...я дома не был год, я не был там сто лет...
Семен Кирсанов
1. К О Л Л Е Д Ж
Так случилось, что я вернулась сюда через пятнадцать лет.
Когда-то я здесь работала. Именно здесь начиналась моя новая жизнь - как преподавателя, да еще в новой стране, на почти незнакомом языке. Об этом я расскажу непременно, тема неисчерпаема, забавна и грустна. Но сегодня - о другом.
В моем "первом" Колледже проводят отличные конференции. Колледж живет наособицу от прочих вузов страны. Когда-то ему не дали статус университета, корпоративная мафия откровенно боялась конкурента. Никого это не сломало и даже, по-видимому, стало стимулом. Учиться здесь престижно и трудно, шкуру дерут, как когда-то драли с нас в наших университетах, без скидки на слезы и принадлежность к слабым слоям. У нас студенты любят этим спекулировать и легко пожинают плоды политкорректности. Ущерб от этого разрушителен. То, что называют девальвацией академического образования, происходит у меня на глазах и, к сожалению, при моем вынужденном пособничестве. В Колледже - единственном из всех - этот постыдный процесс отменен. Или, по крайней мере, чрезвычайно замедлен.
Но я о конференциях. Это - дело дорогое и частично окупается за счет участников. Поэтому солидную конференцию может организовать только солидный вуз. Иначе - не приедут, не окупится, пойдет расти снежный ком неудачи и запустения. Здесь, в Колледже, все как должно. Registration fee (оплата участия, вернее - редакции сборника) велика, но неразорительна. Публикация достойно украсит твой список. Отбирают жестко, зато потом внимательны к каждому. К нам в том числе.
Броуновское движение наших маленьких групп опытной рукой устроителей сведено в ручеек с несколькими устьями - живую очередь к столикам регистрации. Разговоры, как принято, по-английски: здесь греки, немцы, японцы и англичане. Да и среди наших для большинства родной язык - английский, но - у каждого свой. Выпускники Иоханнесбурга, Сиднея, Эдинбурга, Бостона говорят по-разному. Ну, скажем, как по-русски жители Минска, Донецка и Поти. Или москвичи и питерцы. И делают стойку на родной акцент. Хотя и без того все всех знают по публикациям, и почти все знакомы лично, по крайней мере израильтяне.
Я - математик, чужак на этом фестивале виртуальных английских поцелуев - не в щечку, а мимо, в ауру щечки. Моя бригада - филологи: лингвистика, анализ текстов, методика тестирования. Наша разработка позволит любому желающему профану овладеть языком быстро и в совершенстве... Дудки, конечно. Это я так коряво шучу.
Мне в очереди нечем заняться. Озираюсь и ловлю ворон, надежно огражденная от взоров, приветствий и бесед своей чуждостью. Я не из этой бранжи. И совершенно неожиданно моего плеча касаются деликатные персты, и высоко над моим ухом дребезжит забыто-знакомый голос: "Эй, это ты?" Ну просто у человека что-то со связками, как будто он говорит хором сам с собой. Такой голос был у Маргариты, возлюбленной чудного мазилы Пиросмани. Этот странно расщепленный голос обращается ко мне по-английски: you - значит в ы. А я однозначно слышу наше разгильдяйское тыканье. Контекст отличается от текста. Видать, я переела лингвистики в нашем боевом кругу.
2. М У К И А Н Г Е Л А
Ха, это же Стив, привет Стивен! Мы не виделись пятнадцать лет, но младенческий рисунок его губ не изменился, хотя чуб заметно осыпался, и прежняя радостная рыжина стала бледно-пегой. Ну да, морщины, дряблось, сутулость. Фильтруем несущественные детали. Образ прежний, передо мной все тот же нежный ангел Стив. На работе ему было трудно. Не по характеру. Ему бы пастушком где-то в Аркадии... Нельзя сказать что я сразу так уж бодро вписалась в преподавание. Были ляпы, иногда совершенно фантастические. Но рядом со Стивеном я себе казалась броненосцем. Он обижался на студентов. Ну, наш студент, он любого обидит. Наш студент - уверенный в себе, своей избранности и правоте. В своем праве на высокий балл (я так дорого плачу за учебу). В своем праве на внимание и уважение. В своем праве отказать во внимании и уважении преподавателю (тебе же за это платят). И вот Стив не мог этого принять.
Мне проще: я смеюсь. Мне как раз сложно перестать дразнить и посмеиваться. Студенты понимают это довольно быстро. Некоторым нравится. Иногда заводится фанат, готовый конспектировать мои шуточки. Худо тому бедолаге, который не успел понять, догнать мой укус. И совсем худо тому, кто пробует парировать. Над ним будут смеяться все. Долго. Неконтролируемо. При встрече в коридоре, в очереди в столовку. На входе в учительскую - это если кто-то из класса проболтается (но уж точно не я. Я никому не скажу. Я - счастливый человек: не помню своих колкостей). Мне не приходится обижаться и сводить счеты. Если считать по-честному, окажется, что я покусала сильнее, и яд остался в ранах. Поэтому я осторожна в высказываниях и стараюсь, пока в сознании, следить за его потоком. И студенты - после первых дней семестра, когда преподавателя пробуют на зуб и тычут пальцем во все его слабые точки, - тоже становятся со мной осторожны. Потому что в гневе я сознание теряю. Из подсознания вырывается быстрый речевой поток (при этом оказывается, что никакой язык не является препятствием, даже по-немецки раз получилось). Ну, я хочу сказать что - защищена. Вербально. Но надежно.
А Стив - нет, не защищен. Он улыбчив и приветлив, но в каком-то месте его души есть капиллярное отверстие, протечка... Он понимает шутку, но при этом обижается. Я хохочу - и время для обиды упущено. А он весь сжимается - и обида накрывает его целиком. Румянец сбегает с тонкой кожи, веснушки выступают ярче, брови поднимаются домиком, губы... ну точно так обижался мой сынишка лет до трех... Но Стиву намного больше. У него самого две дочки, правда совсем маленькие, послушные и дружелюбные. И такая же славная покладистая румяная жена. И вот из домашнего тепла он должен уходить на работу, где ему плохо. Его дразнят. Смеются над его акцентом (а над моим почему-то только в первый день). Удирают с его лекций. Отказываются выполнять задания. Нагло требуют, чтобы он повысил оценку. И самое страшное - пишут Письма. Наш студент - писатель и кляузник. В моей собственной биографии есть неколько увитых терниями страниц о студенческих жалобах. Такое Письмо болезненно ранит, лишает отваги, желания входить в класс, может пробудить опасный для лектора страх аудитории, а то и прямо сломать карьеру.
Для нас, почасовиков, Письмо - как повестка на Суд Божий в средневековье. Живым и правым выйдет тот, кто выдержит муку. И если для студента речь идет всего лишь об оценке (ну, пусть даже пересдаче экзамена), то для нашего брата лектора тут - вся судьба, единственный кусок хлеба. Приговор - с учетом малости нашей страны - обжалованию не подлежит нигде. Не справился - уходи из профессии.
Письмо надо принять, не теряя лица, и переболеть им с пользой для дела, с иммунитетом на будущее. Реакция Стива на Письмо всегда - драматична. Однажды я видела слезы на его глазах. Слезы! На глазах взрослого человека, мужчины, облеченного авторитетом и властью. Мне нужно нарезать миску лука тупым ножом, чтобы выдавить из себя такие слезы... и то никто не поверит - скажут: досмеялась до того, что слезы выступили. А Стив переставал жить, дышать, улыбаться. Прогибалась тонкая стенка, отделяющая его от хандры. Его ругали на кафедре (откуда мне знать, кафедра не моя... да все знали. Ползло откуда-то и было очевидной правдой).
И Стив стал бояться аудитории. Он менялся в лице, заикался. Студенты хихикали ему в лицо и передразнивали за спиной. На экзаменах сдували в открытую. Если проваливались - писали кляузы, те самые Письма. Стив жаловался мне в учительской. У нас совпадали окна. Окно - это когда приходишь в себя между двумя атаками. Мне еще и приходится переключаться на другой предмет: я - многостаночник, диапазон моих лекций велик, стиль неоднороден, аудитории очень разнообразны: от яйцеголовых умников-электронщиков и злоязыких менеджеров, через робких в математике биологов - до самой мрачной преисподней: промышленных строителей. Стиву в этом смысле, мне кажется, проще: английский - даже в очень разных классах - остается все тем же английским. Филфака в Колледже нет, так что никаких спецкурсов, силлабус един на всех.
И еще. Здесь можно признаться, этих строк все равно никто не читает. Из тех, to whom it may concern. То есть кому до этого есть дело. Так у нас пишут на справках и рекомендациях. И времени много с тех пор прошло. Меня прежней больше нет. Ненаказуема, ибо недосягаема. В том недосягаемом прошлом между мной и Стивом огромное различие. В отличие от меня, Стив всю жизнь знает то, что преподает: свой родной язык. Этому его учили много лет. А дисциплин, которые я читаю, в природе и академии не было, когда учили меня. Мой мир изменился неузнаваемо, а пока он менялся - я родила сына, уехала на край света, и возникла в новой ипостаси, не зная языка, на котором преподаю, и стихийно объясняя новый для меня самой предмет. Область знаний немногим старше моего семилетнего сынишки. Ну, не все так мрачно, основы - незыблемые, на которых стоит все здание точных наук и технологий, - вошли в плоть и кровь еще в родном Универе. Но опять же - мир изменился, и так бурно, что в древнем нашем, новом для меня языке просто нет подходящих слов и понятий. Мой свеженький иврит беспомощен и жалок. А в лексиконе студентов недостает английских слов, чтобы понять мой трудный суржик. С этого начинается сотрудничество со Стивом: обсуждаем лексику. Стив дает ее на своих лекциях, и мне становится намного легче на моих. Приходит радостная дружба со студентами: у меня получилось объяснить, у них - понять, мы взаимно сияем и обоюдно радуемся успехам.
Здесь должна бы взрасти благодарность аудитории к Стиву, носителю и дарителю языка. Но нет - шпыняют его по-прежнему, сперва студенты, затем - рикошетом - начальство. Снижают количество часов, а это - хлеб, зарплата. И Стив робко роняет: вот бы найти другую работу, где ясно и просто, и нет этой ежедневной битвы непонятно за что. Ну Степа, в самом деле, что можно найти? Я - аналитик, математик, программист. Мой хлеб повсюду. Тебе надо полюбить свою работу... Я люблю ее, - тихо бормочет Стив. Потому и не могу уйти. Я не могу без этого...
Вот те на. Работа, которую он боится как скажем я боюсь снега на горной дороге: пронесло - и слава богу. Из-за которой он давеча плакал над умывальником и промокал лицо кучей бумажных полотенец (их почему-то никак не выдернуть по одному). Безответная любовь к профессии, которая все норовит лягнуть литым копытом.
На этой драматической ноте наше общение прерывается.
Надолго, на целый век: последние задушевные беседы в середине 98-го - и вот теперь, случайная встреча на конференции, 2013 год.
...
Очередь тянется, и девочки-регистраторы в тоске. С английским у них не ахти, на иврите клиенты не щебечут, языковая пропасть растет когда начинают говорить бритиши: они себе позволяют сглатывать звуки - совершенно как москвичи. Поди разбери в потоке гласных, идет ли речь о лошадях или напротив - о погоде. Перестаю любоваться постаревшим Стивом и бросаюсь на выручку. И Стив вслед за мной - в свои два голоса. Он переводит на иврит, я - напрямую на русский: девчонки явно ex nostris. Они благодарно расцветают, и наша добровольная инициатива венчается квитанциями вне очереди и блюдечком птифуров. Что интересно: т а м, в давно оставленном д о м е, ex nostris - тоже были н а ш и, но калькой: евреи.
Прошла регистрация, побежали кофе пить. Вот еще наблюдение: как бы дамы ни следили за калориями, как бы джентльмены ни пренебрегали потребностями брюха (а у нас только так: переменка - для студента, преподаватель сидит в огненном кольце вопросов, и после лекции, когда всех смело могучим ураганом, скрюченный бежит в туалет), так вот, как бы мы из себя ни строили бестелесных эльфов, на халявном угощении спотыкаются все. Стоим, общаемся, знакомимся с коллегами, а кто-то уже жует, постепенно у всех в кулачках по круассанчику, в другой лапке - картонный стаканчик с дринком, и под конец переменки жуют все, а кто поумней - набивает стаканчик каким-нибудь съедобным сушняком. Шведский стол. Синдром хомяка. Цепная реакция - как эпидемия кашля на лекции.
Стив разрумянился и сыплет новостями. Старшая дочка отслужила, собирается в университет. Младшая заканчивает школу (боже мой, она же ползала! дружелюбно протягивала бублик, махала на прощание крошечной ладошкой - bye-bye). Он сменил работу, теперь у него нормальный, довольно приличный заработок. Переводы. Три языка, редактирование текстов. Нет, о творчестве речь не идет, тексты чужие. Да, доход стабильный. О, пора расходиться по секциям, мы в разных. Пока, продолжим на перерыве, OK?
3. П Е Р В О Е О Т Д Е Л Е Н И Е
Нравится мне эта конференция. Ну, на людей посмотреть, себя показать - не последнее дело. Но поглазеть в кулуарах, послушать обсуждения - вот истинный цимес. Вежливый дядя японец (ничего себе вымахал! я наверно чуть выше его локтя) сперва подробно благодарит всех, а потом несколькими хирургическими замечаниями вскрывает незаметную проблему в предыдущем докладе. Внимательно слушает ответ и опять благодарит - душевно, как бабушка Красную Шапочку. Я в основном радуюсь, что сумела понять его речь, и не без ехидства представляю тот английский, на котором говорят его студенты. Хотя замечания дельные.
Плывет к кафедре огромная и прекрасная, как белая яхта, дама в узкой юбке. Явно нездешний формат, и явно неродной английский. Очень интересный доклад. Коллега шепчет: голландка, влюбилась в израильтянина, приехала сюда еще студенткой, прекрасный учитель, востребована и любима, двадцать лет расшибает лоб в раввинате - не может сдать экзамен на еврейство. Зачем? Что изменится? Дети взрослые, муж пылинки сдувает, свекровь ходила кричать на раввина: за что мучаешь бедную девочку... Девочка - как Принцесса Диана: царственная блондинка гренадерского роста, кровь с молоком. Во время доклада зашумел компьютер. Дала ему легкий подзатыльник, аудитория заулыбалась (у филологов свои счеты с новейшими технологиями). С блеском закончила, пообещала победное продолжение в следующем году. Хочется просто увидеть раввина, который посмел ей отказать.
За ней выпархивает крошечная тощая, смуглая, чем-то пестрым обернутая старая фея. Улыбается, всех разом охватывает взором. Алмазом блещет зрачок: видать, снимали тетке катаракту. Быстро щебечет, всех берет в оборот, и аудитория как под гипнозом покорно выполняет ее задания. Видите, как это работает? - А за полгода вы бы у меня заговорили, как на родном языке, - и все радостно ржут, особенно две англичанки в переднем ряду.
Греческая девочка меня смутила. Молоденькая, энергичная, носатая. Пригласила всех в мастер-класс, предложила обмен студентами-филологами. Стажироваться. Изучать английский в Греции... Интересно... С Байроном расправились. Хотят, что ли, продолжить традицию? Хорошо, что я не успела брякнуть. Немец с рельефно выступающим фасадом (чубчик, головогрудь, живот) довольно похоже сформулировал вслух и принял на себя то, что по чести полагалось бы нам обоим. Оказывается, вузы, ведущие подобные мастер-классы и стажировки, получают огромные гранты. Понятно. Qui prodest. Полезно знать. Но все равно чудится, что тебе продают шкуру дохлого осла. При всей симпатии к греческой девочке.
...
Наш черед сразу после перерыва. Все бегут к самобранке, а я - к Стиву. Ничего при этом не упуская: "блажен муж" Стивен стоит ближе всех "к каше", у самого титана с кипятком и пингвинчиков-термосов с холодным молоком. Молодцы кстати наши кормильцы. В очередной раз сравнение в пользу Колледжа. Всего неделю назад была я на конференции в нынешнем своем колледже. В сорока километрах отсюда - недалеко. И день был не такой жаркий как теперь. И конференция покороче... а молоко скисло. Простая баклажка - не термос ледяной. Не пренебрегайте мелочами, ибо от них зависит совершенство. Сказал понимающий и в совершенстве, и в мелочах.
Все толпятся кучками и непрерывно трещат. Только одна дама с важным, как у верблюда, лицом пьет кофей в одиночестве. Кто? - киваю Степе. - Профессор ***, главная в министерстве. От нее зависит все в нашей жизни... Фу ты, я и не знаю, от кого зависит все в моей жизни. Есть такой наверно, должен же кто-то пускать кровь кафедре математики. Но не настолько наш Главный известен, чтобы скажем я у шведского стола его узнала и отошла подальше, отвернувшись... Нет, вижу - здороваются с акцентуированной любезностью, и тут же с занятым видом отдаляются - насколько пространство комнаты позволяет.
. . .
Обстановку освежает новое лицо: среди столиков с едой и чаями обнаружилась кафедра, и на нее влез кто-то маленький, непонятного возраста. Профессор математики, президент нынешней конференции. Филологи напрягаются. Математика их почему-то пугает, даже самый вид математика. Он, мило краснея сквозь растрепанную бородку, извиняется за несовершенство языка. Эта фраза обезоруживает всех: хотя английский у него действительно маргинально звучит, но мужик по всему славный и деловой. Всем нравится организация, здесь удобно и очень интересно, и рефлекс этот освещает застенчивого дядьку на кафедре.
Странное наблюдение. Математики почему-то в массе своей нехороши в иностранных языках. С чего бы, ведь вся наша терминология спокон веку растет из латыни-греческого, надо бы легко относиться к другим языкам. Но - факт. Есть у меня брат-химик, биохимик, он глядит на наш мир со стороны. И мы с ним поразительно совпали в оценке: математики по-английски не говорят! Химики, биологи, программисты - да. Экономисты так-сяк. Математики-классики скрипят, не там ударения ставят, живой речи не понимают. Феномен распространенный и объяснимый разве что исторически: не сложилась потребность. Для общения математиков членораздельная речь как таковая не нужна. Вводное let или suppose, вежливое i.e. (или, для самых разговорчивых, thus) - и завершающее победное Q.E.D. - весь вокабулярий.
На своем трудном языке приветливый президент сказал интересную вещь: после всех обсуждений, после обеда (ух ты, не просто так шведский стол! публика с коржиками и бубликами на зубах опять по-детски оживилась) - нас ждет workshop, что-то вроде семинара. И там нам расскажут.. нас научат... Если я верно понимаю, речь о нестандартном подходе к решению проблем. Была такая штука ТРИЗ, потрясала умы. Когда-то т а м - в юности, в прежнем мире, - я с изумлением обнаружила, что таинство решения задачи, волшебное вращение шариков-роликов, - все это можно проанализировать и научить другого. Неужели дошло до окраин мира? Неужели, быть не может, непременно - вот что я при этом подумала. И стала ждать после-обеда.
А публика индифферентна. Никто не радуется чудесному предложению, да никто его по-моему и не слушал. Игнорамусы, не снизошли до внимания, сочли бессмыссленным потоком слов на некачественном языке. Что, как не чуткость к потоку слов, должно давать гуманитарное образование? Зачем оно нужно, если не дает? Жертвы языкового пуризма, они считают, что несовершенная речь не может выразить совершенной мысли. Что корявым языком нельзя ничего путного сказать. Вот еще дилемма. В нашем маленьком мире ветви наших малых наук давно проросли в соседние пространства, и дальнейшее развитие возможно только на стыке знаний. Но ведь нужно их для этого свести и столкнуть. Чтобы заносчивые математики снизошли до лепета неоцифрованных биологов-химиков-социологов. Чтобы затем уже эти носители рафинированной терминологии согласились выслушать корявые догадки математиков.
[Чем и занимается наше исследование. ]
Что мы и попытались сделать в своей смешанной бригаде.
Кстати, а мои-то как среагировали? Как все, то есть никак. Трудно им, бедным, понимать меня и мне подобных. Поэтому, объясняя, черчу разноцветные схемы, подмигиваю глазами, прищелкиваю перстами. В темноте не брошу, все что знаю расскажу. Вообще, мне мои ребята очень нравятся. Сейчас о них поговорим, потом будет некогда.
4. М Ы
Моя бригада своеобразна. Мы разные во всем, за что ни ухвати. И каждый по своему наслаждается сотрудничеством. Даже больше чем работой, которая сама по себе интересна - опять же, каждому чем-то своим. Наш главный - профессорша, филолог, английский - один из трех родных языков. Сколько она еще знает - бог весть. Мы однажды смеха ради стали загибать пальцы. Потребовалась вторая пара рук - моих, потом кто-то вмешался, отвлек. Так я и не знаю, хватило бы меня или пришлось бы третьего звать, или сбросить сандалии.
Ее родители бежали от нацистов. Далеко забежали, на самый край света. И когда появилась дочка, назвали ее в честь деда. Благо в английском есть похожее женское имя. Дед был крепкий мастеровой, любитель темных сортов пива. Мечтал дать детям хорошее образование. Взял в руки винтовку - и ушел навсегда. Лежит во рву? растаял в небе над крематорием? Исчез как не был. Единственная память о нем - имя Внучки. Внучке за шестьдесят. Жесткая, быстрая, редкая умелица во всяком деле. Мастеровая кровь. Какие-то дальние, сказочные корешки тянутся якобы от мудрого Бецалеля. Даже если только сказочные - такая семейная легенда вселяет в сердце отвагу. Я смогу, - говоришь себе. И - получается.
Я уже привыкла к ее инсайтам, почти перестала удивляться моментальной хватке, дару понимать все сразу, неважно - идет ли речь об анализе текста, психологии определенной социальной группы, прочтении гистограммы распределения результатов или даже о структуре компьютерной базы данных, делу сакральному, только для посвященных. Иногда вдруг что-то между нами стопорит. Мы замираем и медленно поднимаем друг на друга глаза. В этот миг ощутимо проскакивает искра, и один из нас говорит - а-а-а, упал асимон. Притом, неважно чей "асимон упал", она радостно восклицает: Irena, I love you!
Асимон - это такой, раритетный сегодня, жетончик для уличного таксофона. Таксофоны вымерли как класс вместе с жетончиками. Но сам волшебный миг, когда асимон проскальзывает в щель и аппарат оживает, превратился в прелестную идиому. В дальнем закоулке Черниговской области, на автобусной остановке у меня за спиной парень сказал девчонке: - ну, дошло наконец, упал асимон? - и я обернулась, мы переглянулись и просияли друг другу навстречу, земляки, носители заветного пароля.
Профессорша моя в последнее время отказывается от зарубежных конференций: мать очень стара, нельзя ее оставлять надолго. У матери два родных языка. Позже, в другой стране, в другом полушарии, выучила английский. И еще гимназические французский, латынь и греческий. Кожа как преплет старой книги, в разводах и пятнах. На фотографии, где она юная рядом с таким же молодым чубатым мужем, - что-то светлое, фарфоровой нежности. Она неузнаваемо изменилась за минувшие с тех пор семь десятков лет, под солнцем обоих полушарий. Обожженная глина проступила сквозь фарфор. В овраге рта сереют ровненькие пластмассовые зубы:
-- Нас, девочек, - говорит мне по-чешски (да так внятно и ясно), - не удостаивали ивритом (она называет его Лойшен Койдеш - Святой Язык). Пришлось компенсировать греческим, я была лучшая в гимназии. А иврит я все-таки немножко знала от брата, прислушивалась когда он читал по вечерам.
Я наслаждаюсь ее речью. Как все рядом, из одного корня с моими русским и украинским. Напоминает галицийский диалект: девочки - голки, лучше всех - найлепше... Лепо нам понимать друг друга.
...
Зато второй в нашей компании говорит на языках, которых мне не узнать уже никогда. Фарси, классический арабский. Диалекты, в том числе и деревенский диалект наших местных, "палестинских" арабов. Тайный язык дервишей. Хеттский. Существует, вместе со мной ходит по кампусу, проверяет в соседнем кабинете контрольные человек, говорящий по-хеттски. Он умеет читать египетские иероглифы - правда, со словарем. Его имя можно перевести как Рассказчик. На самом деле там сложная коннотация. Хранитель и излагатель информации - примерно так он себя перевел. Вот интересное подтверждение того, как внешние условия на нас влияют и наш характер выстраивают. Поди потом разбери, что первично. Мне в свое время так удружил мой зодиакальный знак. Я - Лев. Невместно Льву трусить, жаловаться и просить. Я впервые услышала это, наверно, лет в семь, и с тех пор царский протокол Льва жестко держит меня в рамках. В глубине души знаю, чтО именно унимает мою робость, заставляет лезть на рожон, перегоняет адреналин страха в адреналин гнева. Моя звезда, мой львиный знак не допускает трепета. Вынужденно соответствую.
Итак, Рассказчик. Мы все, каждый по-своему, белые вороны. Но Рассказчик пожалуй самая невероятная ворона в своей стае. Он вслух заявляет об атеизме - в жестких рамках своего мира, в очень замкнутой и отнюдь не толерантной среде. Он не женат - единственный среди мужчин старше 20 лет в своей деревне. Надо бы сказать что его "деревня" размерами и количеством жителей ровно вдвое превышает мой городок.
Я однажды призналась ему в старой любви к Хайяму. Мы читали друг другу рубаи - я по-русски, он на фарси. Свинг, джем-сешн, двойное наслаждение, когда свое становится общим. Поговорили об отличии поэзии от всякого другого способа самовыражения. Согласились, что только в апогее драки человек может испытать тот высокий кураж, какой приносит удачная рифма.
В другой раз, когда он пожаловался что никто ему, сиротке, не выгладит рубашку, осмелилась спросить - что ж ты, дружище, не женишься. У нас такие темы не приняты, да и с Рассказчиком мы не близки, познакомились - ладошки совочками - меньше года назад, видимся раз в неделю, а то и реже. Тем не менее, процесс пошел. Ответ меня умилил, в очередной раз напомнил о тесноте мира, об узости круга. В самом деле, как далеко ни забирайся, в какой глухой угол ни забивайся, свою среду ты несешь в себе, создаешь вокруг себя, и нет ничего нового под солнцем. Много лет назад муж рассказал мне некую байку. Ему в старые времена довелось подолгу работать в Узбекистане. По полгода, а то и больше, длились командировки. Возникли дружеские связи, неформальные, застольные разговоры. Ни разу, ни в одном застолье жена друга не появилась перед гостями. Все кстати инженеры, изобретатели, некоторые с учеными степенями... А хозяйка, жена главного гостеприимца, только протягивает смуглые руки из-за занавески, передает поднос. Ни лица, ни даже голоса. В тех краях во все времена за невесту платили выкуп. Даже тогда, в начале 80-х, при непоколебленной еще ничем советской власти. Дороже всего жена неграмотная, но это - мечта, где такую найдешь. После десятилетки цена резко падает. Золотую медаль родители скрывают: зачем портить девочке биографию. Университетский диплом обнуляет калым. За кандидата наук приплачивает отец. К этой байке мой благоверный возвращается иногда, жалуясь моему папе на бесхозяйственность и вечную недомашнюю занятость его дочери. Намекает, что счет растет. Их шовинистические шуточки прерываются при подаче сладкого: начинается поток лести - мол, и с образованной овцы можно иногда урвать шерсти клок. И мой Рассказчик в спекуляциях на тему брака топчется в той же позиции: платить за кухонный комбайн, с которым не о чем поговорить? Или приводить в дом такую же трёхнутую как сам? И тогда уже искать, кто бы им обоим погладил рубашки?
--- Ирэна, ты не представляешь нашей специфики. Жена натравит на меня свору новых родственников. Мои, слава богу, на меня давно рукой махнули. С тестем такого не выйдет.
Это я как раз отлично представляю. В наших больницах не протолкнуться от семейных кланов. Если в больничной палате есть кто-то из мусульман - пиши пропало. К арабской девочке, которая утром родила, в обед начинает валить вся деревня. Ей бы бедолаге полежать-подремать, ведь больше в жизни не будет ни дня отдыха. А она должна держаться, благодарить, отвечать как-то. У моей знакомой случилась беда, выкидыш. Третий подряд. Свекор уважаемый человек, дело серьезное - сам шейх пришел ее проведать, а за ним вся деревня. Она мне ночью прислала СМС - Ирэна, что мне делать? И я с утра звонила на пост. И её поместили в бокс - как бы на карантин. Дали выплакаться и немножко прийти в себя.
--- Я понимаю, но...
--- Нет, ты не понимаешь. Для них человек, сидящий за столом, пребывает в праздности. Когда я буду работать?
Работа - да, не спорю. Важнее глаженой рубашки и пожалуй важнее жены. Абстрактной жены с кланом абстрактных родственников.
--- А если ты полюбишь? - спрашиваю Рассказчика.
Он, насмешник, циник, воплощенный демарш, смотрит странно. То ли сейчас укусит, то ли засмеет.
--- Ты используешь этот термин? Ты встречала в жизни что-то подобное?
--- Да, конечно. В нашей семье все браки только...
--- Ирэна, я не имею в виду...
--- Давай придем к общему тезаурусу...
Что хорошо с филологами: один термин - и сразу все спокойны. Все как бы понятно.
Нет, показалось. Эти мужчины с их ущербным логическим аппаратом...
--- Я думаю, именно поэтому вашему народу удалось уцелеть, - говорит мой собеседник, - а наш народ, при всей его плодовитости, прозябает. Давай оставим эту тему.
Занимательный тип наш Рассказчик.
...
И не только он.
Третья. Ее тоже назвали очень точно. Или имя ее сформировало, как любого другого. Переведем его как Естественная. Она уместна, как вода и воздух. Неконфликтна, в отличие от всех остальных. На удивление легко ловит аналитическую часть. Когда все застывают в вязком киселе и не знают что делать дальше, она иногда одним вопросом выводит из ступора. Мы настолько привыкли к этому, что стоит Естественной произнести что-то резковатым, с т е к л я н н ы м голосом, как все оживают и начинают двигаться: антракт окончен.
Она говорит со странным акцентом. Даже не акцент - просто очень четкая артикуляция. Я чувствительна к диалектам моего родного языка, но тут затрудняюсь: откуда ее речь, ее звонкие согласные и подчеркнутые окончания? Так говорят сурдопереводчики. Может, у нее, маленькой, были проблемы слуха? Отвожу от себя этот вопрос. За год так привыкла к особенностям ее выговора, что иного не представляю. Студентам, кстати, легко с таким преподавателем: каждое слово и интонация врезаются в память. Заметила, что особо трудные темы начала давать, копируя ее мимику.
Перед самой конференцией у нее сломалась машина. Живем мы все в медвежьих углах, не то чтобы далеко друг от друга - но всё по горам-серпантинам, и общественный транспорт обходит нас стороной. Без машины никуда не денешься. Готовить файл-презентацию предстоит нам вдвоем, и выбора нет: я еду к ней, она меня встретит у ворот мошава.
Мошав - это такое местечко, где сбиваются в стаю по интересам. Порой самым необычным. И начинают друг перед другом носы задирать, хвосты распускать, топорщить перья. Иногда кажется что сверхзадача мошавника - переплюнуть соседа. И это записано в уставе - такой декларации общего интереса. Вот у Естественной, как и следовало ожидать, мошав живет по законам природы. Так у них, между прочим, запрещено изгонять мышей. Нельзя приносить мышеловку на территорию мошава. Вроде что тебе мешает тихо уставить мышеловками свой дом и сараюшку? И сушить мышей на чердаке? Нет, бедолага мошавник, у которого мыши съели даже зимние тапочки, смиренно подает заявление Совету мошава и ждет, пока кисломордый председатель переберет все "легитимные" методы защиты его кровной собственности от наглого агрессора. В стиле Совета Безопасности ООН. То есть я конечно слегка преувеличиваю. Но самую малость.
Согласно уставу, жить в этом мошаве можно только вегетарианцам. В свое время молодожены - Естественная с мужем - были приняты с почетом, потому что что сумели перевегетарианить местную элиту: они веганы, даже меда не едят. Я такое счастье имею у себя дома. На вопрос - а мед-то почему нельзя? - мой домашний веган ответил четко: "это продукт эксплуатации зверей". Я долгое время скрывала от него что по вечерам, поливая розы, разговариваю с ними. Он склонен к неожиданным обобщениям. А ну как решит, что огурцы скажем тоже живут и мыслят, и тонко чувствуют. И чем тогда прикажете его кормить.
Ближайшие соседи молодой пары, кстати, тотчас перешли в веганы. Снобизм в активной форме.
Сперва они поселились в караванчике. Это вагон - самым буквальным образом, так и выглядит, и на колесах его сюда привозят. По сей день живут в этом вагончике, а рядом своими силами возводят домик, совершенно в стиле книжки про Ниф-Нифа и его братцев. Мне даже сперва показалось, что строительный проект взят из иллюстраций к сказке. А вагончик принес смерч вместе с девочкой Элли и песиком Тотошкой. Песик, котик и несколько стрекоз встречают нас у входа. Два смерча крутятся между старым вагончиком и неоконченным домиком. Старшего, двенадцатилетнего, зовут Дэвид. Он обдирает ягоды с куста, ловит стрекозу и одновременно дрессирует кота. Солидный тип. Младшему девять. Разглядеть его сложно - очень быстро мелькает. Его зовут Баз, по-нашему Сокол. Песня об этом Соколе сопровождает всю нашу работу. Начинается басовым запевом: Баз влетает в комнату, где мы сидим в крайней тесноте, почти на руках друг у друга, и правим файл. Он ревет басом, слезы брызжут так, что по экрану начинают стекать две большие капли. Естественная мягко и моментально его утешает, шепчет на ушко. Какой-то дополнительный кот возникает у нас за спиной и начинает тереться об исцарапанную Базову коленку. Баз шмыгает, улыбается румяным ртом с пилообразными передними зубами и вдруг неимоверно картаво говорит "пррривет". Наслаждается моим изумлением и исчезает. Ненадолго. До самого вечера он плетет вокруг нас какие-то сети. Приносит воду, влезает на колени, напевает песенки на трех языках. Иногда из-за двери раздается шипение старшего брата, и нас оставляют в покое. Мы пользуемся паузой и спешно заканчиваем очередной слайд. Параллельно обсуждаем, как хорошо когда в доме много ребят. И как сложно сочетать это с работой. Ни у меня, ни у нее нет дочек - вот жалость. В принципе, можно еще успеть. У меня хоть кошечка девчачьей породы, а у нее все вокруг - мальчишки, даже муж и оба кота. И одновременно с этим я думаю, что вот мужчины почему-то не умеют сочетать такие непересекающиеся и потому совершенно не мешающие друг другу дела. И что девятилетний Баз, который пока еще все это умеет, скоро разучится. Как грустно, что дети так быстро вырастают. Как прекрасно, что они растут.
Работаем с Естественной долго и самоотверженно, и почти заканчиваем. Дело к ночи, Прощаемся до завтра, планируем все добить и отправить. Рано утром звонок: не приезжай, База ужалила пчела, у нас тут большой тарарам. Сперва шутим: я забыла спросить вчера, можно ли у них прихлопнуть комара, не рискуя предстать перед Советом. За эти несколько минут фоновый шум становится очень уж громким, Естественную отвлекают. Перезванивает через полчаса, стеклянный голос напряжен. Палец распух неимоверно, начинает распухать вся кисть. В любом цивильном месте - не вопрос, бегом в амбулаторию! Но в мошаве в субботу никуда не побежишь. Ближайшая больница - в полусотне километров. Баз отказывается ехать. Опять же, в некоторых домах бери такого Сокола в охапку и тащи, пусть себе протестует. Но не в мошаве. Родителям запросто вменят "насилие в семье".
Начинаем торг. Вспоминаю рецепты моего детства. Сама себе напоминаю тетю Полли с ее болеутолителем. Нас с братом в отрыве от цивилизации лечили тертой картошкой, жеваным листком подорожника или петрушкой. У бабушки это были универсальные средства ОТ ВСЕГО: от ожога - солнечного и всякого другого, от поноса, от укуса комара... Слышу по телефону, как Естественная усталым, но по-прежнему четким голосом предлагает сынишке мои патенты. Все отвергнуто. Не так выглядит, не так пахнет. И вообще все противно. Говорю ей: температуру меряли? - Сейчас. Я виртуально присутствую: мобильники у нас обеих на громкой связи. Слышна суета, легкая паника: температура оказывается высокая. Ужаленный не выдерживает и опять ревет басом. Завершаю презентацию в одиночестве. Да там ничего собственно и не осталось. Текст бы только вычитать.
Первая обкатка доклада - на нашей "внутренней" конференции. Узких специалистов мало, только сочувствующие. Диспута не будет. Тем не менее, из зала видны мелкие промахи. Пристраиваем лэптоп, как и положено, на коленках, и тут же правим презентацию. Параллельно набрасываю для База шаржики с рифмованными строчками. Естественная смеется и обещает непременно вечером передать. Вечером говорим с ней - какие интересные события породили смешные рифмы. Сперва Баз страшно разгневался, что какие-то посторонние смеют посвящать ему стихи. Объяснения отверг: никто не вправе д у м а т ь о нем без его разрешения. Разбушевался, поднял голос - и его услышал старший брат. Естественная спешит рассказать, голос приглушен: спор между братьями еще продолжается. Речь идет о любви. Там фигурируют имена девочек, о которых они с мужем ничего не знали. Оказывается, Баз не только пользуется популярностью в девичьем кругу, но и немало в ней заинтересован. Этим и агрументирует мудрый Дэвид, и почти совсем братишку убедил, и уже начался анализ моего текста - на это раз дружелюбный и поощрительный. Ирэна, - торжественно завершает беседу Естественная, - мне велено сплести для тебя венок и вручить как награду. Сговариваемся, что вместо венка мне подарят отростки вьюнка. Результат прекрасный: один из саженцев сразу принялся и за лето оплел весь мой маленький двор. Второй с переменным успехом сражается за жизнь: он пришелся по вкусу котам. Я все же надеюсь, что упертый характер вегетарианского мошава победит простодушных городских котов. Вчера мой хилый вьюнок выпустил первый колокольчик. Я вижу в этом добрый знак.
...
Ну, и четвертый, замыкающий, это я. Здесь все про меня. Читайте между строк.
5. В Т О Р О Е О Т Д Е Л Е Н И Е
Наш доклад по плану должен открывать второе отделение, но кто-то с кем-то пошептался, и нас ставят в самый конец, перед перерывом. Не очень удачно, потому что к этому времени все уже посматривают на часы и дискуссии как таковой не получается. Народ предвкушает обед.
Но несколько моих ляпов - и уставшие филологи проснулись и сосредоточенно следят за событиями. Все оттого что профессорша наша демократична. Выступление на предыдущей конференции было скорей генеральной репетицией. Мое место было в зале, задача - контрольный просмотр. Теперь я тоже в игре. И тут же успешно доказываю, что лучшее - враг хорошего. Что делает предусмотрительный человек? Правильно: проверяет готовность. Что при этом делают сочувствующие лица? Именно так: отвлекают. Отвлекли меня, не дали вернуть файл в начало, и теперь его запуск сопровождается моим утробным ворчанием. Народ в зале веселится и все внимательней смотрит на экран. Я еще и буркнула что все равно все карты уже раскрыты, доклад можно отменять. Волна протестов, теперь с нами даже те кто уже и папки закрыл, и ручки попрятал. Профессорша на голубом глазу доверительно рассказывает, как хотели вести тестирование по методу великого NN, и с какими трудностями столкнулись, и как их начали обходить.
-- Вы что, самому NN писали? - топает аудитория, - он же никому не отвечает!
-- Вот что он нам ответил, - невозмутимо показывает шефиня, - и вот как мы продолжили...
Мы-таки продолжили. Бомбу соорудили, и апроши подвели, и герольды готовят реляции. Герольды - это мы с Естественной. Реляции обрастают деталями.
. . .
Вот у меня затруднение... как обо всем рассказать? Чтоб понятно, и не кривя душой, и головы не сложить. И совсем не хочется писать здесь реферат о прошлом и будущем нашей работы.
Попробую иначе.
Была в моем детстве фраза: "счастье - это когда тебя понимают". Этим обделены все. Нас не понимают. Нас понимают превратно. Мой кот понимает меня лучше, чем мой отец. Наши критерии оценки неверны. Неполны. Хорошо бы их переделать. Выкрасить и выбросить.
Вкратце в этом и состоит суть.
Мы доказываем - всерьез, честно, без "подгонки под ответ", - что нынешние критерии оценки знаний и способности к обучению, эти освященные традицией и авторитетами критерии подлежат пересмотру. Ну руку на сердце, ни к черту не годятся.
Мы говорим только об английском языке. Об оценке знаний студентов-новичков. Квалификационный экзамен - брать ли этого, вот, который глядит на меня, - или отправить восвояси: не годишься ты, голубчик, для академической мантии, не носить твоей голове академической шапочки, не сидеть тебе в аудитории, и минпросу не платить за тебя дотацию университету. А вот этот показал блестящий результат и будет удостоен.
Вдруг - ошибка? Да почти наверняка ошибка... Через полгода середняки в массе показывают лучший результат чем сильные ребята. Результаты слабачков разбредаются кто в лес кто по дрова. Студенты - дружный и изобретательный народ. Подсказка и шпаргалка - сокрушительные факторы. Ладно шпаргалка... Отличник экзамена не вяжет лыка в простейшем тексте. Не молвит слова. Тот, кто сдал на пределе, принят на слезе - вдруг начинает расти как на дрожжах, и не то что читает-понимает, свое начинает писать, на вполне сносном языке.
Как оценить человека? Сегодняшнее мизерное его состояние, и одновременно - потенциал, способность мозга впитать знание - не просто запомнить, а понять, сделать своим (то есть буквально - о с в о и т ь), уметь пользоваться. Притом что английский - и всякий другой европейский язык - сложен для наших студентов еще и самым экзотическим образом. Наши тексты, в отличие от европейских, бегут справа налево. Не знаю, как справляются с этим учителя начальной школы. Я-то получаю относительно готовый продукт, для моего студента это страдание - привычно. Но иногда во время лекции вижу, как заторможенно воспринимаются формулы - и не только потому, что страх перед формальной записью внушен еще в школе, нелепыми учителями, их корявыми объяснениями, их собственным страхом. Видно по глазам, как скрежещут шестеренки в бедных головах. Текст конспекта все пишут - кто на иврите, кто по-арабски, но - справа налево. И вдруг - остановка дыхания, головокружение, - поток информации меняет направление.
Я в свое время тяжело привыкала к здешнему письму. Это было как приступы морской болезни. мучительные и непреходящие. Поэтому на своих лекциях стараюсь помочь чем могу. Между текстом и формулой отвлекаю внимание на себя. В силу темперамента я - ртуть подвижная, бегаю вдоль доски, уследить за мной - непростое дело. Признался один бывший студент-электронщик: в их группе у меня было прозвище б о з о н... То-то они похохатывали, когда в Швейцарии запустили коллайдер... Дела прошлые. Я к тому, что после моих пробежек смена направления письма уже не так драматична. Страдание теряет остроту.
Но вот на экзамене по английскому языку (а экзамены у нас все, заметьте, письменные) все, ну в с ё написано мало того что чужими буквами, так еще и в чуждом направлении
6. О Б Е Д
Так бурно дискутировали что прозевали время. Другая секция уже отправилась на обед. Кампус разбросан по холму, далеченько топать до столовки. Помочь моей компании довольно просто - надо привлечь технику. Здесь все меня еще в лицо помнят (не так "в лицо" как по кудрям, они послушнее не стали). Знакомый парень хлопочет-сворачивает экран. Помню человека в лицо, даже шуточки его помню пятнадцатилетней давности. А как звать - вылетело. Сижу в засаде, жду пока его окликнут. Моше - ну разумеется, Моше, глазастый приветливый на-все-руки-помощник. Говорю жалобно: Мозес (он скисает сразу, с английским у него как у всех - без блеска). Продолжаю на иврите. И Мозес мой от радости готов для меня горы своротить, а такая малость как пригнать игрушечный электромобильчик - так вот он, под рукой стоит. На шесть мест без проблем влезают восемь тощих филологов, один толстый, и один небольшой математик.
--- Моше, друг, а назад?
--- Я тебя когда-нибудь бросал в трудной обстановке? - патетически вопрошает Моше...
Таки нет... не помню я трудных обстановок, в которых он мог бы меня бросить на произвол судьбы.
--- А как ты узнаешь что мы отобедали?
--- Ирена (боже мой! я как последняя собака подслушивала, как его зовут, а он меня оказывается преданно помнил все эти годы! потом соображаю что на баджике все по меня написано, умеющий читать не перепутает), - Ирена, дорогая, положись на меня!
Эта фраза - положись на меня - звучит в нашей стране поминутно и ровным счетом ничего не означает. Скорее даже, предупреждает. Но что мы теряем? Кроме лишних калорий? Вперед, коллеги, кто хочет сидеть со мной - к окну!
Мы так волновались опоздать что обогнали конкурентов из "той" секции. Они только начинают просачиваться к столам, а мы уже сдвинули два вместе, садимся - как и в машинке, плотнее чем предусмотрено сервировкой.
Продолжаем разговор.
Что невосполнимо теряется в стране другого языка - чудные детские присказки, цитаты из общей юности, интонации любимых актеров. Но притерпевшись, начинаешь понимать что дело не только в языке. Все реже попадаются те кто читал м о и книги, помнит м о и фразы... Мой карасс редеет.
Скоро кроме нас уже не будет никого, кто вместе с нами...
Справа от меня - гречанка. Хвалит салаты. Я хвалю долму. Обсуждаем общность лексики. Вру ей (и всем кто готов меня слушать) что история Дафны и Аполлона произошла как раз в низинке под моим домом, и вкруг ТОГО САМОГО кустика сейчас маленький, в несколько шагов, ландшафтный заповедник. У девочки загораются глаза.
--- А речка? Она же царская дочка, отец - речной божок...
--- А что речка, столько лет прошло... Речка есть, но глубоко в ущелье. Вода чистая, форель водится.
--- Погоди, Дафна - она же из Тессалии.
--- Ах, оставь, возражаю я, - почему тогда на н а ш е м языке лавр зовут дафна?
Вижу - повелись мои слушатели, весь мой угол стола в рот мне глядит. Это добавляет прыти. И признаюсь я им под секретом что прозвище Аполлона - "отвращающий саранчу" - появилось именно в нашем краю: до нас она на долетает, в нашем сухом горном климате не живет. Чистой воды импровизация, но пошло. Седые все (кроме юной гречанки), а глаза заблистали, очки набекрень, салаты побоку. Я забыла что саранча по-английски locust, говорю (пошарив пальцами в пространстве): акриды... У гречанки дух занялся:
--- Что, и это - на иврите?
--- Нет, - отвечаю. - просто мне английского не хватило. Это на моем родном языке.
Вдруг вспомнила, как маленькая моя племяшка, бродя со мной вечером в том самом заповеднике (он и вправду прямо под нашим домом, минута вниз по крутому склону), - пятилетняя Танька огорошила меня здравомыслием. Держа своих ребят - Танюшку и четырехлетнего сынишку - за теплые ладошки, рассказала я им историю безответной любви, показала на один из трех пушистых лавровых кустов, позвала: Дафна, отзовись... На вечернем ветру зашелестели листики, малыши прижались ко мне с двух сторон. И тут Таня, превозмогая дрожь, - трезвым таким голосом, каким и по сей день говорит (самая ясная голова в семье, начинающий адвокат):
--- Он был богом, этот твой Аполлон?
--- Ну да, из самых главных.
--- И красивый?
--- Да, очень. До сих пор говорят "красивый как Аполлон".
--- Эта твоя Дафна совсем дурочка.
--- Так ведь она его не любила, ей в сердце попала черная стрела...
--- Ира, - строго говорит мой пятилетний оппонент, - ты же взрослая, ты что, не понимаешь? Какая черная стрела, какая любовь, что за глупости? Он же бог, она была бы женой бога!
--- Ну, он мог и не жениться, и не стала бы она женой.
--- Неважно. Все бы знали что она - с ним!
В ответ на мою историю разом заговорили апологеты любви - мужчины. Диапазон богатый: старый религиозный еврей, араб-атеист (мой ровесник и коллега Рассказчик: мы с ним недавно пришли к выводу что он скорее агностик), пузатый немчин откуда-то с севера Германии. Японец не с нами, но бритиш тут. Один вроде австралиец: правая рука сильнее загорела. А у меня - левая.
Мы, девушки (от профессорши на седьмом десятке до моей молоденькой соседки), - молчим, внимаем мужским аргументам. В общем, ничего нового. Гендерная солидарность сильнее различий в культуре, языке и традициях.
Говорим о взаимовлиянии культур. О том что в новом поколении все прекрасное разнообразие теряется, их язык общения - аниме.
И все равно сползаем к темам конференции. Что было, что будет. Наш доклад разбудил стоячее болото. Отчасти эффект дешевый, внешний: у нас много аналитики, выводы крепко обоснованы. Формул на экране не было, но все на них держится. Мы - доказательны. Филологи на это покупаются. Знаю я аргументы наивных юзеров: не сомневайся, Компьютер просчитал. Сам Дяденька Компьютер. То, что я пытаюсь вставить в головы своих студентов: огромная ответственность за результат, продукт нашего труда. Ибо доверие к нему чрезмерно. Со стороны самых слабых и незащищенных. Моя профессорша в самом начале исследования приволокла книжку. Мы эту книжку за год всю оспорили - от главной парадигмы до мелких фраз-связок. Я с первого взгляда критично отнеслась ко всему там написанному. А профессор филологии мужалась полгода, прежде чем призналась: с самого начала чувствовала что здесь все противоречит ее опыту лингвиста и педагога... Но - формулы, Ирэна, здесь же на каждой странице формулы, как с этим можно спорить? Только мой пофигизм их убедил. Та самая наиболее употребительная фраза нашего языка: ПОЛОЖИСЬ НА МЕНЯ...
Глубинный, вслух не заявленный мессидж нашего доклада - ниспровержение основ. Мирового Авторитета, незыблемого уже четверть века. Другого Авторитета, ведающего Главной Печатью нашего министерства (это ж и есть та самая, обойденная общей любовью, дама с верблюжьим лицом). Развенчание самой парадигмы тестирования. Только кажется что исследование наше академично и общО. Речь на самом деле идет о конкретном и весьма ответственном деле: о вступительных, квалификационных экзаменах. Если взглянуть философски - о понимании человека и справедливости его оценки. Во как. Видно что собутыльники наши (исключительно минералка, но очень хорошая) - так вот, все они всё прекрасно понимают. Но напрямую не говорят. Вот оно, отличие гуманитария от математика. Не во владении предметом - да каким бы то ни было. И уж точно не в рисовании крючочков-интегралов. Говори что думаешь, делай что обязан - и будь что будет. В русской традиции это приписывают Ковалевской. Математику. Не знаю, кто сказал это первым. Но уж точно не филолог. Робкие ребята, филологи взвешивают - сказать ли, нет ли, - на совсем других весах. Так мне показалось. Острые углы здесь не склонны обнажать. Скорее, заметив угол, выбирают дорожку в обход. Но зато нет им равных в понимании непроизнесенного, в чтении между строк. И солидарность - тайную, робкую, - тоже выражать умеют. Мы с Рассказчиком окружены облаком дружелюбного внимания, нас с л у ш а ю т.
7. С Е М И Н А Р
...
Мой муж утверждает что у меня есть склонность к миссионерству. Да, охотно делюсь знанием. Нет, никому не навязываю.
Но не смогла молчать, пришлось влезть на кафедру и популярно (филологи же, целина)
Пришлось в двух словах преподать основы формальной логики. Непонятно, как они до сих пор жили. Темен их мир, в нем царит хаос и неразбериха
8. Х В О С Т И К
--- Стив, - говорю я, - что ты докладывал? Не нашла тебя в программе.
--- Я не докладывал, - вяло отвечает Стив.
--- А что тогда?
Я в своем окружении - прославленно бестактный человек. Не по злобе, по глупости. Ну не успеваю сообразить что говорить, а что не стоит. Потом, по реакции, догадываюсь и расстраиваюсь. Если замечаю реакцию. В нашем роду все пополам поделено: мой отец - как я, простодушный дуболом. Его брат, дядька мой, был тонкий человек, чуткой души. Я - в батюшку, кузен - умеет вовремя промолчать, а брат посрединке: раз ляпнет, в другой - догадается. Мне нужно объяснять прямо, простыми словами.
Стив давно смирился с неправильным мироустройством. Вздыхает:
--- Я послушать пришел. Вся моя кафедра сидит на твоей секции. Не хотел лишний раз мозолить глаза.
Стыдно мне, и горячо под ложечкой.
Весь в рыжих веснушках Печальный Идальго, безнадежно влюбленный в работу-предательницу. Пришел услышать родное слово, подышать воздухом родного дела.
Он зарабатывает в два раза больше чем раньше, на своей клятой кафедре. Гораздо больше чем я, со всеми нашими грантами и поощрительными стипендиями. Жмем лапы. Если б не полный холл народу, я бы наверно его обняла. Ну, пришлось бы встать на цыпочки: дядя Степа на добрых десять дюймов длиннее. Он тоже какие-то флюиды излучает, хлопает ресницами и сам с собой дуэтом поет good luck.
Моя стоянка ближе, и я, выруливая, вижу как вечерний ветерок треплет золотой плюмаж его поределых кудрей.