... Он очнулся от легких, мягких, но достаточно быстрых, энергичных и настойчивых похлопываний теплой ладони по щекам. Очнулся – и сразу же ощутил боль, ломоту во всем теле.
Да, похоже, он попал в ад. Значит, наверное, грешен. Ну, а как же, ведь «не желай жены ближнего твоего…»
Что ж, теперь остается только открыть глаза и посмотреть, каков он – мир иной.
Он тихонько, сдавленно застонал и нехотя приподнял веки.
- Окаэри, - поприветствовал его Ли. Он сидел на корточках, озадаченно склонившись над Лешей и сострадательно кривился. – Очень плохо, да? Сейчас помогу…
Не сводя острых глаз с Леши, он проворно потянулся куда-то в сторону, вне поля зрения Леши, а спустя мгновение в его тонкой руке уже покачивалась фарфоровая чашечка. Он аккуратно поднес ее к Лешиному полуоткрытому рту, осторожно наклонил…
Ледяная вода хлынула в разгоряченное, пересохшее горло, Леша захлебнулся и закашлялся, мучительно и судорожно глотая ее. Это было неприятно и неожиданно, но... как ни странно, через несколько секунд ему действительно стало немного лучше.
- С тобой будет все хорошо, - четко и раздельно произнес Ли, тепло вглядываясь в устремленные к потолку, полузакрытые, немигающие, пустые глаза Леши. – Спустя пару часов ты забудешь обо всем, что здесь случилось… а еще через пару дней заживут все раны на твоем теле… и ты сможешь вернуться в свой банальный, уютный, спокойный, безопасный, светлый, добрый и предсказуемый мирок… слышишь? – он бережно погладил Лешу по щеке, легонько коснулся шеи в том самом месте, где… Леша бессознательно дернулся, но тут же снова застыл – недвижимый, безучастный, пассивный.
Ли рассеянно, скучающе зевнул, поднялся на ноги, неторопливо двинулся куда-то. Вернулся, лениво и небрежно бросил что-то Леше.
- Одевайся и выметайся из моей квартиры. Давай, Соловьев, давай… пошевеливайся – если не успеешь слинять до моего возвращения, мне придется оказать тебе помощь… а это может быть весьма и весьма неприятно… для тебя, разумеется… Да не забывай моего милосердия – тебе даже не придется гулять по Киеву голым… - иронически бросал, направляясь к двери.
Леша не слышал его. Перед глазами – печальный, искренний, отрешенный взгляд. «Потому, что я люблю тебя».
Скользкая после дождя крыша, двое мальчишек – черноволосый и белобрысый, - сидят, обнявшись, под бледным свечением луны. «Спасибо… друг».
А вот они, эти мальчишки совершенно бессовестным образом играют на уроке в «крестики-нолики».
А еще…
- Почему…- хрипло и практически неслышно прошелестел Леша. В его глазах не было злости, не было страха, не было даже обиды, только бесконечная печаль обычного пятнадцатилетнего паренька, которого предал друг.
Это было его первое слово с тех пор, как он пришел в сознание; Ли изумленно обернулся к нему. Леша ожидал, что он, как обычно, расхохочется с недобрым, сардоническим оживлением, но он неожиданно нахмурился.
- Ты так ничего и не понял? – на губах таки заиграла улыбка, но глаза были так серьезны и вдумчивы, как никогда до этого.– Хорошо, я расскажу тебе, отчего бы и нет? – с неожиданной легкостью согласился. - Правда, вряд ли ты поймешь, но это не столь важно…
Ли уютно расположился на полу в позе лотоса.
- Знаешь… меня с детства воротило от тебя. Ты был мне настолько омерзителен и противен, что порой я едва сдерживался, чтобы не харкнуть в твою тошнотную, хорошенькую харю. Мысль о том, что ты беспомощно расплачешься (отчего-то я был уверен, что ты не дашь мне отпора) приводила меня в неописуемый восторг. Но… приходилось держать себя в руках, ибо обижать людей – НЕЛЬЗЯ. Нельзя, и все тут.
Ты был слишком скучным, слишком стандартным, слишком правильным, слишком посредственным и слишком… идеальным. Меня все это бесило в тебе, а они… окружающие людишки… они любили тебя. Представь себе: любили гораздо больше, чем меня! Ты смело можешь назвать то чувство, что я испытывал к тебе, завистью, но это не было завистью в прямом смысле слова – завидуют, как правило, слабые сильным; я же не чувствовал твоего превосходства. В самом деле, я ведь интеллектуальнее, хитрее, талантливее, спокойнее, решительнее, смелее, упорнее, креативнее, жестче тебя.. Единственный твой козырь – физическая сила, но в конечном итоге я в любом случае буду сверху. Но… они все равно любили тебя – никчемную серость – больше, чем меня. Тебя ставили в пример эти недотраханные училки, девчонки сохли по тебе… В последнее время мне это стало, по большому счету, безразлично, это лишь изредка вызывало легкое, мимолетное раздражение, и, очевидно, ничего не случилось бы между нами, если бы ты не вылез тогда, в апреле… защищать этого дефективного недоноска. Ты, должно быть, воображал себя героем – сильным, отважным и справедливым… - Ли саркастически ухмыльнулся. – На самом же деле выглядел просто жалко. У меня внутри тогда все словно бы перевернулось, и стало любопытно… поиграть с тобой… в «друзей». Мне вдруг страстно захотелось узнать, что же привлекает их в тебе, чем же ты, с их точки зрения, лучше меня. И… я до сих пор не нашел ответа. В тебе нет ничего, кроме заурядности и простоты, непримечательности и предсказуемости. Однако… - он замолчал, пристально, изучающе, оценивающе всмотрелся в Лешино лицо. Леша и в самом деле не выглядел очень умным: взгляд подернулся туманной дымкой, по щеке из полуоткрытого рта неторопливо ползла струйка кровавой слюны … Судя по всему, он не слышал и не понимал откровений одноклассника.
Ли заботливо и предупредительно вытер ему лицо.
- … таким ты мне очень нравишься, - мягко взял Лешу за запястье, плавно поднял его податливую руку, отпустил – рука тут же упала на ковер – бессильно, покорно… Ли благодушно рассмеялся, снисходительно похлопал Лешу по щеке, поднялся с пола.
- Справедливость заключается в равновесии, - заявил уже от двери.
***
… Сколько времени Леша пролежал на полу, ничего не соображая, тупо глядя в потолок в каком-то странном полузабытье и патологическом оцепенении? Он не знал.
Он знал только лишь то, что однажды, в какой-то момент времени он, наконец, по-настоящему опомнился. Сел, механически натянул на себя трясущимися руками джинсы и футболку. Неуверенно поднялся на дрожащие ноги – голова практически не кружилась. Машинально коснулся тыльной стороной руки лба – температура, кажется, немного спала. Наверное, срок действия той мерзости скоро закончится…
Мысли тягуче шевелились в голове. О чем он говорил, этот умалишенный отморозок? Что за бред он нес? Что всегда ненавидел Лешу за то, что тот был более успешным? Как будто бы Леша виноват в том, что Ли – неудачник. И к тому же…
… этот полоумный лох отымел его, Лешу, так… как много раз до этого имел Алену.
Лешины кофейные глаза почернели. Неизвестно, какая часть последней мысли вызвала больше бешенства.
У Леши теперь – ни чести, ни гордости, ни достоинства. Заклеймили, опустили. Педик... Лучше бы этот подонок убил его.
Теперь для него все кончено. Единственный способ… нет-нет, не реабилитироваться, просто пасть не так низко – отомстить. Отомстить – зверски жестоко, по-мужски.
Леша спокойно двинулся к столу - трудностей с удержанием равновесия у него больше не наблюдалось, а это уже кое-что… Подошел, сжал правую руку в кулак. Сосредоточился.
Ба-бах – кулаком по столу. Совсем слабенько. Давай еще…
Тр-рах… - уже лучше, но все еще недостаточно. Старайся, ты, пассивный скотоложец… старайся, черт тебя дери…
Бу-бух…
Перевел дыхание, приуныл. Он все еще был болен – первоначальные, привычные силы не восстановились и до половины. В таком состоянии ему не победить Ли.
Неосознанно побрел к выходу из гостиной. Нужно было срочно что-то придумать…
Но для начала следовало освежить голову, прояснить мысли – чтобы думалось легче и продуктивнее, а идеи рождались как бы сами собой.
Уверенно повернул на кухню – по стойкой тишине безошибочно определил, что там никого нет. Прикрыв глаза, сунул голову под кран с холодной водой – ох, как здорово… Вода причиняла боль, но в то же время как будто бы заживляла, лечила, отрезвляла.
Резко поднялся, закрыл воду, обновленным, цепким, безрассудным взглядом оглядел кухню. Взгляд случайно упал на…
Леша потрясенно замер – простая мысль поразила его словно молния. Не веря своему счастью, кинулся к новомодному кухонному шкафчику. Где-то здесь…
Искать долго не пришлось – уже через несколько секунд Леша с безумным, кровожадным восхищением в глазах выудил из шкафчика большой кухонный нож. Один его вид вызывал трепет...
Леша не удержался – ликующе усмехнулся. Ли, это ТВОЯ глупость не имеет границ… на что ты вообще надеялся, придурок? Интересно, сможешь ли ты хохотать с ножом в животе?..
Правда, Алена… А что Алена? Алена когда-нибудь ему «спасибо» скажет.
Леша с мстительным торжеством лающе рассмеялся, не отдавая себе отчета в том, насколько его смех походил на жуткий, невменяемый, сумасбродный смех Ли.
Заплатишь за все, чокнутый выродок. И за позор, и за унижения, и за боль, и за ложь, и за свою аморальную, жестокую игру.
Леша зажал рукоять ножа в кулак. Рука уже не дрожала, она вновь обрела твердость и тяжесть.
Он не промахнется. И не сдрейфит.
…Тебе конец, Ли. Миру станет только лучше от того, что одним сумасшедшим моральным уродом станет меньше.
… Они в спальне – больше находиться им было негде. Леша, ступая мягко и бесшумно, как кошка, остановился напротив дубовой двери. Дверь была чуть приоткрыта, и сквозь щель перед его мутным взглядом отчетливо и живописно раскидывалась картина…
Они смотрели друг на друга, их руки были сплетены воедино. Они молчали, но вели диалог – бессловесный диалог взглядами, диалог, что могут вести только очень близкие и родные друг другу люди.
Ли усмехался – криво, горько, сокрушенно, тоскливо. «Беги от меня, девочка, - меланхолически-отчаянно твердил его спокойный взгляд. – Беги, пока не поздно. Я не тот высоконравственный и благородный принц из сказки, о котором ты мечтала… разве ты не видишь?»
Он любил ее больше жизни.
«Не смей решать за меня! – запальчиво отвечал горячий, пылкий, страстный, взволнованный взгляд Алены. – В жопу принцев…Я буду любить тебя любым… любым… любым! И даже если бы ты убил его, это ничего бы не изменило…»
Она любила его больше жизни.
Неожиданно Лешины глаза широко раскрылись в смятении - перед его взором возникло странное, иррациональное видение. Двое детей – белобрысый болезненного вида мальчик в очках и худенькая изможденная девчушка в старой, дешевой юбченке крепко-крепко держатся за тонкие ручки и восхищенно, мечтательно, с надеждой взирают вверх… Вверх – на раскидистое, мощное дерево. То самое Дерево, что умеет исполнять мечты и объединять маленькие разбитые, искалеченные сердечки…
… а вот белокурый мальчуган, прислонившись для поднятия духа к теплой коре, застенчиво и робко протягивает девчонке только что сорванную ромашку. Девочка потрясенно принимает дар, и столько гордости, благодарности, счастья в ее растроганно поблескивающих глазенках, что становится ясно – даже сто букетов лучших на свете роз не сравнятся для нее с этим одним-единственным, прекрасным, волшебным цветком…
… дети, присев на корточки в тени от чудотворного Дуба, рассматривают ежика. Животное совсем их не боится – с любопытством исследователя водит носиком во всех направлениях. Девочка заливисто смеется, мальчик восторженно и наивно хлопает в ладоши…
… Кровавая струйка медленно потекла по Лешиной щеке, силы внезапно покинули его – оружие беззвучно и легко выскользнуло из ослабевшей руки, он бессильно и устало прислонился спиной к стене.
Мальчика больше не существовало. Как и Дерева. Их не стало.
Они умерли, а окружающие даже не заметили этого.
Никто, кроме девочки даже не пытался спасти их. Никто… а девочка… не смогла… сама.
…Леша тихонько и горестно плакал. Последний раз он плакал в восьмилетнем возрасте, когда едва не потерял Степу.
Степа… прости, я не ничем не смогу помочь ему… он – мертв.
Сквозь завесу слез Леша нежно смотрел на Алену – она надрывно, отчаянно прижала руку Ли к своей груди, скорбно склонила голову с той жертвенностью, на которую способны исключительно любящие девушки… она была одной из тех, немногих, что самоотверженно и верно ездили бы к любимому куда угодно – в тюрьму, в психушку, на Северный полюс… Не бросила бы, не предала – никогда и ни за что.
Любить Ли – ее судьба, ее крест, ее проклятье и благословение.
Леше хотелось попрощаться с ней, успокоить, что с ним уже все в порядке. Знал – будет страдать, кусать губки, плакать по ночам, вспоминая его окровавленное, беспомощное, жалобное лицо.
Но… ничего не поделаешь – нельзя. Нужно уходить.
Леша, тихонько всхлипывая, поплелся по коридору прочь.
Ли… зачем ты врал мне даже в своем последнем монологе? Ты ведь…
А черт с тобой, скотина… Кстати… я нашел ответ.
Леша неслышно отпер замок, отворил входную дверь.
Ему не удалось спасти свою честь. Ни честь, ни гордость, ни достоинство. Зато он спас нечто более важное, ценное, нужное – свою душу.
Он шагнул в свежий, прохладный воздух парадного.
Степа, несомненно, гордилась бы им.