* * *
ШКУРА МОРСКОГО ЛЕОПАРДА
Промысел морского зверя в Арктике шел вовсю. Забивать и разделывать моржей, кольчатых нерп, тюленей стало привычным. Север медленно открывал свои вековые тайны, но порой случалось такое, что душа уходила в пятки. Однажды, как сейчас помню, шли мы по льду, расчищенному ураганным ветром. Лед был настолько чист, что можно было бриться, глядя в него, как в зеркало. Мы шутили, подтрунивали друг над другом. И вдруг Музыкант, шедший первым, закричал чужим, сдавленным от страха голосом:
- Братцы, посмотрите налево.
- Что ты там увидел? – остановился звеньевой Кырка и хотел, было, стукнуть по льду своим альпенштоком, но тот повис в воздухе.
У меня отнялся язык от страха и изумления. Подо льдом за нами мчался огромный морж с неестественно страшной рожей дьявола. Вид его был настолько свиреп, что у меня на мгновение отнялись руки и ноги. А ребята уже бросились наутек. Впереди, отчаянно работая альпенштоком, мчался Кырка, объятый суеверным ужасом. Кинулся бежать и я, спотыкаясь и падая едва ли не на каждых пяти метрах этого бесконечного катка. Мы бежали к нагромождению торосов, это было место, откуда морж не смог бы выскочить, преодолев паковые многометровые льды.
Мысленно я уже попрощался с жизнью. Представьте у себя под ногами темную торпеду, которая может взорваться каждую секунду – грозное хлопанье тяжелых ласт чудища, устрашающее шуршание, высочайшая скорость. Морж легко обгонял нас, приостанавливался, словно поджидая жертвы, затем вновь пускался в погоню. Риск быть захваченным зверем и утащенным на дно морское был весьма велик. Честно говоря, до сих пор не представляю, каким образом нам удалось выбраться на толстый лед, под который морж-хищник поднырнуть не мог…
Вечером только и было разговоров в палатке об этом случае. А наутро, разделывая шкуры, Музыкант выволок из кучи моржового мяса не совсем обычный кусок, позвал нас посмотреть.
- Братцы, - с гордостью проговорил Музыкант, - кажется, мы забили вчерашнего хищника. Глядите, какое мясо, какая пятнистая шкура. Настоящий морской леопард.
- Однако, правду говоришь, - обрадованно подхватил Кырка, в упор рассматривая шкуру, - дорогой, шибко дорогой моржишка. Это – келючи!
- Какой еще келючи?
- Ты что, забыл? – дернул меня за рукав Музыкант. – Я же тебе читал про моржа-хищника. Морж-убийца! “Айвавук” – называют его индейцы.
Да, я вспомнил. В морях и океанах, районах, где обычно расселяются моржи, примерно на две тысячи зверей приходится один морж-хищник, который беспощаден и к своим собратьям, убивает без разбора кольчатых нерп, тюленей, смело атакует китов.
- Ребята! – Кырка вскинул на руке тяжелую шкуру. – Красивая, однако, шкурка. Спасибо тебе, Паль-ыз, добрый хозяин моря! – И закружился в шаманском танце, стуча рукой по воображаемому бубну, потом перевел дух и низко поклонился в сторону разгорающегося полярного сияния.
- Чего это ты развеселился? – поинтересовался я.
- Удача, братцы, однако, пришла! Нам профессор за такую шкуру денег на три винчестера дал!
Шкуру и башку хищника мы нашли довольно быстро. Шкура была поистине великолепна, точь в точь морской леопард, а бивни келючи были не столь крупными, как у обычных моржей, зато очень острые, настоящие кинжалы, которыми морж-убийца свободно закалывал зазевавшихся тюленей, нерп и лахтаков.
- Я один раз видел, как келючи охотился на тюленя, - вспомнил Кырка, - тюлешка, однако, плыл на спине, высунул из воды башку, подышать захотел, а келючи глубоко поднырнул под тюленя, обхватил его ластами и стал бить острыми бивнями. Потом келючи потащил добычу на льдину, в воде зверь мяса не ест.
Позже на судне, перечитывая записи в тетради Музыканта, я обнаружил много сведений о моржах-хищниках. Оказывается, “бродягами”, а, следовательно, и хищниками, моржи становятся в раннем детстве. Либо их изгоняют из стада, либо детеныши остаются без родителей. И поскольку будущие хищники еще не могут самостоятельно выкапывать моллюсков, им приходится есть, что попало. И однажды, убив тюленя или нерпу, морж становится келючи, начинает нападать на более мелких млекопитающих.
Но вернемся к боцману Алексееву, дяде Леше. Шкуру келючи мы засолили в отдельном чане, решили продать на материке и деньги разделить. Вместе засолили в тузлуке и шкуру странного сивуча, иссиня-черную, хотя большинство морских львов – светлые.
Вместе с остальной добычей мы привезли шкуру моржа-убийцы на судно. Капитан Зайков выделил нам небольшой чан, залил в него подсоленный тузлук. В него мы и опустили драгоценную шкуру гидруги. А дней через пять капитан посоветовал достать шкуру из чана и хорошо проветрить на верхней палубе. Каково же было наше изумление, когда под крышкой чана мы обнаружили только соленый тузлук. Сама шкура гидруги исчезла.
Случай был не первый, зверобои и моряки часто жаловались друг другу на то, что в кубрике пропадают припасы, деньги, личные вещички. На это смотрели сквозь пальцы, но шкура… Ее и спрятать-то на судне было негде. Сильно рассердился и капитан, затряс реденькой бороденкой, приказал навести “шорох” в кубриках и на палубах. Сам пошел впереди, как вожак стаи, шел и потягивал носом воздух. Возле кубрика, где проживал боцман Алексеев, остановился и сказал, пошмыгав носом: “Здесь, однако, шкурка, здесь”.
Пропажа действительно обнаружилась под матрацем боцмана. Он успела покрыться белым налетом, сильно пахла рыбьим жиром.
- Бросьте за борт, - спокойно сказал капитан Зайков, - сгнила, однако, шибко шкурка.
Боцман стал клятвенно уверять нас, что это недруг подложил ему уворованную шкурку, чтобы отомстить за его строгости, но мы поняли все без слов, ушли прочь, презрительно оглядев вора.
Вот такое воспоминание подняла из глубин памяти встреча с бывшим боцманом Алексеевым. И я мысленно перефразировал известное выражение, приписываемое Наполеону: “От мелкой кражи до смертной казни – один шаг”…