Появление эмигрантской литературы - это возвращение из забвения. Существовал ходячий штамп – писатель не может творить без родной почвы и без языковой среды. Этот штамп не изжил себя. Я никогда в нём не сомневалась до события, которое произошло в середине 70-х годов.
Однажды в маленьком каминном зале ЦДРИ проходила лекция Ирины Гращенковой о Михаиле Чехове. Народу в зале набилось много. Я обнаружила лишь одно пустое место в первых рядах и поспешила занять его. Потом уже я разглядела знаменитую соседку -известного искусствоведа Наталью Крымову. Она была одна. Комментируя слова Ирины Николаевны, обращалась ко мне, хотя лично мы не были знакомы.
Михаил Александрович Чехов (17 (29) августа 1891 год, Санкт-Петербург, Россия — 1 октября 1955, Беверли-Хиллз, Калифорния, США) — русский и американский драматический актёр, театральный педагог, режиссёр. Племянник писателя Антона Чехова, сын публициста Александра Чехова. Автор известной книги «О технике актёра». Лектор рассказывала о творчестве Михаила Александровича Чехова уверенно и чётко. Он работал во МХАТе . Образ Хлестакова, созданный им до сих пор считается непривзойдённым.
В 20-е годы происходит переломное событие - встреча актера Чехова с писателем Андреем Белым, пропагандировавшим антропософию в России. Чехов вступает в антропософское общество, начинается его сотрудничество с Белым. Вместе они трудятся над театральной постановкой романа Белого "Петербург". Наконец Чехову удается встретиться с самим Рудольфом Штейнером, после чего актер лаконично заключает, что "понял величие духовной жизни человека".
Однако время для подобных интересов наступало совсем неподходящее. В конце 1920-х советскому государству уже ни к чему было терпеть заигрывания с религией. В прессе стали появляться резкие отзывы о работе режиссера.
Но вот Гращенкова дошла до места в биографии великого артиста, когда прямо из театра тот ушёл и больше не вернулся. Затем последовала эмиграция. И вот тут сработал привычный штамп. Уехав с родины, Чехов как бы расстался со своим даром. Далее рассказ Гращенковой был сжат и скомкан.
Наталья Крымова была возмущена, говорила она полушопотом, обращаясь ко мне, а я резко переменила привычное мнение. Не будь этого случая, сколько времени мне понадобилось бы, чтоб понять, что нельзя привычное принимать за веру. Надо сомневаться, искать, доходить своим умом ,или хоть поговорить с понимающими людьми.
А ведь Михаил Чехов сделал, правда не сразу, блестящую карьеру, после эмиграции.
В 1928 году, не принимая всех революционных перемен, уехал в Германию. В 1929—1930 годах снялся в трёх фильмах, работал в театре Макса Рейнхардта. В 1930 году попытался организовать театр в Чехословакии, но, получив отказ в субсидии, переехал в Париж. Выступал на сцене европейских драматических театров.
С 1939 года жил в США, создал там свою актёрскую школу, которая пользовалась огромной популярностью.
Через неё прошли Мэрилин Монро, Клинт Иствуд, Энтони Куинн, Юл Бриннер, Ллойд Бриджес и многие другие голливудские «звёзды». Школу называли «кузницей театральных талантов».
Михаил Чехов время от времени снимался в кино, в частности в фильме «Заворожённый» (реж. А. Хичкок), за роль в котором номинировался на «Оскар» в номинации «Лучший актёр второго плана».
К чему же пришел этот человек, обладавший грандиозным талантом, пылкой натурой и тягой к высшей духовности к концу своей жизни? В лекциях, прочитанных голливудским актерам в начале 50-х годов, Михаил Чехов выразил свое человеческое, религиозное и артистическое кредо.
Среди прочего он обращает к своим американским слушателям такие слова:
"Настоящая, истинная человеческая любовь начинается тогда, когда мы проникаемся любовью к каждому человеку, независимо от того, к какой нации он принадлежит, независимо от кровного родства - просто потому, что это человеческое существо, и посему я способен любить его без какой-либо особой на то причины, без привнесения чего-либо эгоистического к этому чувству. Вот это-то и является высшим видом человеческой любви".
Под этими словами мог бы подписаться и антропософ, и христианин, и буддист. Актер таким образом дает понять, что для него долгий путь примирения двух полюсов его жизни наконец завершен.
Умер в Беверли-Хиллз (штат Калифорния) 1 октября 1955 года. Урна с его прахом захоронена на кладбище Форест-Лон-Мемориал («Лесная поляна») в Голливуде.
Итак, продолжаю читать книгу «Семь дней в марте».
«Оторванные», писатели-эмигранты - как раз и создали востребованную потомками литературу. "Оказалось, что отрыв от почвы, про который без конца талдычили партийные пропагандисты, не так уж и страшен. Он личная драма изгнанника, он беда для писателя, но вовсе не для литературы, которую тот создаёт".
Прислушайтесь к тому пленительному русскому языку, которым написаны лучшие вещи изгнанников. Они его сохранили, пронесли через десятилетия и вернули потомкам, которые иначе и не узнали бы , как звучала русская речь – по сути ещё совсем недавно. Не потерять слух к русской речи! Писать неизвестно для кого двадцать, тридцать, сорок лет – ведь через полвека даже самый стойкий теряет надежду.
Да что уж говорить и цитировать, достаточно вспомнить то, что создавалось вдали от страны.
БУНИН«Окаянные дни», «Митина любовь», «Солнечный удар», «Жизнь Арсеньева», «Освобождение Толстого», «Тёмные аллеи».
КУПРИН- «Юнкера».
ШМЕЛЁВ- «Солнце мёртвых», «Лето господне», «Богомолье».
РЕМИЗОВ- «Взвихренная Русь», »Оля», «Огонь вещей», «Учитель музыки».
АЛЕКСЕЙ ТОЛСТОЙ –«Детство Никиты», первая(единственно блестящая) часть «Хождения по мукам», "Аэлита","Граф Калиостро", "Любовь –книга золотая".
ЗАЙЦЕВ- «Анна», «Дом в Пасси», «Путешествие Глеба» и другие книги.
ГАЗДАНОВ, ТЭФФИ, БЕРБЕРОВА, АЛДАНОВ –все книги.
Все-до единого! шедевры ЦВЕТАЕВОЙ, вершинные стихи БАЛЬМОНТА, ХОДАСЕВИЧА и ГЕОРГИЯ ИВАНОВА, несравненная эссеистика АДАМОВИЧА, «Дар» и «Приглашение на казнь» НАБОКОВА(И это только в начале эмиграции).
"Песня про «родную почву» без которой литература захиреет стала неотъемлемой частью политических гонений. На ней спекулировали, шантажируя высылкой Пастернака во время Нобелевской истерии, подсовывая ему на подпись унизительные прошения на высочайшее имя: он- де до такой степени связан намертво с родной почвой, что , лишившись её, перестанет писать. Получалось: хоть в ГУЛАГе, хоть оплёванным и растоптанным, лишь бы на родной почве? Не послушался бы доброхотов, возможно, и не сгорел бы так скоро". Талант - всюду талант, гений тем более".
Читаю, пишу и думаю о Твардовском. Поэт, так преданный своему долгу, искренний и сделавший для русской литературы больше, чем кто-либо другой, погиб при полном содействии властей и братьев-писателей, прожив лишь 61 год.
Итак, продолжу об «отрыве от почвы».
Да и классики наши создавали свои шедевры в отрыве от родной почвы. Гоголь мог писать за пределами родной почвы. Герцен мог. "Идиот" и "Бесы" написаны Достоевским вне языковой среды. Тургенев "Асю", "Дым", "Новь" и многое другое создавал вне России. Да и Грибоедов "Горе от ума" не дома создавал.
Писателям иностранным удавалось создавать известные произведения не на родной почве. Гюго создал "Отверженных", " Труженников моря",и "Человека, который смеётся" в эмиграции. Хемингуэй написал "Фиесту", "По ком звонит колокол", "Старик и море" за границей. Братья Манны : "Иосиф и его братья", "Лотта в Веймаре", "Доктор Фаустос"- написаны Томасом не на родной почве, как и дилогии о Генрихе Четвёртом его братом Генрихом.
К этому можно добавить, что "Дело Артомоновых" и "Клим Самгин" созданы Горьким в Германии и Италии, а "Враги" и " Последние" - на Капре. Вернувшись в СССР и обретя снова родную почву, он не смог завершить "Самгина", а мог выжать из себя только публицистику во славу Сталина и ГПУ и льстивые письма вождям.
Началось строительство Беломорканала, Канал должен носить имя вождя: «Беломорско-Балтийский канал имени тов. Сталина». К прославлению Беломорканала и к превознесению "перековки" должна была приложить усилия также и литература.
Пользовавшийся всемирной известностью как писатель и представитель прогрессивного гуманизма Максим Горький уже в 1929 году совершил поездку по лагерям Соловецких островов, чтобы расследовать "слухи" о тамошних порядках; свои благоприятные впечатления он описал в путевом очерке "Соловки", чем полемизировал с международной эмигрантской прессой.
Однако в случае с концлагерем на Беломорканале свидетельство одного-единственного автора, как бы знаменит он ни был, казалось все же недостаточным. Вскоре после своего избрания председателем Оргкомитета, которому была поручена подготовка создания будущего Союза писателей, Горький сносится с ОГПУ и организует экскурсию на Беломорканал.
Она длится шесть дней, начиная с 17 августа 1933 года; в ней принимают участие не менее 120 писателей (и деятелей искусства) из различных республик Советского Союза — русские, украинцы, евреи, узбеки, карелы и др. В прессе это событие находит надлежащий отклик.
Сам Горький не принимает участия в экскурсии, едут Алексей Толстой, Всеволод Иванов, Михаил Зощенко, Борис Пильняк, Леонид Леонов, Валентин Катаев, Виктор Шкловский, Мариэтта Шагинян, Вера Инбер, Ильф и Петров и др.
Число находившихся в Беломорканале заключенных по официальным данным, превышало 100 000 человек. В значительной части это были уголовники, но также и большое число политических заключенных. По меркам правового государства это были невиновные люди, прежде всего крестьяне, так называемые кулаки, в ходе коллективизации лишенные своих хозяйств и загнанные в рабочие лагеря. Кроме лиц духовного звания и прочих "классовых врагов", среди политических заключенных находились также представители дореволюционной интеллигенции — главным образом инженеры и экономисты, которых, начиная с "Шахтинского дела" 1928 года, приговаривали по ложным обвинениям в саботаже как вредителей (по ассоциации с насекомыми-вредителями).
Условия жизни Белбалтлага были нечеловеческими: в климатических условиях Приполярья, на голодном пайке, заключенные обязаны были выполнять чрезвычайно высокие нормы выработки. Число жертв, по оценке одного историка в 1990 году, составляет около 50 000 .
Об успешном «втирании очков» экскурсантам много позже пишет актриса Тамара Иванова, сопровождавшая своего мужа, Всеволода Иванова, во время путешествия по Беломорканалу.
В газетной статье 1989 года а потом в книге своих воспоминаний, которая хранится у меня с её дарственной надписью, она вспоминает: «Показывали для меня лично и тогда явные "потемкинские деревни". Я не могла удержаться и спрашивала и Всеволода, и Михаила Михалыча Зощенко: "неужели вы не видите, что выступления перед вами "перековавшихся" уголовников — театральное представление, а коттеджи в палисадниках, с посыпанными чистым песком дорожками, с цветами на клумбах, лишь театральные декорации? Они мне искренне отвечали (оба верили в возможность так называемой "перековки"), что для перевоспитания человека его прежде всего надо поместить в очень хорошую обстановку, совсем не похожую на ту, из которой он попал в преступный мир.
— А среди уголовников были, несомненно, талантливейшие актеры. Они такие пламенные речи перед нами произносили, такими настоящими, по системе Станиславского, слезами заливались! И пусть это покажется невероятным, но и Всеволод и Михал Михалыч им верили. А самое главное, хотели верить!»
В целом среди группы писателей царило легкое и праздничное, подогретое алкоголем настроение. Фирин(начальник лагеря) проявлял себя гостеприимным хозяином, упреждавшим всякое желание гостей. Угощение было роскошным: для отъезжающих на Беломорканал в одном из парадных залов ленинградской гостиницы «Астория» была устроена праздничная трапеза; список блюд на ней не знал конца. Впечатление от пиршества было тем большим, что оно происходило в голодный 1933 год.
Целью этой поездки - создание коллективной книги о героической работе и успешном перевоспитании заключённых. Книга была издана. Вслед за Солженицыным историки-эмигранты описали ее следующим образом: «гнуснейшая книга в истории литературы, воспевание концентрационного лагеря».
Подробности о поездке Вы сможете прочитать - http://magazines.russ.ru/nlo/2005/71/kl14-pr.html
На сегодня-достаточно.
Читайте продолжение.http://www.proza.ru/2013/07/19/337