Конкурс Копирайта -К2
Для тех, кто не в курсе:
http://www.proza.ru/2013/07/11/446
Сердечное пожелание!
Все работы были прочитаны душкой-организатором, и раз уж они допущены, то, по скромному мнению организатора, соответствуют требованиям конкурса (и этот милый человек с радостью выслушал бы все Ваши мнения, если бы не его тонкая душевная организация), поэтому, пожалуйста, оценивайте по существу:
– Сюжет,
– Словотворчество,
– Писательское мастерство.
Спасибо за понимание!
***
Ах, Иванова ночь,
Яснозвёздный угар,
Светозарной росою струится
Захрустальнев росистою дымкою чар
Вдаль тропинкою лёгкой волнится
Пеленою укутает плечи роса
Тишиной застеклятся озёра
Хрупки словно хрусталь в этот день небеса
И прерывчива нить разговора
Милый друг, ты с собой меня в лес не зови
Не истерпит душа искушенья
Не сидеть нам с тобой в этот день до зари
В поцелуйно-медвяном забвенье.
И снилось Ивану, что глядит он в озёра серые, глубокие. Гладь ровная, что твоё зеркало, а по ней цвет калинов рдистым всплеском алеется. Манит к себе глубь бездонная, зовёт, но чует сердце – шагнёшь, поверишь обещанью прелестному, и засосёт тебя омут неверный, сомкнутся над головою воды, всколыхнутся и застынут навеки кругами недвижными.
- Что засморился, хлопчик? Видать, цвет искал аленовый? –звоном хрусталистым голосок зазвенился. А на лбу рука нежная, прохладная, и душе от прикосновения её то ли медвяно сладко, то ли горше всякой горькой горечи.
Хочет Иван очи отверзнуть, да поникли веки пудовыми гирями. Затяжелело тело, налилось, будто литьём каменным. А рука всё смелее гладит, всё пуще. Пальцы кудрями играют, к щекам ластятся. Речь ручьём весенним журчит, смехом звонким переливается.
- Ладный ты хлопчик. Красивый.
На губах дыхание – мёд хмельной. А в мёде том то ли одолень-трава, то ли иван с марьяною - не разобрать. Сердце тоскою полынной затомилося, захолонуло пламенем, вскипело желанием огненным. Так и вскочил бы, обнял, зацеловал до одури. Но будто сила неведомая члены сковала, холодом заледенила. Ни слова молвить, ни шелохнуться, ни вздохнуть.
- Заалей цветок, огневой цветок, пламеней тебя нету пламени. Прогони грозу, осуши слезу, разомкни уста хладнокаменны.
Шёпот уст касается горячей сладостью - лакомство неведомое, запретное. От того лакомства сердце пуще коня лихого взбеленилося, взбрыкнуло, вздыбилось – ни удержу, ни мочи нет терпеть тоску любовную. Руки вот-вот в объятиях вскинуться, уста к устам в поцелуе прильнут, чтобы зелье, Лелем поданное, до дна испить. Но будто кузнец искусный кандалами пудовыми тело к земле приковал. Только и смог Иван очи отверзть. Видит – пред ним лицо девичье. Глаза озёрами расплескались - теми, что во сне пригрезились. Серые, бездонные. А в глубине их цветок алостью расплёсканный. затаился. Под прозрачной кожей щёки калиновым румянцем рдеют. Ярки лепестки-губы. Шепчут, да не разобрать слов чудных. Только душа млеет тихой негою.
- Заледень-ручей, захолонь-река, раскипите хлад страстью огненной. Заковальзаря, замолоть заря, разметай-разбей плень оковную.
Локон чёрный по белому плечу вьётся, играется. А над ними небо. Чудное. Синее, прозрачное, в дымке всё. Но вместо солнца – луна светом серебряным отливает.
- Ты кто? – только и смог молвить Иван. Уста холод сковал - не разомкнуть.
- Ала, - то ли услышал, то ли догадался Иван. Пальцы тонкие губ коснулись и тотчас растаяли. Небосвод закружился, звёздной вьюгой завьюжился. Потемнело вокруг, и заснул Иван крепким сном. А как пробудился – о том другой сказ.
- Что за хрень мне привиделась? – пробормотал Иван, протирая глаза кулаками. – Вот дурень, басням поверил, попёрся в лес. А там не то, что папоротника долбанного – ни фига не найдёшь.
На прозрачном небе молочно серебрилась луна. Иван потянулся, сел и осмотрелся. Вокруг простиралась поляна, а на ней одуванчики жёлтыми головками кивали.
- Вот хрень так хрень, - выругался Иван. – Целый луг одуванчиков, да ещё в июле. Ещё подснежников бы для полного комплекта. И девку эту, из сна. Как её там… Ала, что ли? И папоротник…
Луна будто подмигнула в ответ. Свежий ветерок коснулся лица и тотчас отлетел невесомой пушинкой.
- Как мне теперь отсюда…, - едва успел произнести Иван, как вдруг остолбенел. Среди жёлтого моря одуванчиков покачивали белыми лепестками ветреницы.
- Пой-май-лови-поймай! – будто зазвенилось колокольцами.
Обернулся Иван. Снова девчонку увидел. Стоит посреди поля, в белой рубахе, да в сарафане синем, лентами расшитом. Венок разнотравный на лоб ниспадает. Чёрные кудри по плечам разметались.
- До-го-няй-май-поймай, - заискрились в серых глазах игристые блики, тайной аловой вспыхнули. Хлопнула в ладоши и бежать бросилась. А повсюду пьяный аромат разливается – то ли от цветов полевых, то ли от смеха её переливчатого.
Носится за ней Иван по поляне, а поймать не может. Только догонит, руки протянет, чтобы схватить, а она взметнётся тенью лёгкою и ускользнёт.
Подпрыгнула девчонка и вновь бегом. Лишь сарафан синей молнией взвился. Только хотел Иван следом броситься, вдруг понял, что девчонки-то нет нигде. Только что перед ним стояла, и будто в воду канула. Лишь голосок по поляне хрусталинками звонными взвенивается, да былинки эхом откликаются:
- Пой-май-пой-май!
- Ну и девка! – подивился Иван. Стоит, озирается по сторонам. А луг вокруг не примят даже. Будто и не было на нём никого.
- Динь-день-лунный-день! – вновь звон колоколистый за спиной
Обернулся, а она снова там, среди одуванчиков. Стоит, манит его ладонью, смехом весёлым заливается. Ринулся Иван за ней. Почти догнал, даже руки протянул, чтобы схватить, а она вновь ускользнула, словно вода сквозь пальцы. А вокруг всё дымкой голубистой окутало. Роса пьянотерпкая, полынная каплями на траве замерла. Воздух травнопряный голову негой кружит до горько-сладкой одури.
- Ну и чего теперь? – выкрикнул он. Но голос его не эхом по поляне разнёсся, а будто в густом мареве утонул-рассеялся.
- Слышишь меня? Ала или как тебя там?
В ответ ни слова. А дымка росная меж тем сгущается, окутывает всё плотной густотою своей. Тишина на землю опускается. Чудная такая тишина – ни звука, ни эха, ни шороха. Даже цветы ветреные да одуванчики в ожидании замерли.
- Фффшшш, - шелестнуло в траве.
Глянул Иван, а там почка из травы выпросталась. На стебле длинном, крупная, как одуванчиков цвет, только зелёная. Веретеном вертится, растёт, набухает. А кругом неё листья папоротника раскинулись. Вот только откуда? Только что их здесь и в помине не было.
- Офигеть! – ошарашено пробормотал Иван, да чуть язык не проглотил. Почка уж с кулак его размером стала. А девчонки всё нет. Будто в воду канула.
- Эй, ты где? Откликнись!
В ответ – ни звука. Беспокойство охватило Ивана. Мало ли какая напасть с девчонкой в лесу приключиться может. Туда рванулся, сюда – никого. Словно в небо взмыла али сквозь землю провалилась.
- Сссфффххх…
Засвистело вдруг что-то тихим посвистом, будто змея проползла в папоротнике. Замер Иван на месте, прислушался. Глядит – а почка уже раздулась и всё веретеном зелёным крутится. Вот-вот лопнет. Будто зачарованный глядит Иван. И тревожно на сердце из-за девчонки пропавшей, и любопытство одолело. Глаз от цветка странного отвести мочи нет.
Потемнело всё в один миг. Только что луна светила в небе голубистом светила, и вдруг – ни луны, ни неба. Чёрно всё вокруг сделалось. Будто покрывало набросили. Ветер засвистел разбойным посвистом. Рванул - чуть с ног не сбил. Всё огнём вспыхнуло, аж небо на части раскололося. Ударила молния лавой огненной – как раз туда, где почка была. И тут же треск раздался – то ли гром, то ли взорвалось что. Земля расступилась от взрыва страшного. В тот же миг раскрылся бутон, и всполохнулся цветок алым всполохом. Засветились светом калиновым лепестки рубиновотонкие, ясностью светлой зажглись, заискрились. В тот же миг затихло всё вокруг – будто не было ни грома, ни молнии. Спокойствием затаилось.
- Офигеть, - ошарашено бормотнул Иван. – Так вот что…
Мысль молнией сознанье разверзла. Вперёд рванулся – огнецвет сорвать, коли удача такая подвернулась. Но загустел воздух вокруг вязкой густотой – не продраться сквозь неё, не пробиться. Будто во сне.
- Воскипи заря ясной кипенью, заиграй рассвет переливами, воссияй алоцвет огнью светлою, - вновь голосок звонкий послышался.
Иван огляделся вокруг. Ни души. Лишь одуванчики-солнышки меж собою шепчутся да головки белые ветреные утру кланяются. Но ярче всех цвет папоротника алеет, светится. Аж глядеть больно. И свечение это огненное воздушную густоту пронзает. Забыл Иван, как огнецвет сорвать надобно. А может не забыл – просто не ведал той мудрости. Ринулся вперёд, да и дёрнул что есть силы. Стебель руку огнём зажёг, заполыхало- аж силы терпеть нет. В глазах потемнело, да так наземь и рухнул.
Очнулся, а стебель всё руку жжёт. Бьётся-колышется, трепыхается. Сжал Иван зубы, да пальцы сцепил, чтобы цветок заветный не выпустить, а сам приподнялся, на колени сел. Слышит – звон среди леса стоит. Деревья вдали меж собою шепчутся да вокруг поляны хороводы водят. А цветок всё пламенем ясным полыхает. И языки пламени того до краёв поляны достают да сквозь лес лучами пронзают. И видит Иван, как земля вдруг заколыхалась да прозрачной сделалась, словно стекло.
- Круто! – мелькнула мысль да затихарилася. Слышал он раньше про то, что кто огнецвет сорвёт, все клады в земле видеть будет да богаче всех сделается. Вроде и радостно, да горечь где-то внутри затаилась. Девчонку вспомнил. Вдруг подумалось – а что, если ей зло причинил помимо воли.
- Отзовись, Ала!
Молчание. Ни отзвука, ни голоса её не слышится. Лишь разнотравья голоса да деревьев шёпот кругом.
- Ты где? Откликнись!
Снова ни звука. Расстроился Иван. К лесу рванулся, выкрикнул:
- Чем обидел тебя, коли замолчала ты?
Не отозвался никто. Тишина кругом. Все замерли, замолчали. И травы, и деревья. Лишь цветок алый в руке переливается. Лепестки рубиновые к земле поникли.
- Ответь мне, цветок, куда пропала моя любимая?
Сам не понял Иван, как произнёс эти слова. Почему о любви заговорил. Со многими встречался, многих любил, но сердце ни от одной болью не исходило, не плакало. А тут вроде и не виделись вовсе – в Иванову ночь повстречались впервые. Но чует душа – не забыть ему Алу, коли без неё – так всю жизнь оставшуюся горем маяться. И ни богатства ему боле, ни кладов не надобно.
Вдруг слышит голос знакомый, переливчатый:
- Приковал ты меня на цепь на веки вечные, Иван. Не по неволе - по любви к тебе отдала тебе свободу свою. Век служить буду – и клады доставать, и богатство принесу неизмеримое.
- Значит, женой моей станешь?
- Нет, Иван, - грустно ответил голос. – Не жить мне в твоём тереме. Была леса хозяйкою, а теперь полонянка, раба твоя. Здесь теперь моё место, на этой поляне, на золотой цепи.
- Но я хочу, чтобы женой ты мне стала.
- Не выполнить мне твоё желание, Иван. Дала тебе цветок сорвать по доброй воле своей, и теперь не властна я над судьбою. А тебе будет богатство сказочное, да жена добрая, и дом полная чаша. Всем одарю, чтобы счастлив ты был.
Защемило сердце Ивана, замерло.
- Но неужто не увижу тебя, Ала моя? Не я, а ты в полон меня взяла. Не силой волшебной, не зельем, но любовью и красотой твоей.
- Нет, не увидеть тебе меня во веки.
- Скажи, а если отпущу на волю цвет аленовый, будешь мне женой?
- Была я бессмертной, горя не знала. Да видно судьба моя такова. Такой, как ты, стану, коли отпустишь. Ради любви к тебе стану. Будет век мой людской, короткий.
- Возвращу тебе твою свободу. Хочешь – со мною будь, а хочешь – к жизни своей прежней вернись. Не хочу неволить тебя.
Разжал Иван руку, а цветок взмыл в небо, да и вспыхнул ярче пламени. Рассветом алым по небу расплескался, зарёю стал. И из той зари, как с калинова моста, девица вышла. Венок с головы сняла, да в небо горящее кинула. Там и сожгли его лучи Ярила-солнца, на небосвод, как на трон, взошедшего…
- Понравилась сказка? – спросил я, покусывая травинку.
- Выдумщик и фантазёр, - рассмеялась Алла. – Вечный мальчишка.
Я взглянул на неё. Задорные искринки в глазах, на веснушчатых щёчках – пыльца от одуванчиков. Улыбка – не то ребёнка, не то мудрой женщины.
Не удержавшись, я поцеловал её в губы.
- Ты тоже девчонка. Как и пять лет назад. Ты - лесная колдунья, Ала-огнецвет. Всё, что я пишу – о нас с тобой.
- Так вот почему привёл меня сюда в Иванову ночь?
- Конечно. Чтобы поклясться в вечной любви.
- Но почему здесь?
- Гляди…
На голубеющем небе серебряно пели звёзды. Пёрышком замерло над нашими головами облачко. Ни ветерка, ни шевеления вокруг, ни вздоха. И лишь в кусте папоротника на поляне алым всполохом вспыхнул цветок.
- Какой он, оказывается, маленький! – шепнула мне на ухо Алла. – Не такой, как в твоей сказке. Сорвёшь?
Я покачал головой:
- У меня уже есть свой огнецвет. Моё самое заветное желание.
Я обнял её за плечи. Иванова ночь тихо опустила на нас своё покрывало.
© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2013
Свидетельство о публикации №213070401787
рецензии
http://www.proza.ru/comments.html?2013/07/04/1787