Вечный Жиров
Дом у Жирова был, что называется, полная чаша. Подворье было, что называется, полное корыто; в сараях хрюкало, крякало, кудахтало и гагагало. Сортир, правда, оставлял желать лучшего, но и его рачительный трудолюбивый хозяин сработал в виде кокетливого домика, а внутри домика для форсу поставил всамделишный унитаз. Сливать, правда, приходилось из ведра, которое приносилось из дома, но бачок в холодном сортире не монтировался из-за некоей гнусной климатической особенности территории проживания рачительного Жирова. И данная гнусность заключалась в свойстве вышеозначенной территории дарить своё подотчётное народонаселение и прочую природу продолжительными морозами и периодическими заморозками вплоть до июня месяца. Короче говоря, бачок с водой в холодном сортире могло запросто разморозить. Но Жиров привык обходиться и ведром, а для удобства транспортировки ведра и самого себя к сортиру Жиров проложил от сортира до крыльца дома бетонированную дорожку. Сортир, дом, сараи и огород дислоцировались за трёхметровым забором. За забором находилась улица, вдоль которой проживали не менее благополучные соседи Жирова. На улице, мягко говоря, было грязно. Небедный Жиров вместе с такими же соседями, поддерживая идеальный порядок каждый на своём участке, весь мусор, не мудрствуя лукаво, валили на улицу. И на улице, мягко говоря, пованивало. Летом улица порастала бурьяном, весной и осенью превращалась в болото. Зимой её заваливало снегом, который перекидывался с одной стороны улицы на другую и обратно, потому что почти у каждого жителя улицы имелась машина, и не тот, так другой автовладелец чистил подъездные пути.
Лет пять назад их всех, Жирова и его соседей, засудили бы штрафами за такое показательное свинство, но в стране началась демократия, и штрафы за свинство отменили, чтобы не травмировать население напоминанием о драконовских мерах, применяемых в гнусное советское время. Вместе с отменой драконовских мер стали реформироваться коммунальные службы. Теперь они концентрировались на сборе денежных средств с населения непонятно за что, не отвлекаясь на такие пустяки как поддержание порядка и хотя бы регулярный вывоз мусора из штатных помоек. Впрочем, население перестало утруждать себя хождением к вышеуказанным объектам, но валило свой мусор под забор соседям, живущим напротив. Те в долгу не оставались, и свой мусор валили заимообразно.
Трудолюбивый, как уже говорилось выше, Жиров обладал, как большинство русских людей, природной сметливостью. Поэтому, продолжая законно трудиться в некогда знаменитом совхозе, Жиров постоянно смекал насчёт того, чтобы чего-нибудь незаконно стянуть. Надо сказать, что в их посёлке городского типа тащили во все времена всех народов, и лишь во времена отца этих народов остерегались делать это в особо крупных размерах и, тем более, среди бела дня. Нынче времена, слава богу, изменились, за мешок комбикорма на десять лет не упекли бы, но комбикорма, язви этих ворюг-конкурентов, становилось всё меньше и меньше. Но Жиров не унывал, напрягал свою смекалку и умудрялся красть там, где до него не догадалась стянуть чего-нибудь ни одна сволочь. Трудясь, не покладая рук, Жиров обладал отменным аппетитом. Он ел часто и помногу, а в перерывах перед главными переменами чем-нибудь закусывал. И, кстати, выпивал, но с умом. Впрочем, ума он не терял ни при каких обстоятельствах, а вот обоняние где-то посеял. Равно как вся его семья и соседи, продолжающие валить разный мусор и пищевые отходы на улицу, от которой смердело уже таки изрядно. Валили и не боялись никакой эпидемии, потому что обладали поистине богатырским здоровьем людей, которым и стужа нипочём, и огонь – говно, а говна пусть хоть море, но всё одно по колено.
В общем, жил Жиров как чистоплотная свинья, которая не гадит у себя под носом, а на некотором расстоянии от него. Однако мысли в его голову иногда забредали отнюдь не свинские. Так, например, его очень заботила проблема ограниченности человеческого существования с вытекающей из проблемы необходимостью отправиться туда, куда своими ногами не ходят, но исключительно вперёд ими. В наличие души и вечность оной Жиров не то что не верил, но как-то не задумывался, как не задумывается свинья о возможности спать на насесте.
- Не, ты подумай, - сипел переевший Жиров своей хавронеобразной супруге, - жил-жил и – нету!
- Отстань, дурак, надоел! – пищала в ответ глупая супруга.
- Все помрём, - глубокомысленно заявлял свояк, приохотившийся к Жировской рябиновке.
- А вот и не все, - возражала дочь Жирова, ещё миловидная и не сильно разъехавшаяся по сторонам женщина. – Есть в мире вечный жид, его в американском кино по телеку показывали. Так вот, Иисус Христос проклял его на вечную жизнь. И звать этого жида ага, ого, угу… В общем, на хер кончается .
- Иди ты! – удивлялся Жиров, отодвигая от свояка графин с рябиновой. – Это ж как можно на вечную жизнь проклясть?
- А вот так. Это чтобы он вечно мучился.
- А чё ему мучуться? Живи себе и живи.
- А ты чё, помирать боисси? – вопрошал свояк и придвигал графин поближе.
- Боюсь, - честно признавался Жиров.
- А ты не боись! – гоготал свояк, опрокидывая очередной рюмарь в широкую пасть профессионального халявщика. – Мы тебе весело похороним. Ты токо водки поболее наделай…
«Да, вам только посули литру, живого закопаете, - думал Жиров, ворочаясь перед сном в широкой кровати. – А, всё-таки, несправедливость выходит. Жиду, значит, в наказание вечная жизнь, а мне-э-эх-хэ-хэ, Хр-р-х-рю-у…»
И приснился Жирову такой сон.
Пустынная улица, странные дома из жёлто-серого камня, окна без ставен и ни одного деревянного забора. Жиров шёл по этой улице и первое время не мог понять, что на него надето, то ли женина ночная рубашка, то ли докторский халат, но очень грязный? Затем Жиров нащупал на лице растительность в виде жёсткой курчавой бороды и пока соображал, когда это он успел обрасти, вышел на другую улицу. И тотчас оказался в толпе праздно орущих мужчин и женщин. Орали они на незнакомом Жирову языке. А их одежда также показалась Жирову странной, но ещё более странным ему показалось поведение военных, которых Жиров определил безошибочно, опять же удивляясь полной архаичности их экипировки. В общем, странно экипированные военные почём зря колбасили тех из толпы, кто, по мнению военных, не вписывался в некий регламент. Жиров тоже схлопотал по своей бестолковой голове какой-то железякой, но боли не почувствовал, а подивился своей способности удивляться поведению военных, потому что некоторые российские менты вели себя ещё хуже.
В это время толпа зашумела хуже прежнего, а Жирову показалось, что он будто даже понимает, о чём речь. Но он не стал сосредоточиваться на скрупулёзном переводе отдельных слов и целых выражений, а полез туда, где, по его мнению, должно было произойти более интересное, чем незатейливая колбасня военных и вопли окружающих. Жиров, обладая природной русской смекалкой и чисто поросячьим инстинктом, не ошибся. То есть, он очутился в нужном месте именно тогда, когда по живому коридору из беснующихся то ли интуристов, то ли лиц известной национальности, только что прошёл какой-то горемыка, волоча на себе ненормально здоровую и неуклюжую деревянную конструкцию. Жиров нутром понял, что человеку этому очень худо и тащит он свою деревяшку не по собственной воле для того, чтобы использовать её для растопки. Установив сей печальный факт, Жиров вовсе не опечалился, но закономерно возликовал. Затем он на всякий случай огляделся по сторонам. И убедился, что окружающая его толпа тоже ликует. А военные, хоть и колбасят толпу всяким дубьём по чём попало за нарушение линии живого коридора, самому ликованию не препятствуют.
«Ага», - сказал себе Жиров, подобрал с земли увесистый камень и запустил его в голову бедолаги. Попал Жиров удачно, горемыка пошатнулся, но не упал, а повернул, сколько позволяла деревяшка, голову и попытался найти глазами обидчика.
Жиров протиснулся вперёд, хлопнул себя по животу и заорал:
«Я это, я! Как оно, ничего?!»
Он увидел печальные глаза горемыки, но грустно или совестно Жирову не стало. Напротив, он продолжал ликовать от души: приятно, всё-таки, гвоздануть камнём по голове человека, который, несомненно, в сто раз лучше тебя, поросёнка и, самое главное, не может ответить тебе аналогичной подлостью.
«Я это, я!» - радостно повторил Жиров, высовываясь из толпы поближе к горемыке. А тот ещё печальней посмотрел на Жирова и молвил:
«Так будь же ты проклят, несчастный, а посему живи вечно…»
Человек отвернулся от Жирова и продолжил свой скорбный путь.
«Все слышали?!! – восторженно завопил Жиров. – Вечно! Ур-ра-а!»
Он схватил ещё один камень и запустил его вслед уходящему.
В вечность свою Жиров уверовал легко. Во сне вообще всё легко происходит. Поэтому, не мудрствуя лукаво, Жиров засобирался домой. К тому же кушать ему захотелось. А так как всё происходило во сне, то до места Жиров добрался тоже легко, без таможенных напрягов и потери лишнего времени на покрытие реальных расстояний.
Оказавшись дома, Жиров первым делом залез в холодильник и счавкал полкастрюли вчерашних щей. Затем глотнул из горла рябиновой и взялся поедать окорок.
«Хорошо-то как, – неторопливо соображал Жиров, перекладывая окорок мочёными яблоками, - жратвы – тьма, жизнь – вечная. А если даже война случись или эта, как её, дыра озоновая, а то и вообще конец света, - мне всё едино, потому что вечный…»
Между прочим, как подумалось, так и случилось. Где-то реально забахало, застрочило, а мимо дома – Жиров увидел в окошко – пробежал какой-то отчаянный малый с автоматом и в пятнистом костюмчике. Затем всё вдруг заколебалось и свет кругом такой, словно под глаз дали. То есть, вроде и ярко, а вроде и не видно ни хрена. Потом свет погас, но видней от этого не стало. То есть, видно было, но вид кругом оказался такой, как будто не было видно ни хрена. А на самом деле оказалось, что ни хрена кругом просто не было: ни холодильника, ни дома, ни сарая, ни сортира с всамделишным унитазом, ни улицы с мусором и дохлыми котами. Одни только звёзды, сплошная чёрная невесомость, да Жиров, парящий среди звёзд с куском окорока в одной руке и мочёным яблоком в другой.
«Война, значит, случилась, – сообразил Жиров, машинально закусывая окороком, - и, значит, лишку взяли. То есть, ядерного потенциала перебор вышел. Ну и крышка всем, а Земля, значит, раскололась. Жалко, свиней не успел зарезать... А я вот вечный! А свояк-дурак и жена с дочкой – того. Да, дела-а… Но как же быть со жратвой? Это ведь вечно голодать вовсе не фасон…»
Жиров занервничал, затрепыхался, доел окорок и огляделся. И сердце его поросячье радостно ёкнуло: кругом, куда не посмотри, парила, кружила и кувыркалась разная закуска. А совсем рядом с Жировым пролетала бочка с квасом.
«Это хорошо, - подумал Жиров, подгребая к бочке, - запить, оно никогда не помешает».
Прихватив по пути коробку с пряниками и балык сёмги, Жиров подрыгал ногами, направляя себя в сторону квасного астероида. Но, видно, маленько не рассчитал, потому что припечатался лицом к бочке так неудачно, что дышать стало трудно. Жиров, оказавшись в столь неудобном положении, затрепыхался пуще прежнего, а затем, чтобы отслонить нос от бочки, треснул сам себя по лицу балыком. И проснулся.
Со сна Жиров не сразу понял, что к чему. А когда понял, ему стало так обидно, что он лягнул жену и заорал благим матом:
- Ах, ты, сволочь, храпишь, понимаешь, а я…
Жиров поперхнулся, зашёлся в кашле, а потом и вовсе захрипел.
- Вот, дурак! – заверещала оскорблённая супруга. – Нажрётся и орёт!
С этими словами супруга треснула Жирова по уху, но совершенно напрасно это сделала, потому что помер Жиров. То ли от разрыва сердца, то от заворота кишок. Ну, да фельдшер наутро определит более точно.
1993 год
1 Очевидно, Агасфер