Путевые зарисовки
Ф Р А Н Ц И Я
МЕЛКИЙ РАЗБОЙ
Это была моя первая длительная поездка по Франции. Какое чудесное, долгое путешествие! Из Парижа наш путь лежал через Шартр, мимо сказочного острова Монт-Сен-Мишель, через королевские замки Луары, через жаркий вангоговский Прованс на юг Франции, к Лазурному Берегу, Монако и так далее. И вот, по дороге к Ницце мы ненадолго задержались в небольшом южном городе по имени Ним, где нам предстояло знакомство с памятными сооружениями времен Римской империи.
Наш автобус остановился на пустынной городской площади перед местной, уменьшенной копией знаменитого римского Колизея, кажется, даже носившей такое же имя. Наш экскурсовод добросовестно поведал нам непростую историю этого сооружения, провел вокруг, давая возможность взглянуть на него со всех сторон, а затем отпустил нас на свободную прогулку по ближайшей округе, с единственным напутствием - не расслабляться, и бдительно следить за своими карманами и кошельками. Поскольку у замечательного города Ним в этом отношении была не самая лучшая репутация.
И вот я, свернув на первую же попавшуюся мне тихую улочку, с немалым удивлением обнаружила, что улочка эта носит имя нашей полузабытой русской эмигрантской писательницы давних послереволюционных лет – Нины Берберовой! Писательница какое-то время жила на юге Франции, за что благодарные французы увековечили ее имя в названии улицы, сохранив тем самым память о ней для потомков. В нашей же стране Берберова вернула себе известность, главным образом, в постперестроечное время, когда, наконец, были опубликованы несколько ее очень неплохих книг, в том числе скандально известный биографический роман о П.И.Чайковском. В эти годы Берберова как-то даже посетила свою далекую, почти забытую родину… Во всяком случае, благодарная родина так ничего и не назвала в ее честь.
В раздумьях о превратностях отечественной истории, я снова вышла на площадь у местного Колизея, и остановилась там, разглядывая горделивую фигуру бронзового матадора, вероятно, только что прикончившего бедного быка!
И вот, в этот самый момент, неожиданно, я почувствовала, что кто-то настойчиво теребит меня за юбку. Обернувшись, я увидела перед собой маленькую темноволосую девчушку лет восьми, этакое давно не мытое цыганское дитя. В руках дитя держало небольшую картонку с жалобной просьбой о подаянии. Не жалея сил, малышка закатывала глаза, строила жалостные мины, стараясь меня разжалобить, и протягивала свою картонку, притворно хныкая: «Мадам, мадам…». Артисткой при этом она была никудышной. К сожалению, (а, может быть, и наоборот), в моем кошельке не было мелочи, а поэтому, честно разведя руками, я пошире ей улыбнулась и сказала: «Пардон, моя дорогая…». И с тем повернулась, чтобы уйти.
Но не тут-то было! Маленькая попрошайка не давала мне шагу ступить, вертелась под ногами, тыча в лицо своей картонкой, и продолжала канючить: «Мадам, мадам…». Однако увидев, что я снова развела руками, она перешла к решительным действиям. Внезапно, вплотную приблизившись ко мне, резким движением она поставила свою картонку мне на грудь, отделив тем самым меня от сумки, и свободной рукой нахально попыталась в нее влезть! К моему счастью, для такой операции плутовка еще не успела приобрести ни опыта, ни сноровки! И я без труда перехватила у нее картонку, и со смехом тут же опустила на ее кудрявую макушку! Раздосадованная неудачным оборотом дела, маленькая разбойница отбежала от меня на несколько шагов, а затем, высунув язык и кривляясь, принялась меня дразнить: «Коммуниста, коммуниста!», совершенно точно определив, откуда я прибыла. А потом, прихватив с земли свою картонку, и еще раз на прощанье показав мне язык, она убежала!
Я же отправилась к автобусу, собираясь рассказать своим попутчикам о своем забавном приключении. Однако, подойдя поближе, я встретила там озабоченные лица, и узнала, что только что, в наше недолгое отсутствие, на нас был совершен разбойный набег маленьких цыганят! В результате чего, из автобуса, через узенькую щель неплотно прикрытого окна, был похищен пиджак одного из наших коллег со всем его содержимым, а именно с документами, деньгами и даже обратным билетом! А пока мы сочувственно охали и ахали, появился еще один наш попутчик, также с расстроенным лицом, и поведал всем, что пять минут назад все теми же цыганятами у него был похищен кошелек и все деньги!
Вот такой замечательный город нам посчастливилось посетить, после чего, не оглядываясь, мы поспешили поскорей с ним расстаться…
ВИЗИТ НА ПЕР-ЛАШЕЗ
Теплым июньским утром, в парижском аэропорту Шарля де Голля по трапу самолета спускались две московские дамы, разумеется, приятные во всех отношениях, (то есть мы с Адой). Томимые жаждой познаний и неизбывной тягой к прекрасному, мы приехали по недорогой акции на недельку во французскую столицу побродить по музеям.
Париж встретил нас невесомой голубизной небес, воздушной архитектурой, и совершенно особой, скорее всего, придуманной туристами атмосферой беспечности… И вот, после четырех дней непрерывных скитаний по бесконечным просторам Лувра, Орсе, Оранжери и прочих Помпиду, наши дамы почувствовали легкое недомогание, сопровождаемое головокружением и слабой тошнотой, что, несомненно, стало результатом переедания шедевров. И потому, едва очнувшись от кондиционированного угара музейных залов, а заодно и обсудив проблему пошатнувшегося здоровья, дамы вполне резонно решили провести следующий день на свежем воздухе.
Одним из вариантов этой новой, насквозь озонированной программы пятого дня парижского пребывания, было посещение мемориального кладбища Пер-Лашез, дабы прикоснуться там к давней и недавней французской истории. И вот, спустя короткое время, дамы уже неспешно выходили из метро, чтобы затем, перейдя улицу, тут же оказаться в пустынной тишине кладбищенских аллей Пер-Лашез. Досточтимый Папаша-Лашез в тот час был почти безлюден, и только высоко над головой шелестели перебираемые ветром листья старых тополей, да под ногами поскрипывал песок чисто прибранных дорожек. Дам охватил легкий трепет от соприкосновения с великим неизбежным, настроив тем самым их мысли на печально философский лад.
Присев затем на кладбищенскую скамью, дамы ознакомились с содержанием буклета-путеводителя, который любезно предоставил им план захоронений, а также список знаменитейших имен, среди которых были и Бальзак, и Беранже, и Апполинер, и Модильяни, и Шопен, и еще превеликое множество других прославленных имен французской и мировой культуры. Обсудив дальнейший маршрут и изучив схему территории, дамы бесхитростно решили начать свой экскурс с посещения могилы близкой их душе знаменитой французской эстрадной певицы Эдит Пиаф, на песнях которой они, можно сказать, были взращены еще во времена своей далекой юности. После чего, тихо переговариваясь между собой и неспешно обозревая окрестности, дамы двинулись к намеченной цели.
Вскоре, слева, чуть в глубине от дорожки, в плотном окружении других могил, они обнаружили крупный прямоугольный полированный блок черного мрамора, на боковых гранях которого виднелись покрытые позолотой надписи. Из надписей следовало, что здесь нашла успокоение мятежная душа великой Эдит Пиаф, урожденной Гассье. Рассматривая надписи на камне, дамы с удивлением обнаружили, что в захоронение Пиаф, составлявшей национальную гордость Франции, попал также не только сам папаша Гассье, но и последний муж певицы – этот нахальный мальчишка-грек, обладавший противным голосом, и который, по мнению многих, рвался на французскую эстраду, бессовестным образом используя слабость великой женщины! А теперь, видите ли, на равных покоится здесь, на главном мемориальном кладбище Франции! (Кстати, совсем недавно рядом с великой Пиаф пристроился еще один из ее многочисленных возлюбленных – эстрадный певец Жорж Мустаки! И этот туда же…)Впрочем, перед Всевышним все равны, не так ли?…
Обсуждая дерзких любовников Пиаф, дамы не заметили, как к ее могиле подошла небольшая экскурсионная группа молодежи во главе с симпатичным гидом, который тут же приступил к заученному перечислению фактов биографии великой певицы. Время от времени он иллюстрировал свой рассказ музыкальными цитатами из ее известнейших песен, при этом явно приглашая аудиторию поддержать его. Однако, эта самая аудитория, вежливо внимавшая рассказу гида, так ни разу и не раскрыла рта по той простой причине, что никто из молодых людей попросту не знал слов этих давно отзвучавших песен. Как сказал в свое время замечательный поэт: «новые песни придумала жизнь»…
И вот тогда, набравшись храбрости или поддавшись соблазну, одна из наших дам осмелилась поддержать вокалиста-гида, поскольку она-то помнила кое-что из песен кумира своей юности! И вот, о чудо, как сразу все преобразилось! Гид, всякий раз начиная свою очередную песенную цитату, обращался с ободряющей улыбкой к нашей даме, а молодежь даже стала вполне доброжелательно ей аплодировать! А самое смешное, что никому из присутствующих даже в голову не могло прийти, что эта немолодая дама, явившаяся сюда из далекой, заснежнной как Антарктида России, вздумала здесь, в Париже, французам петь их французские песни!
Посмеявшись над таким курьезом, наши дамы отправились дальше, чтобы спустя пять минут, неожиданно оказаться перед серым надгробием, объединившим две одинаковые гранитные плиты с надписью на одной из них – «Ив Монтан», а на другой – «Симона Синьоре». Дамы прочувствованно вздохнули, поскольку обе эти души, оставив в прошлом все перипетии бурных лет совместной жизни, нашли, наконец, здесь успокоение рядом друг с другом…
Далее, продолжая неспешно бродить по кладбищу, дамы оказались перед массивным блоком светло серого гранита, выделявшимся и размерами, и цветом на фоне прочих скромных соседей. Подойдя поближе, дамы прочли на его лицевой грани надпись: «Оскар Уайльд». Снова грустно вздохнули. Как видно, этому блистательному изгою чопорного английского общества место на родине в свое время нашлось лишь в Редингской тюрьме… И дамы внимательно стали разглядывать монумент.
Памятник Уайльду представлял собой чуть вытянутый в высоту гранитный куб, состоявший из двух неравных частей. Нижняя часть, содержавшая две трети его полной высоты, служила постаментом для верхней, выполненной в виде скульптурного рельефа, метафорически изображавшего Уайльда в образе обнаженного Икара, парившего над грешной землей с пристегнутыми за спиной крыльями.
Увиденное же далее повергло дам в немое изумление! Весь постамент памятника на высоту человеческого роста был покрыт… следами поцелуев, оставленных на светлом граните красной губной помадой! Весь камень всплошную был исцелован! Кроме того, у бедняги Икара была отколота (или, о ужас, откушена?!) крайняя плоть его причинного места! Прямо, как у Николая Заболоцкого: «Людоед у джентльмена неприличное отгрыз»… В горестном недоумении дамы взглянули друг на друга, и, решив, что одного дня для столь незабываемых впечатлений им, пожалуй, достаточно, неспешно покинули знаменитое кладбище.
(P.S. Кстати, совсем недавно памятник Оскару Уайльду был отреставрирован, и с его поверхности были удалены все следы непристойных поцелуев, после чего монумент был надежно защищен снаружи стеклянным колпаком! Так что, нашим дамам в историческом смысле даже повезло!)