Иван Федорович терпеть не мог Фердыщенко.
Фердыщенко это знал и выкинул такую штуку. Открывая банку крабов на кухонном столе, начал рассказывать историю. Работал он в одном магазине, грузчиком, товароведом и продавцем, с ним работали представители национальных меньшинств, "и работали мы круглосуточно, 24 часа, но впрочем это не важно".
В понедельник пересчет, пересдача другой смене, - Фердыщенко открыл банку крабов и вытер ноготь, запачканный маслом, - Девченка только что на смену заступила и колбасу раскладывает, мы значит за столом сидим с калькуляторами.
Вдруг рожица искусителя ко мне, своей жертве, обращаясь, говорит: а слабо банку крабов украсть? Врасплох, значит. А мы после пересчета все это баночкой отмечали и закусывали. И вот, в предвкушении, сидят мои друзья "не поздаровавшись", а я баночку крабов с полочки вынимаю. А девица шасть, и администраторшу на хвост прицепила. К слову, два администратора было, одна красивая казачка с косами, а другая распекает меня, значит, а я подмышкой закуску держу и невинными глазами выглядываю, что мол за казачка такая грозная.
- Словом, вы не о том думали, Фердыщенко, - произнес Иван Федорович, но без раздражения.
- Так, Иван Федорович, это вы Лев, а мы люди простые.
- Так распекла вас казачка? - спросила Настасья Филипповна.
- До ножа в сердце, верите ли, Настасья Филипповна! - приложил "руку к камзолу" Фердыщенко.
- Но вы, Фердыщенко, надеюсь, покаялись в грехе воровства? - спросил Тоцкий.
- Нисколько-с, - печально ответил Фердыщенко, утирая руки после подкручивания кранов, - Не было-с условия, да и закусывать привык-с, - так, что в его голосе прозвучала обида.
- По-человечески, - закончил Ганя, вспомнив давеча прочитанную статью о съеденных собаках в ошейниках.
Тоцкий, изрядно выпивший, изрядно мрачный, начал рассказывать свою историю о 75.000.
**