Долгожданный отпуск. Часть VII. Глава VIII

Александр Посохин
 Ну, на счёт ярких красок, я конечно погорячился. Это всё моё неординарное восприятие окружающего. За триста лет после Удара краски разрушенных городов давно стёрлись и даже вблизи не отличались разнообразием. Красноватые оттенки вывороченных кишок кирпичных стен с давно осыпавшейся штукатуркой, серость бетонных блоков и ржавый цвет металла. Вот, то «многообразие», которое привыкли видеть жители в наше время. Единственными проблесками в этой картине были буйнорастущие деревья и кустарники, душащие остовы городов своими наступающими дебрями. Еще пара сотен лет и, без вмешательства человека, найти оплавленные свечки небоскрёбов и, трухлявыми коренными зубами проросшие промеж них, остовы пятихаток, будет так же непросто, как словить единственного Вьюна в заводи, голыми руками.

 Придя в номер, решили более не предаваться чревоугодию, а поваляться в кровати и всласть выдрыхаться. Устраивать игрища на сытый желудок не очень-то хотелось обоим, потому, смыв дорожную пыль и приведя себя в порядок, разлеглись поверх покрывала, как Адам и Ева, в ожидании струящейся в раскрытое окно вечерней прохлады. Мысленно перекрестясь, я начал настраивать свою молодую женщину на совместную, пусть даже недолгую, жизнь. Лапушка, доверчиво прижавшись щекой к моему жилистому плечу, молча слушала. Я говорил долго, говорил о своей нескладной жизни, о попытке найти себя среди этих красот или наоборот, потерять себя через рутину рыбной ловли на благо возрождающегося общества. О том, что неплохо было бы ей, молодой, красивой девушке, иметь хоть такой, временный, но «очаг», в котором её всегда ждут и любят. И о том, что я, в этом случае, надеялся на взаимность. Иногда, после чрезмерно красноречивых высказываний, она поднимала свою головку и пристально смотрела мне в глаза. Я замолкал, сбавляя обороты, но понос мысли не давал мне тормозить и меня опять расплескивало и расплёскивало. Стемнело. Поток моего красноречия стал иссякать и я стал опаской поглядывать на свою немногословную слушательницу: а не уснула ли она часом. Нет, Лапушка внимала, накручивая на мизинчик пару волосков, одиноко росших на моей груди.

 Итогом полутора часового монолога стала её короткая фраза: - Я подумаю. – После чего она, всё так же молча, встала, дразня в лунном свете своим юным телом и сдернула из-под меня покрывало: - Двигайся, спать буду.
 Отодвинувшись к стенке, резко выдернул эти непокорные волоски и потёр кончиками пальцев защипавшее место. Поговорили! Вот так всегда… Только за жабры, как хвостом по морде и в тину… В данном случае – в сон. Ну, спать, так спать. Утро вечера …, как говорил пророк Иеремия.

 Долго ворочался, боясь разбудить мирно сопевшую Лапушку. Сон не шёл. Стал вспоминать, как пережил в этих местах первый год, как шарахался от всего, на чём лежала печать радиации. Не расставаться с дозиметром – это не писк моды, а первая необходимость нашего времени. Сколько, молодых и не очень, жизней унесли последствия катастрофы в наши дни. Охотники, Рыбаки, Несуны и Собиратели или просто искатели приключений… на свою задницу. Я видел их почерневшие рты, на скрюченных, словно в конвульсиях, трупах. Видел уродов, мутантов и просто больных, у которых отпала необходимость покидать выделенные правительством резервации. Там хоть как-то о них заботились.
 Вспомнилось, как наша молодёжь, первого, выловленного у Сосны Ихтиандра, пыталась напоить палёной водкой, а он, захлебываясь, вытягивал свои мясистые губы и нещадно лупил неудавшихся собутыльников своим длинным хвостом. Вспомнилась моя первая стерлядка, пойманная на Большой реке, которую, ещё трепыхавшуюся я, выпотрошив и посолив, слопал, наплевав на мерный треск дозиметра и облизывая пальцы. И то бревно, вросшее в донный ил, торчавшее возле берега одинокой занозой для всего рыбацкого братства, в котором каждый из нас оставил ни один десяток уловистых любимых блёсен и крючков с фидерами. И ведь как посмеялся над нами Водяной, устроив самые «хлебные» места подле этого, ощетинившегося нашими потерянными снастями, древесного обрубка.

 Это сейчас, заматерев и имея Знание, спокойно расстаюсь с утратой, а раньше… Эх, нервы, нервы. Много всякого люда перевидал я за эти годы на здешних водоёмах. И ни разу не встретил ни одного рыбака, который бы не уронил скупую слезу, не заскрежетал бы зубами или не проклял бы Водяного и его бабушку, когда снасть, на которую так долго откладывались мелкими пайками Крышки, в хлам уделывал нежданный Тай. Да что снасть, блёсенку и ту порой становилось жалко.

 От мыслей отвлёк крик ночной гостьи, совы. Много их тут, вдоль реки селится, пугают задремавших рыбаков своим внезапным уханьем, не дают клевать носом в час волка. Ночная прохлада стала выхолаживать тело и я, аккуратно перекатив свою нимфу, вынул из под неё одеяло, коим и укрыл нас обоих: так теплее. С этим и заснул.

 Утром долго не отпускал из объятий Лапушку, как пойманную когда-то на Опале гигантскую Мальму, смеясь и отбиваясь от её оплеух. В конце концов сдался и, получив локтем под дых, зашёлся в кашле. А моё юное чудо бросилось в туалет, пытаясь донести вчерашний чай по назначению: - Скотина! В другой раз, на моём месте окажешься ты! – неслось из-за закрытой двери. И я почувствовал, что эта угроза не совсем беспочвенна. Успела, слава Богу! А то «мстя» была б ужасной.
 Закрыв окно и прибравшись в номере, мы отправились в Бар, где я опять направил разговор в нужное для меня русло.
 - Не лети. Табань вёсла! Я ещё не решила, – поняв куда я клоню, оборвала меня на полуслове Лапушка. – Ты что, «тыщёвку» хапнул? Вроде не похоже, - намекнула она на приличное для мужчины состояние. Так куда торопишься? Живём же…
 - Так.. э… ну.. А-а-а, - махнул я рукой и взялся наверстывать упущенное, доедая остывший завтрак.
 А я уже размечтался, как буду отрабатывать на дорогой рыбе, для поддержания семейного бюджета, а радость моя, набираться опыта, благо есть теперь, кому подсказать и направить в нужную Локацию за самой ценной добычей. А позже, вместе, мы будем долбить Буратинку и Лягух на Жабкиной Падле, сидя в одной лодке. И я, хапнувший к тому времени второй веночек на зеленых квакушках, буду читать Лапушке свои, прущие на радостях, рифмы. А когда наступит зима, возможно уговорю её подарить мне наследника… Только б не рассыпалось наше счастье, как жменька зерна на ветру.

 Так, в однообразном ритме, прошла неделя. За это время углы, существующие между нами, немного притёрлись. Я стал более чутким и предупредительным, а Лапушка - более податливой и женственной. А самым главным моим достижением стало то, что я приучил её к общению. Она чаще стала высказывать свои мысли, порой неуклюже и смешно жестикулируя, не находя нужных слов. У неё проснулся интерес к тому багажу знаний, который я приобрёл здесь, а у меня появилось желание донести его до неё. В общем, мы стали «парой».

 Утром последнего нашего совместно проведённого в гостинице дня Лапушка попросила собрать её в дорогу.
 - Хочу на Гречиху сгонять. Надо ж мне когда-нибудь тысячу живца отловить. Вот Ельца там и погоняю. – Она смотрела на меня таким просящим взглядом и так мило улыбалась, что я просто растаял.
 - Помнишь, как я учил? Ручейника бери, не перебивает никто, и два аниса, - напомнил я ей.
 - Ну, ты ещё до воды меня проводи и прикорма накидай, а я посмотрю, постою рядом…
 - Ладно, ладно, молчу, - закрыл ей рот поцелуем.
 Первую, за последнее время, ночь спал один. Кутался в одеяло и покрывало, но не мог согреться в одиночку. Закрыл раму, отгородился от ночных звуков и …

 … проснулся. Одинокий глаз монитора тускло освещал полумрак комнаты. Сколько ж я валялся? На часах было 7 утра. ППЦ! Поиграл… Надо б в душ сходить, эка ломает, переспал видимо. Да и блинный день сегодня. Нужно настроиться. Зря, что ли, три пакета в молочном прикупил?
 На пороге комнаты, выгнувшись своим чёрным телом, нарисовалась Серафима: - Мя-я-я-я…
 - И тебе молочка налью, не убудет. Пойдем умываться, чудо моё водоплавающее. – Симка, не дожидаясь хозяина, скользнула в ванную и залезла под смеситель в ожидании игрищ. – Ну, двигайся, я ещё зубы не чистил. Будешь? – Я протянул к её морде свою зубную щётку, сдобренную червяком пасты. Симка возмущённо фыркнула и ретировалась на кухню, греметь оставленными в мойке с вечера кастрюлями и тарелками.
 - Итить её мать! – в сердцах, раздраженно прошамкал я, с полным ртом пены, услышав характерные звуки с кухни. – Оставили подарочек!

 Начиналась суббота…