже он выпустит «Книгу любви», в которой будет стихотворение «Что я рассказывал Адели»:
В наряде утреннем, юна, свежа, мила,
Она меня сперва в смущенье привела,
Так строг был взгляд её. Почтительно кивая,
Я слушал, как лилась поэта речь живая,
Но, на неё глаза переводя с него,
Боюсь, что, слушая, не слышал ничего…
Он говорил. Жена ему внимала стоя…
Я, наблюдая их, всё недоумевал,
Что с хрупким деревцем связало шумный вал…
Но вскоре мысль её, как видно, утомилась,
И находясь средь нас, она совсем забылась;
Хоть руки делали привычные дела,
Мечта её от нас далёко увела,
И, не засмейся он, она бы всё мечтала
И даже слов моих прощальных не слыхала.
Конечно, они были разными – Виктор Гюго и Сент-Бёв: и по стилю творчества, и по характеру и по отношению к окружающему миру. Один был – пламя, другой – если не лёд, то холодная вода.
Но, познакомившись, они поняли, что каждый может взять для себя что-то полезное от другого. В ту пору Сент-Бёв работал над обзором поэзии ХVI века. И ему были внове размышления Гюго «о рифме, о колорите, о фантазии, о ритме, о своей поэтике». А поэт любил поговорить, и был в восторге, когда его слушали.
Конечно, соседи быстро подружились. Тихому и очень «правильному» Сент-Бёву были интересны не только размышления Виктора; он видел внутренним своим оком блестящее литературное будущее Гюго и, не признаваясь, возможно, в этом – гордился знакомством с ним, причастностью к этой незаурядной личности.
Кроме того, благодаря поэту, молодой критик окунулся в новое для него – шумное общество «отряда романтиков»; Гюго был вожаком молодой поросли писателей, поэтов, драматургов…
Им восхищаются, ему расточают похвалы (за дело!), но поэт не собирается почивать на лаврах; он без устали работает. Ещё в детстве Виктор пробовал писать пьесы. И вот он задумал написать пьесу «Кромвель». Он прочитал сто книг об Оливере Кромвеле (1599-1638), английском политическом деятеле, лорд-протекторе Англии.
Тогда чтение автором своего произведения в каком-нибудь светском салоне, клубе входило в моду. 12 марта 1827 года Гюго читал «Кромвеля» в особняке господ Фуше на улице Шерш-Миди. Поэт отправил Сент-Бёв такое письмо:
«Все будут счастливы видеть вас, а я – особенно. Вы принадлежите к числу тех людей, перед которыми я всегда готов читать, так как люблю слушать ваши замечания…».
Конечно, Сент-Бёв был там. Потом он напишет доброжелательное письмо, но полное критических замечаний. А Альфред де Виньи сказал Гюго: «Из-за вашего Кромвеля покроются старческими морщинами все современные наши трагедии. Когда «Кромвель» взберётся на театральные подмостки, он там произведёт революцию, и вопрос будет решён».
Потом он будет выносить на суд слушателей стихи из сборника «Восточные мотивы», повесть «Последний день приговорённого к смерти», свои, известные всему миру, романы…
ПОД ГРОЗНЫМ ВЗГЛЯДОМ МУЖА
А что же Адель – жена и муза?
Она почти всегда беременная, или кормит ребёнка. Но, конечно, иногда она с мужем и его молодыми друзьями участвует в каких-то праздниках, прогулках; обедает с ними в каком-нибудь кабачке.
Старший брат Виктора Абель однажды, проходя мимо садика тётушки Саге, услышал скрипку. Зашёл, что-то съел, ему понравилась кухня. За двадцать су там подавали яичницу из двух яиц, жареного цыплёнка, сыр и вдоволь белого вина. Вот туда по воскресеньям и приходила молодая компания, возглавляемая Виктором. С ними была и Адель.
Как она себя чувствовала в этой шумной и весёлой ватаге молодых людей? Адель была приветливой и рассеянной, о чём-то мечтала, возможно, витала в облаках; больше молчала. И если «вдруг вмешивалась в разговор, то всегда невпопад. Впрочем, говорила она редко, - она очень боялась грозного взгляда мужа…».
Вот-вот, с этого всё и начинается – с грозного взгляда мужа! Получается, что Адель стала музой «домашнего разлива».
В 1826 году она родила сына Шарля. Материальное положение семьи улучшилось, и когда квартира на улице Вожирар стала тесна, Виктор снял большой особняк на улице Нотр-Дам-де-Шан. Там были аллеи, сады, мостики и даже пруд. Поэт любил там гулять и обдумывать свои литературные замыслы.
Сент-Бёв уже не мог обходиться без этого семейства. Он снял домик на той же улице. Там он жил с матерью. У Моруа:
«Надо пожалеть этого угрюмого юношу, отличавшегося усердием к наукам и тонким умом, страдавшего тайным уродством (гипоспадией), что ещё увеличивало его робость, - юношу, которого его душевное изящество предназначало для самой благородной любви, и вынужденного довольствоваться продажными женщинами, площадной Венерой. «Вы не знаете, - сказал он однажды с мрачной грустью, - не знаете вы, каково это - чувствовать, что никто тебя никогда не полюбит, а почему – признаться невозможно…».
То, что он обрёл в доме Гюго, ему казалось просто чудом. Ведь он нашёл там всё, чего у него не было: семейный очаг, друзей, детишек, которых он полюбил».
Сент-Бёв в письме от 11 октября 1829 года пел вот такие дифирамбы Виктору:
«Тот малый талант, которым я обладаю, развился у меня благодаря вашему примеру и вашим советам, принимавшим обличье похвал; я работал, потому что видел, как вы работаете, и потому, что вы считали меня способным работать; но собственное моё богатство так мало, что своим дарованием я всецело обязан вам, и после более или менее долгого пути оно вливается в ваши воды, как ручей вливается в реку или в море; вдохновение приходит ко мне лишь подле вас, от вас и от всего, что вас окружает.
Да и вся моя домашняя жизнь пока ещё протекает у вас. Я бываю счастлив, и чувствую себя уютно только на вашем диване или у вашего камелька».
В свою очередь, Виктор расточает похвалы Сент-Бёву:
Дай руку мне, поэт, - с моей соедини!
И лиру подними, и крылья распахни…
Взойди, взойди, звезда!
Эти похвалы нам уже известны – их расточал немецкий поэт Георг Гервег русскому писателю Александру Герцену. Тот тоже чувствовал себя уютно на диване и у камелька супругов Герценых. Чем это закончилось, мы уже знаем.
Виктор Гюго и Александр Герцен – жили в одну эпоху; Гюго старше на десять лет, но в период их возмужания это ничего не значило. Оба были шумными в молодости, талантливыми, счастливыми своим творчеством, любили и были любимы своими жёнами-музами…
И оба имели «рожки», как банально это не звучит.
В начале 1828 года скоропостижно умер отец Виктора. В том же году Адель родила ещё одного сына.
Они женаты шесть лет. Вполне возможно, что сексуально он не удовлетворён, потому что Адель во время беременностей плохо себя чувствует, у неё тяжёлые роды… Женщина устала, она уже не «разделяла пламя чувственности, обуревавшей этого «пьяного сборщика винограда».
Моруа осторожно предполагает, что в ту пору Виктор Гюго начинает думать о других женщинах. Тем более, что он много времени проводит с художниками в их мастерской, а там натурщицы, и не все из них строгих моральных правил.
Он начинает ухаживать за Жюли Дювидаль де Монферье. Но ничего не получилось из-за её брата – офицера. А потом вдруг старший брат Виктора Абель женился на этой даме, и она стала невесткой Гюго.
Но пока нет ещё примеров, что он нарушил клятву, данную при венчании в Соборе Сен-Сюльпис.
СНАЧАЛА ОН В РОЛИ ДУХОВНИКА
Всё чаще Адель остаётся одна. Её супруг бежит то в театр, то - к издателям, то изучает всё, что связано с историей Собора Парижской Богоматери…
И всё чаще рядом с Адель появляется друг их семьи, но, прежде всего, друг её мужа – Сент-Бёв. Обычно он заставал её в саду возле деревенского мостика; рядом, на лужайке, играли её дети.
«В начале дружбы двух писателей, - считает Моруа, - Адель не играла заметной роли. Новое материнство и кормление грудью маленького Франсуа-Виктора привели её, как и многих женщин, находящихся в таком физиологическом состоянии, к какой-то мечтательности.
Беседуя с нею наедине, он заметил, что вдали от своего знаменитого супруга она понемногу переходит к душевным излияниям».
У тех, кто склонен жить на краю чужого гнезда, есть дар духовника.
Оказывается, Сент-Бёв когда-то мечтал быть монахом и даже – кардиналом. Но какие страсти его, на самом деле, обуревают, он описал в своём романе «Сладострастие»:
«Я любил узнавать интимные привычки, обычаи в семье, мелочи домашнего уклада; знакомство с жизнью каждого нового дома, в который я попадал, всегда было для меня приятным открытием; уже на пороге дома я испытывал некий толчок, мгновенно улавливал обстановку, с увлечением определял малейшие оттенки взаимоотношения людей.
Но, вместо того, чтобы направить по прямому пути свой природный дар и вовремя поставить для него цель, я пустил его по кривым тропинкам, изощрил его, но обратил в пустое или даже пагубное искусство, и добрую часть своих дней и ночей проводил в том, что, крадучись, как вор, заглядывал в чужие сады и пытался попасть в гинекеи…».
Вот на одной своей такой кривой тропинке он и повстречал Адель.
О чём они говорили, и как исповедовалась ему эта женщина, подробно в его стихотворении «Утешения». Не могу привести здесь его - оно большое. Лишь отрывки (перевод М.Донского):
Как жду я вечера! И вот уж к трём часам,
Чуть-чуть придя в себя, я отправляюсь к вам.
Супруга вашего нет дома; на лужайке
Резвится детвора, - и я иду к хозяйке.
Прекрасны, как всегда, вы в кресле, и кивком
Вы мне велите сесть; мы, наконец, вдвоём…
Сент-Бёв описывает, что они ведут неспешный разговор; Адель рассказывает о том, как счастлива со своим мужем и детьми.
Однако же, дары судьбы перечисляя,
Вы завершаете с уныньем свой рассказ,
И скорбь туманит взор прекрасных чёрных глаз:
«Увы! Сколь взыскана я счастьем! Но не скрою, -
Не знаю почему, является порою
Внезапная тоска!"...
Теперь Адель часто плачет. Она плачет оттого, что её муж – ненасытный любовник, а она уже родила четверых детей и боится новых беременностей и родов; женщина чувствует себя подавленной величием своего мужа и его наставлениями; она его мало видит дома; его не интересуют её переживания; она чувствует себя рабой семьи…
Она хорошо рисовала, также недурно писала, но муж не интересовался её талантами. И, очень может быть, что Виктор скептически относился к литературному творчеству своей супруги. Такое нередко случается у «великих» творцов - мужей.
Подруг у неё нет. Её мать умерла в 1827 году. И тут появляется мужчина, который внимательно её слушает, сочувствует; он рядом с ней каждый день. Адель даже гордилась тем, «что с ней так серьёзно говорит человек, которого в Сенакле считали очень умным». Он умудряется утишить её уязвлённую гордость.
Сент-Бёв уже её искушал. Но осторожно. Он по-прежнему восхищался Виктором, не позволял себе никакой критики; боялся спугнуть этим Адель, ведь она любила своего мужа.
Эта женщина должна была заплатить ему, неуверенному в себе мужчине, за все его страдания.
А ещё, уже тогда, Сент-Бёв завидовал Гюго: его таланту, богатству, знакомству с известными в том веке людьми; что у него есть семья, красавица жена, дети…
КАК ЖЕНА ЦЕЗАРЯ – ВНЕ ПОДОЗРЕНИЯ
Адель, «эта добродетельная мать семейства», немного кокетничала с Сент-Бёвом. Зимой они уже не могли сидеть в саду и подолгу беседовать. Поэтому «монаху» разрешалось иногда заходить к ней в спальню; она даже не старалась переодеться, а встречала его в утреннем пеньюаре.
Вот так его описывал в своём заветном «Дневнике» Альфред де Виньи (кстати, он не поддерживал полного доверия Виктора Гюго к Сент-Бёву):
«Видел Виктора Гюго; с ним был Сент-Бёв, маленький, довольно безобразный человечек; лицо самое заурядное, спина больше чем сутулая; разговаривая, делает заискивающие и почтительные гримасы, словно угодливая старуха…
В области политической этот умный молодой человек господствует над Виктором Гюго и своим поведением, настойчивым воздействием привёл к тому, что он совсем изменил свои взгляды…».
Когда Виктора не было дома вечерами, они допоздна сидели у погасшего камина и разговаривали. Он влюбился.
Когда Сент-Бёв путешествовал, то писал Виктору Гюго и «наслаждался тогда счастьем, хорошо известным каждому влюблённому, - удовольствием послать через мужа весточку о себе его жене».
Он писал письма и Адели. В них жалобы, напоминающие стоны Георга Гервега в письмах Герцену и его супруге Наташе: какой он несчастный-разнесчастный.
«Мне по-прежнему тоскливо, потому что в душе у меня пусто, - писал Сент-Бёв Адели в 1829 году, - у меня нет цели в жизни, нет стойкости, нет дела; жизнь моя открыта всем ветрам, и я, как ребёнок, ищу вовне то, что может исходить лишь от меня самого; на свете есть только одно устойчивое, прочное - то, к чему я всегда стремлюсь в часы безумной тоски и неотвязных бредовых мыслей: это вы, это Виктор, ваша семья и ваш дом…».
Полгода длился этот сентиментальный роман. Они считали свои отношения целомудренными. Однако, что-то уже назревало, раз однажды она так всё устроила, что пришедший в три часа дня к ней Сент-Бёв, увидел, как она причёсывается. И потом написал такие стихи:
Ты встала, волосы рассыпались волной.
«Останьтесь!», - молвил мне негромкий голос твой.
Под нежною рукой блаженно и лениво
Струились волосы, как под дождями нива…
А что же Виктор? Он ничего не замечает! Если и замечает, то считает, что повода для ревности нет. Почему? Потому что «Сент-Бёв был его собственным другом и вовсе не соблазнительным мужчиной».
Типичная мужская ошибка! Замужняя женщина, разочарованная своим красивым и талантливым мужем, уже ищет другой тип мужчины. Такие, как Сент-Бёв, умный, но косноязычный, сутуловатый, маленький, «довольно безобразный человек», может пробудить у женщины жалость; а от жалости до влюблённости – не так далеко.
Такие, как Сент-Бёв – хорошие психологи. Они изучают объект своего внимания так же пристально, как учёный под микроскопом – микробов; находят те струны, за которые можно притянуть к себе. У них тихий голос, мягкие руки; они терпеливо слушают, успокаивают, ободряют; они хвалят наряды, причёски, вышивку, восхваляют в стихах, если их пишут…
В конце концов, Гюго заметил, какие чувства питает его соратник по литературе к Адели. Но тогда ему было недосуг во всё это вникать. Его пьесы шли в театре, он боялся провала. Семья испытывала нужду. Даже Адель была вовлечена в распространение билетов.
Есть предположения, что Сент-Бёв объяснился с Виктором Гюго. Как бы то ни было, но такая сцена есть в его романе «Сладострастие». Вполне возможно, что уже в обществе обсуждался этот адюльтер. С мая 1830 года у Гюго «появились серьёзные основания для горьких чувств».
Адель ждала пятого ребёнка. Драматургия принесла деньги. Гюго снял для своей семьи третий этаж недавно построенного особняка на новой улице Жана Гужона (это в районе Елисейских Полей, где в то время парижане разводили огороды). Сент-Бёв был в ярости. Переехать в богатый квартал он, бедняк, не мог. Но он мог снять комнатку в дешёвой гостинице, что и сделал.
Критик уехал в Руан, жил там у своего друга Ульрика Гуттенгера, и «с горделивой нескромностью откровенно рассказывал ему о своей любви к Адели».
Гуттенгер, называвший себя другом Гюго, поощрял преступные замыслы Сент-Бёва. Язык за зубами они не держали.
Беременная Адель часто плакала. А муж писал ей такие стихи:
Ты плакала тайком… Ты в грусти безнадёжной?
Следит за кем твой взор? Кто он – сей дух мятежный?
Какая тень на сердце вдруг легла?
Ты чёрной ждёшь беды, предчувствием томима?
Иль ожила мечта и пролетела мимо?
Иль это слабость женская была?
Вернувшись в Париж, Сент-Бёв навестил своих друзей. Но уже между ними пробежала чёрная кошка. Он пишет поэту «оправдательные» письма.
Надо видеть эти письма. В них ревность, зависть, лукавство, упрёки – «вчера вы были так грустны, так холодны, так плохо простились, что мне было очень больно»; заверения: «Поверьте, если я не прихожу к вам, то любить вас буду не меньше прежнего – и вас, и вашу супругу…».
И в другом письме от 5 июля 1830 года:
«Ах, не браните меня, мой дорогой великий друг; сохраните обо мне хотя бы одно воспоминание, живое, как прежде, неизменное, неизгладимое, - я так рассчитываю на это в горьком моём одиночестве…
Не отвечайте мне, друг мой; не приглашайте прийти к вам – я не могу. Скажите госпоже Гюго, чтобы она пожалела меня и помолилась за меня…».
Бумага всё стерпит. Переживал ли Сент-Бёв так, как писал, трудно сказать.
…В Париже революция. В саду Гюго свистят пули. Под звуки канонады супруга Виктора родила девочку, названную, как и мать, Аделью. Стул Сент-Бёва в доме четы Гюго пустует, критик к ним не приходит. Правда, он снова уехал.
Поэт сразу же принял новый режим. Он написал оду «К Молодой Франции» и очень хотел, чтобы её напечатал журнал «Глобус». Узнав, что Сент-Бёв вернулся из Нормандии, Гюго пошёл к нему.
Всё уладилось: критик написал «шапку» к оде и она была опубликована. Мало того, Виктор пригласил его быть крёстным отцом своей новорожденной дочери. Сент-Бёв согласился только тогда, когда Гюго сказал, что этого хочет Адель.
И каких только сюрпризов не бывает в жизни!
ТАЙНЫЕ ВСТРЕЧИ
Да, пришло время, и жена начала отвергать Виктора, как мужа. Чуть не умерев при рождении пятого ребёнка, она боялась новых беременностей.
Но к этому времени он уже убедился, что и Адель испытывает к Сент-Бёву не только дружеские чувства. Что делает муж? Даёт пощечину сопернику? Вызывает его на дуэль? Пишет ему гневное письмо с требованием: никогда больше не переступать порог его дома? Выпытывает у Адели: «Было или не было?».
Ничего подобного! Это русские мужья, согрешив, начинают рассказывать во всех подробностях жене о своей измене; а если согрешит жена, то пытают её самым жестоким образом. Не раскалённым железом, конечно, а упрёками.
Так случилось с Герценом и Наташей. Может, она бы ещё пожила, если бы муж увёз её с детьми куда-нибудь подальше от искусителя Георга Гервега, запретил бы ему показываться на глаза… А они то жили в одном доме, то топтались на одних и тех же улицах.Почему Герцен-муж так вёл себя, не понятно.
Правда, в случае с Наташей Герцен есть одно «но» - она действительно любила немецкого поэта. Пусть с чьей-то точки зрения, он был плохим человеком, но сердцу нельзя приказать: не люби.
Наверное, французы относятся к адюльтеру по-другому. Адель снова была одна. У Гюго был договор с издателем на публикацию романа «Собор Парижской Богоматери». Его постоянно отвлекали разные дела.
Но, когда издатель припугнул писателя большими штрафами, то Виктор «купил себе бутылку чернил и вязанку из грубой серой шерсти, окутавшую его от шеи до кончиков пальцев, запер свои костюмы на ключ, чтобы не поддаться соблазну куда-нибудь отправиться вечером, и вошёл в свой роман, как в тюрьму».
А в журнале «Глобус» были крутые перемены. Во время споров бывший учитель Дюбуа дал пощечину своему бывшему ученику Сент-Бёву. Произошла дуэль, но никто не пострадал. Конечно, Адели сразу всё стало известно, и она не могла скрыть своё беспокойство.
Сент-Бёв оказался болтливым мужчиной; он встречным и поперечным рассказывал о своей любви к жене Виктора Гюго. Во время крещения маленькой Адели крёстный отец нашёл возможность ещё раз уверить госпожу Гюго в своей любви.
А как он рассказывал о себе, несчастном, в письмах разным друзьям: «посочувствуйте мне, потому что я страдаю от ужасных душевных мук…».
В 1830 году было намечено переиздание книги Сент-Бёва «Жизнь, мысли и стихи Жозефа Делорма». Автор написал статью, в которой было рассказано, что герой книги – несчастный поэт - покончил жизнь самоубийством.
Что сделал гениальный литератор Виктор Гюго, прочитал эту статью? Рассмеялся, почувствовав фальшь и лукавство? Нет, он заплакал. Оторвавшись от «Собора…», он написал другу «хорошее, ласковое письмо» и пригласил в гости.
Критик пришёл.
У Моруа:
«Сент-Бёв пришёл поблагодарить Гюго, и тот говорил с ним, как брат, умолял его отказаться от любви, губительной для их дружбы. Виктор Гюго, так же как Жорж Санд, как все романтики, уважал «право на страсть». Но вероятно, он думал о Сент-Бёве, как дон Руй Гомес об Эрнани: «Так вот мне плата за гостеприимство!».
Однако для него было бы ужасным отдать другому роль великодушного героя и согласиться сыграть роль ревнивого мужа. Он предложил Сент-Бёву предоставить Адели самой сделать выбор между ними двумя и при этом искренне верил, что поступает в высшей степени благородно…»
Как же он разозлил Сент-Бёва! У Адели было четверо детей, а критик был беден. Одно дело говорить о своей любви, и другое – стать мужем, взять на себя обязанность содержать любимую женщину и её детей. Следовательно, он и мысли не допускал, что они когда-нибудь будут жить, как семейная пара.
Как же ему повезло, как литератору! Всё, что не состоявшийся «монах», наблюдал в семье Гюго, все письма, разговоры он использовал в своих книгах. Например, о том объяснении с поэтом, он так описал в романе «Сладострастие», отдав свои чувства герою Амори:
«Меня так ошеломила эта сцена, так взволновала мягкость этого сильного человека, что я не мог ответить ничего вразумительного. Я даже не смел поднять глаз, боясь, что увижу, как краска смущения заливает это суровое и чистое лицо. Я торопливо пожал ему руку, пробормотав, что я всецело полагаюсь на него, и мы заговорили о другом…».
Вот такой талант – перевернуть всё вверх ногами! Себя он признал «оскорблённой стороной». Сент-Бёв писал письма, в которых «кипело бешенство», он клялся: «ноги моей больше у вас не будет»… А что же Гюго? Отвечал очень мягко.
Летом 1831 года Адель призналась, что разлюбила мужа. Гюго сам сказал об этом сопернику.
Как говорила одна из героинь кинофильма «Покровские ворота»: «Высокие отношения!».
Адель устала от частых сексуальных требований мужа, от его бурного темперамента. Очевидно, она поделилась с Сент-Бёвом своим отношением к постоянным домогательствам мужа. Иначе он не смог бы написать такие стихи:
Адель, бедняжечка! Как часто ночью тёмной,
В тот час, когда твой лев, свирепый, неуемный,
Врывается в твоё ночное забытье,
Чтобы схватить тебя и грубо взять своё.
Тебе приходится, овечка дорогая,
Вести тяжёлую борьбу, изнемогая,
Хитрить на все лады, чтоб верность сохранить
Тому, с кем чистых чувств тебя связала нить!
Они все – это трио – очень молоды. Виктору 29 лет, а жена и соперник ещё моложе.
Развитие этих странных отношений, адюльтера можно ещё долго описывать. А если кратко, то нужно сказать, что скучающая Адель начала тайно встречаться с Сент-Бёвом. Они гуляли, встречались в церкви.
Были ли они любовниками? Это было страстным желанием Сент-Бёва. Он хотел обладать любимой женщиной? Возможно, и это желание присутствовало, но в гораздо меньшей степени, чем желание - уязвить самолюбие её знаменитого мужа; «его торжество над Виктором Гюго могло быть полным только в тот день, когда Адель отдастся ему».
Уже давно об этом, как случившемся факте, критик раструбил всему свету. Париж вовсю сплетничал. Но Адель долго ещё не решалась переступить последнюю черту в любовных отношениях, если бы не старый, как мир, приём. Сент-Бёв притворился, что у него появилась женщина, а, может, так и было. А женщины у него были – он ходил в публичные дома.
Адель боялась потерять этого мужчину, но почему-то не боялась уже нежелательных беременностей. Наверное, всё, наконец-то, случилось в его комнатушке.
«Монах» тут же всё рассказал своим друзьям, и торжествовал, когда весть дошла до Гюго.
И что поэт? Он продолжает любить Адель, они живут в одном доме, он по-прежнему заботится о жене и детях, а ещё – о многочисленных родственниках. Ему надо много работать. И он работает; Гюго – один из самых плодовитых писателей Франции. Свою горечь от предательства Адели и друга он изливал в стихах. Они были наполнены тоской, сомнениями и возвышенным философским спокойствием.
Даже Сент-Бёв, если бы он был на это способен, пал бы перед ним на колени. Его слова: «О какой странной душевной силе это свидетельствует! Нечто подобное можно найти в мудрости царя Иудейского».
БЕЛАЯ САЛФЕТКА НА ПЕРИЛАХ
… Роман будет длиться долго. Но дружба Гюго и Сент-Бёва кончилась, хотя им приходилось постоянно сталкиваться на литературных дорогах. И всю оставшуюся жизнь Сент-Бёв следит за жизнью и творчеством Виктора, а его записные книжки будут заполняться язвительными замечаниями о Гюго и его книгах.
Потом Адель разочаруется: «Ухаживания её друга с реденькими рыжими волосами больше не утешали её в том, что около неё нет мужа».
Виктор Гюго встретит женщину – не очень талантливую актрису, но молодую и красивую - Жюльетту Друэ. Она – опытная в плотской любви женщина – даст Гюго то, чего не могла дать покорная и не страстная Адель. С Жюльеттой он будет счастлив пятьдесят лет.
Они дальше будут жить по такому сценарию. Гюго работает. Где бы он не жил (а жил он и вне Франции), рядом с ним, почти в соседних домах - жена и любовница. Они знают друг о друге. И не всегда с философским спокойствием относятся к такому соседству.
Когда Виктор Гюго, не довольный политическим режимом во Франции, сам себя отправит в изгнание, то везде с ним будет его семья (и Адель, конечно) и Жюльетта. На острове Гернси он снимает два соседних дома.
Он и там с упоением работает.И каждое утро совершает такой ритуал: проснувшись, он посылает воздушные поцелуи в сторону дома, где живёт Жюльетта. А затем выходит на балкон и вывешивает на его перилах белую салфетку - это знак любимой: "У меня всё хорошо".
У Гюго будут ещё любовницы. Эти женщины шлют ему письма, Гюго складывает их в ящик; Адель хотела бы только одного: чтобы этот ящик был закрыт на ключ.
Но страсти уже не те, что в молодости.
Гюго переживёт своих детей (кроме дочери Адели, психически больной, она закончит свои дни в 1915 г.), любовницу, жену и Сент-Бёва.Утешением ему будут внуки.
Великолепный сочинитель! Он прожил яркую жизнь, в которой был даже адюльтер.