ЧТОБ НЕ ПРОПАСТЬ ПО ОДИНОЧКЕ
Капитан Мерлев сразу заметил озабоченность гостя. Наверное, волнуется перед свиданием с боссами, делающими нынешнюю политику.
- Дорогой друг! – нарушил молчание капитан. – Надеюсь, мы полностью доверяем друг другу? Не волнуйтесь, осечки быть не должно.
- Да я не об этом размышляю.
- А о чем, если не секрет? Я, как доверенное лицо генерала должен быть в курсе.
- Заковырка появилась. Перед самым отъездом в столицу кто-то “пришил” моего водителя, сжег новенькую “Ауди”. Ума не приложу, кто бы это мог быть.
- Водитель многое знал?
- Вокруг да около, так, “шестерка”, телохранитель.
- Не берите в голову, найдете нового, а если захотите найти убийцу, то…
- Ладно, перейдем к более важным делам! – отмахнулся Разинков…
Клинцов насторожился, услышав эти слова. “Убили Гошу, того самого, которого он намеревался арестовать по прибытии из Москвы. Некто опередил, убрал свидетеля.
- Ты слышал, Банатурский? – Он полуобернулся ко мне. – Амбала убили.
- Не глухой! – Я тоже был огорошен этим признанием Разинкова. Трудно было представить, что эдакого здоровяка, наполненного жизненной силой, больше нет на свете.
А Клинцов ловко проманипулировал миниатюрными кнопочками на часах и… вдруг засветился прямоугольный экранчик, мы разглядели спины Разинкова и его спутника. Правда, изображение было не столь резким, но сомнений не оставалось. Мы шли по точному следу.
- Перейдем к главному. Запомните: Воскобойников – человек очень умный, осторожный и авторитетный.
- Мы, извините, тоже не лыком шиты! – захорохорился Разинков. – Всяких лис видывали.
- Зря вы так! – укорил капитан. – Воскобойникова целая стая лис не заменит, образно говоря. Сами понимаете, им, да и нам, есть что терять. И примите без возражений мой дружеский совет: ваши запанибратские отношения – похлопывание по плечу, обращение на “ты” и прочее, неуместны и даже крайне опасны. Воскобойников, как раньше говорили про чекистов, боец невидимого фронта: чуть заподозрит неладное, и… как улитка уйдет в раковину. А вас… у этих людей свой принцип, впервые высказанные Берия: “лучше убрать десять невиновных, чем упустить одного врага”.
- Я учту, но… надеюсь, прорвемся.
- Опять вы за свое, - укорил капитан. – Вспомните, кто стоит за нашими спинами. Не обижайтесь, но мне кажется, вы прочувствовали, с кем предстоит иметь дело.
- Это я от волнения, - признался Разинков, - не обращайте внимания. Хоть он и депутат, но…
- Не просто депутат, коих сотни, а влиятельный депутат, с большим будущим, без пятнышка на мундире. И должность у него очень ответственная: заместитель председателя комитета. В настоящий момент именно он, Воскобойников, формирует группу парламентариев для поездки в Америку. Вы спросите, какое имеете к этому отношение, - предупреждая вопрос, продолжал Мерлев, - генерал Левин считает, что необходимо включить вашу кандидатуру в состав группы, а это, сами понимаете, новый канал, новые обширные деловые связи.
- Цель поездки?
- Экономические связи с американскими предпринимателями. В четырех городах США пройдут деловые встречи с крупными акулами империализма, состоятся неофициальные беседы по интересам, возможно, с глазу на глаз. Это – многообещающая акция.
- Я ни бум-бум по-английски.
- А “новые русские” на что? – Капитан Мерлев знал намного больше того, о чем говорил, ясное дело, был в курсе всех закулисных махинаций своего высокого начальника и покровителя.
- У Воскобойникова есть слабости, пристрастия, на чем бы его зацепить? – осторожно спросил Разинков и сам поразился собственной смелости, потому, как начал тут же оправдываться.
- Безгрешных нет, - мягко ответил Мерлев, - однако вы многого от меня хотите. Я – пешка, исполнитель, мне мало что доверяют. А Воскобойников… я же сказал: без пятнышка на мундире.
- Хорошая песня, - не унимался Разинков, - “возьмемся за руки друзья, чтоб не пропасть поодиночке”. И нам с вами не стоит ссориться, не доверять друг другу. Просветите меня хоть немного, а то я могу опять ворваться слоном в посудную лавку, подведу моего друга генерала Левина.
- Я вас прекрасно понимаю и протягиваю руку дружбы, - с фальшивым пафосом проговорил Мерлев. – Депутаты, как и мы, грешные, обыкновенные люди, правда, у них запросы побольше, ибо очень спешат, понимают: в депутатах они вечно ходить не будут. И, в сущности, не забывают о себе.
- Играют по две роли, - вставил Разинков, - представляются страдальцами за народ, обиженный властями и…
- А вот это лишнее! – жестко оборвал Мерлев. Не люблю размазывать чужие спины. У нас свои дела. Итак, Воскобойников очень жаден, патологически жаден. Надеюсь, вы не выдадите меня?
- Как можно!
- Друг моего генерала – мой друг! Продолжаю. Наш объект очень нуждается в деньгах.
- Гобсек или… цель накоплений?
- В испанской провинции Андалузия он приобрел в кредит роскошную виллу с видом на море. Внес солидный задаток, но… тамошние банкиры не чета нашим, они получают проценты точно в срок. Каждый день просрочки – солидная пеня. Вот он и крутится, как белка в колесе, старается и чистоту не нарушить, и баксов побольше сшибить.
- Вы не могли бы посоветовать: могу ли я стать одним из его кредиторов?
- Пожалуй, да. Если очень постараться. Однако помните: ни одной фальшивой ноты, все искренне и открыто, иначе…
- Прекрасно все понимаю.
- И преотлично, - мягко заключил капитан Мерлев, - важно в теперешней жизни отыскать свою нишу. И я никого не осуждаю за это, но… хочу повторить: то, что я сообщил вам – личное мое мнение.
Клинцов и Лужин понимающе переглянулись. Да и я понял без лишних разъяснений: капитан Мерлев, нисколько не таясь, набивал себе цену, открыто намекал на оплату услуги. Разинков ухватился за эту фразу, ибо, видимо, давно ждал ее.
- Я вам очень благодарен за совет, капитан! Кстати, я слышал, будто провозить в закрытую зону чемоданы, дипломаты и всевозможные кульки запрещено?
- Вы пройдете через ворота с рентгеном.
- Окажите мне еще одну услугу: возьмите этот пакетик, суньте его в свой бардачок.
- Прошу! – Капитан открыл бардачок. – Положите сами! – Разинков не заставил себя ждать.
- Как ловко у них все обставлено! – восхитился я. – Настоящие актеры. Талантливо берут взятки.
- Заметили, - проговорил Клинцов, - Мерлев – осторожный человек. К разинковскому пакету и не прикоснулся своими руками…
- Когда примерно я увижусь с генералом? – Голос Разинкова был вновь невозмутим.
- Сегодня днем – исключено. У генерала плотный график. Думаю, вы будете приглашены на ужин. Это – большая честь! – Капитан словно преобразился. Он млел от своих слов, видимо, был доволен презентом. – Да не переживайте вы! Воскобойников и мой шеф – соседи, дача к даче впритык. Далеко идти вам не придется.
- А Воскобойников точно меня пригласит сегодня?
- Вне всякого сомнения, насколько я осведомлен. Сергей Павлович сегодня даже на заседание комитета не поехал. Чувствуете, как поднимаются ваши акции?
- Дорогой мой капитан! – полушутя проговорил Разинков. – Вы явно недооценены начальством. Будь моя воля, я присвоил бы вам звание полковника.
- Благодарю, но… зачем высовываться раньше времени? До войны сотрудники НКВД носили невысокие звания, а какова была их власть? То-то… Ну, все, подъезжаем!
…По знаку Клинцова Лужин остановил нашу машину. До правительственной зоны оставалось еще километра три, но мы прекрасно видели микроавтобус, который остановился перед полосатым шлагбаумом. С двух сторон к машине подошли автоматчики в камуфляжной форме, один из них стал просматривать документы капитана…
- Ведь отлично знают в лицо Мерлева, но… - ухмыльнулся Лужин, - правительственная зона не улица с двухсторонним движением. Себя начальство охраняет тщательно.
- Это верно, - тихо ответил Клинцов, нажал на кнопку часов. Экранчик погас. – Охранников у нас развелось много, а хранителей мало…
Только теперь до меня дошел истинный смысл фразы, вскользь брошенной Клинцовым: “Наша страна, словно онкологический больной, балансирующий между жизнью и смертью. Метастазы коррупции и мафии разрастаются со страшной скоростью”. Как он был прав! Неужели у людей, обладающих властью, нет сил устоять против соблазна побольше хапнуть, не думая о последствиях? Вот наш красавец Воскобойников – выдвиженец сибирского края, умный, доктор наук, человек из потомков Ермака, с красивым, приветливым лицом. Ну, все при всем! Простой народ горячо проголосовал за него, надеясь, что наконец-то нашел истинного патриота, радетеля и защитника. А как вдохновенно он вещает с экрана телевизора – заслушаешься! С пафосом! С вдохновением! И бьет в самые горячие точки: о нуждах народа, о вымирании россиян, призывает дать бой преступности, смело бичует правительство и самого президента. Кажется, такой правдолюб не в состоянии изменить идеалам, лгать. И еще я подумал с откровенным ужасом: “Неужели депутат Воскобойников, Герой России генерал Левин, Разинков, а за ними – Юла-Папаиоану, Блювштейн, Василаке – одно сообщество, проще говоря, одна банда? Стало жутко. Куда мы суемся? Нас мигом проглотят и выплюнут, размажут по стене. И чувство бессилия овладело мной настолько, что захотелось вдруг заплакать…
- Дальше нам двигаться не стоит, - строго и категорично проговорил Клинцов, извлек из внутреннего кармана пиджака миниатюрный телефон. Я тогда еще не представлял, что это уникальная модель – связь, которую невозможно подслушать. Клинцов набрал номер:
- Семен Семенович, это я – Клинцов! Здравия желаю! До столицы добрались благополучно. Майор Лужин? Здесь, рядом. И Банатурский. Но пришлось по ходу действия изменить первоначальные планы. Позже доложу подробней. А сейчас прошу вас включить аппаратуру на третий канал спецсвязи. Лужин сейчас передаст вам координаты. Думаю, стоит вести запись постоянно. Нам отправляться в управление или… В спецтюрьму? Понял. Детали майор Лужин разъяснит. В тюрьму так в тюрьму! Передаю трубку майору.
- А у тебя, Женя, как я вижу “длинные уши” и “глаза робота”! – кивнул я на командирские часы с поистине волшебными свойствами. – Техника на грани фантастики. Электронное слежение – куда ни шло, но прослушивание чужих разговоров на таком расстоянии…
- Алеша, со временем ты узнаешь удивительные вещи, сейчас же скажу одно: нынче мы обладаем уникальной электронно-лазерной связью. Уни-каль-ной! Видел мальчиков с мобильными телефонами? Слышал, как иногда говорят: “Я тебе по мобильному позвоню”. Надеются, что их конфиденциальные разговоры не услышат конкуренты или милиция. Знали бы обладатели всяких разговорных устройств, что нынче наступил, естественно для специалистов, век “прозрачности”. Не существует ни стен, ни укрытий, за 12 тысяч долларов можно купить прибор, фиксирующий любые разговоры на уровне улицы, а за 120 миллионов – прибор, который позволит слушать переговоры премьер-министра. И наиболее легко прослушиваются разговоры по мобильным телефонам, это – открытая книга.
- Впечатляет! – только и смог проговорить я. – Наверное, наш разговор с Разинковым в вагоне-ресторане тоже прослушивали?
- Все значительно проще, чем ты думаешь. Вспомни: с какой целью ты водил Разинкова в вагон-ресторан? Пофантазируй, пораскинь мозгами.
- Наверное, пока мы там кутили, ваш сотрудник побывал в нашем купе и обыскал вещи “белого медведя”? – Я пожал плечами. Дальше этого моя фантазия не шла.
- Почти угадал. Да, наш человек действительно побывал в купе, только ничего не обыскивал, просто внедрил в одежду и обувь Разинкова подслушивающие устройства. Поэтому мы и все слышим.
- В одежде Разинкова “жучки”?
- А чему ты удивляешься? Вспомни, как тебя самого нашпиговали на Кипре.
- Женя, мы пропали! – Я схватился за голову. – Ты плохо себе представляешь, какой жох этот Владимир Ильич Левин! Прежде чем беседовать с Разинковым, он обязательно прикажет “просветить” гостя, и если это случится, хана! Хана всем вашим далеко идущим планам.
- Не волнуйся. Это исключено! – безапелляционно проговорил Клинцов. – Согласен, генерал Левин – профессионал высшего класса, однако есть детали, о которых не только генерал Левин, даже высшие чины МВД не ведают, иначе, что мы будем из себя представлять? Пугало огородное – все видят, но никто не пугается. Очередное спецподразделение? Кстати, наши “жучки” в России пока ни одному специалисту не по зубам.
- Странно: в одном вроде бы министерстве, а интересы разные, и у каждого управления свои тайны, дружба дружбой, а интересы врозь.
- Мы – “оборотни”, сражаемся с настоящими оборотнями! – дружелюбно заметил Клинцов. – Ворье и коррупционеры нам не дружки, хотя и носим мы одну и ту же форму.
Майор Лужин то и дело поглядывал на Клинцова, ждал от полковника новых указаний, ему не терпелось приступить к действию, а не дискутировать.
- А теперь прошу вас, господа-товарищи, - весело проговорил полковник, - согласно нашему дальнейшему плану проследовать в тюрьму закрытого типа. – Клинцов покосился на меня, ожидая очередной вспышки. И не ошибся, ибо слишком хорошо успел изучить мой характер.
- С вами, господин полковник, не соскучишься. – Мне показалось, что Клинцов шутит.
- Есть, следовать в тюрьму! – явно обрадовался Лужин. – Это интересней, чем гоняться за призраками.
- Стоп! Стоп! – взволновался я. – Ехал на спецзадание, а вы… в тюрьму. Такие экскурсии не по мне! У меня дельное предложение: пока вы будете обходить тюремные коридоры, я смотаюсь в Химки, навещу старого друга.
- Имеешь в виду Музыканта? – спросил Клинцов.
- Именно. А в тюрьму ехать принципиально не желаю.
- Нажми на тормоза, Алексей! – Клинцов положил руку мне на плечо. Мы с тобой на службе.
- Вы – да, я – нет, - едва сдержался, чтобы не послать Клинцова куда подальше.
- Так и быть, объясним задачу. Николай, введите писателя в курс дела.
- Слушаюсь, товарищ полковник! – Лужин чуть слышно заговорил, но каждая его фраза звучала в моих ушах, как раскат грома.
…Чем ближе мы подъезжали к секретной тюрьме МВД, тем более я волновался, лихорадочно перебирал в уме имена и клички зверобоев. Пытался представить лицо человека, к которому мы едем.
- Вероломная у этого мужика кликуха – “дядя Леша”. По-домашнему звучит, а он… хладнокровный убийца, расчетливый, жестокий. В архиве Интерпола фигурирует.
- Разве и за границей убивал?
- В Германии, судя по почерку. Он – выкормыш гестапо. Отстреливал людей одним методом – сквозь ткань плаща в бок.
- И этот гад тоже ждет помилования, - не скрывая раздражения, сказал Клинцов, - идем и тут на поводу у запада, скоро смертную казнь отменим. – Клинцов повернулся ко мне. – Алексей, у нас в руках против “дяди Леши” козырный туз появился. Днями наш генерал навел предварительный справки в комиссии по помилованию. И, представь себе, Алексей, этому заядлому “мокрушнику” повезло – президент помиловал его. – В голосе Клинцова сквозило недоумение и, хотя этот факт лил воду на нашу мельницу, было просто непонятно, почему свершился этот явно несправедливый акт.
- Помиловали профессионального убийцу? – откровенно ужаснулся я. – Наемника? Ну, знаешь, порой поступки нашего президента поражают. Как хочешь, это выше моего понимания.
- И моего тоже, - вставил майор Лужин, - око за око, только так можно искоренить зло. Я слышал, что в этом году из 154 приговоренных судами к смертной казни расстреляны всего двое.
- Однако, друзья, вернемся к нашим баранам! – оборвал посторонние разговоры Клинцов. – В чем наш дополнительный козырь? Во время беседы с “дядей Лешей” ты, Алексей, намекнешь ему, что нынче долг платежом красен, мол, рыночные отношения проникли и в уголовный кодекс и тому подобное. Эти кружева ты плести умеешь. Ты, мол, поможешь нам, мы постараемся помочь тебе. Тем более мы не станем врать. Помилование-то состоялось, только убийца об этом пока не знает.
- Словом, лови момент! – подмигнул мне Лужин.
- Итак, я должен… во-первых, признать “дядю”, если, конечно, когда-то видел его. Во-вторых, если “да”, то пообещать убийце содействие в помиловании в обмен на… алмаз Василаке. Так?
- Абсолютно верно.
- Но ведь это – шантаж! И не слишком ли высокая цена - помилование за блестящий камешек.
- Ну, опять понес без колес! – вздохнул Клинцов. – Допустим, мы откажемся от встречи с “дядей”? Разве это изменит решение президента? Мы упустим реальный шанс нащупать пути, по которым курсирует алмаз Василаке.
- Тут ты прав, Евгений Александрович! – Мне ничего не оставалось делать, как согласиться с полковником.
…Мне приходилось в прежние годы бывать в лагерях и тюрьмах. Не в качестве зека, а в качестве гостя. Приглашали выступать перед заключенными. И, конечно, видывал и “крытки”, и “семерки”, и “мокрые”, но то, что предстало перед моими глазами здесь в спецтюрьме, намного превосходило самые буйные фантазии о местах содержания. Тюрьма есть тюрьма, она не курорт, однако в тех “терновках” заключенные жили вполне по-человечески, а тут… сплошные глухие одиночки, шага четыре в длину и шага три в ширину. Стальные двери, а за ними стальные решетки. А в камерах – ни окон, ни стульев, узкие нары и… электричество. Яркий свет горел тут круглые сутки. И, наверное, это походило на страшную ежедневную пытку. Человек терял счет времени, не знал: на воле день или ночь, зима или лето.
До конца своих дней я, пожалуй, не забуду, как наша троица в сопровождении начальника тюрьмы шла по длинному коридору мимо наглухо задраенных дверей, за которыми с минуту на минуту ждали своей участи приговоренные к смерти. Примерно каждые пятьдесят метров мы останавливались перед стальными перегородками. Начальник тюрьмы нажимал невидимую нам кнопку звонка. Откуда-то сбоку приоткрывался “глазок”, надзиратель убеждался, кто идет, после этого стальные решетки автоматически открывались, уходя в невидимые стенные ниши.
“А если вдруг заблудимся?” – мелькнула у меня шальная мысль, и от нее похолодела спина. Ничего страшней не придумать. Да, мы – вольные граждане, занятые повседневными заботами, рядовые обыватели просто вряд ли задумываемся над тем, что существует мир грешников, не там, в аду, а тут, на земле, рядом с нами. Это и впрямь сущий ад, преисподняя, - тюрьмы и лагеря, переполненные до отказа СИЗО и пересыльные пункты, где сотни тысяч людей томятся в искусственных узилищах, без воздуха и свободы, очень быстро озлобляясь и превращаясь в диких зверей, для которых отныне не будет ничего святого. Верно подмечено: тюрьма – не мать родна, она на десять процентов исправляет, а на девяносто портит людей. Ясное дело: преступники должны нести наказание, но…
Я постарался отогнать мысли о заключенных вообще, подумал о том, что сам факт нашего появления в этом тщательно замаскированном под красные казармы “объекте”, казался неправдоподобным. Каких усилий, наверное, стоило нашему генералу добиться разрешения генерального прокурора на посещение этой тюрьмы. И, наверное, какое-то очень крупное дело стоит за всем этим.
Наши шаги гулко отдавались в ушах. Наверное, к ним с замиранием сердца прислушивался каждый приговоренный: “Не за мной ли идут?”
Наконец, начальник тюрьмы отворил дверь в служебное помещение. При его появлении два лейтенанта, игравших в шашки, встали и испарились. Я огляделся по сторонам: дверь, как и у всех камер – двойная, внешняя – железная, внутренняя наподобие клетки. В углу, под потолком – электронно-лучевая трубка, видимо, местное телевидение вело наблюдение за каждой камерой и за всеми коридорами. Правая сторона стены почему-то была задернута плотной черной шторой в виде жалюзи.
- Вот мы и пришли. – Начальник тюрьмы вытер обильный пот со лба. – Это – пункт наблюдения. Сейчас в соседнюю камеру введут четверых. Смотреть вы будете отсюда. – Полковник отдернул штору, и мы увидели странное ребристое стекло. – Учтите, по вашему желанию камера остановится на лице любого из подозреваемых. Вот кнопки: “стоп”, “назад”, “вперед”, “фас”, “профиль”. Вопросы ко мне имеются? – Полковник прищурился, очень довольный собой. Наверное, и ему редко приходилось принимать здесь гостей вроде нас.
- Понятно, но… - Лужин тяжело вздохнул. – Как вы только тут работаете? Наверное, из-за каждой двери круглосуточно исходят отрицательные заряды, стальные нервы нужны.
- Привычка! И служба! – По лицу полковника нельзя было сказать, что он изможден, надломлен или озабочен. Наоборот, начальник был в “свое тарелке”, улыбался, а щеки его лоснились от жира. Проступающий яркий румянец на холеном лице в мрачном здании выглядел вызывающе. – Итак, взгляните сюда! Видите, людей уже привели на опознание. Они перед вами, как на ладони, а вы… вас им вообще не видно, не бойтесь… Кто из вас будет опознавать?
- Этот сотрудник! – Клинцов решительно подтолкнул меня к ребристому стеклу.
Словно на ватных ногах, я вплотную подошел к странному стеклу, и передо мной открылась неприятная картина: в комнате, похожей на камеру, стояли четыре очень похожих человека – бледные, как будто смерть уже оставила на каждом из них страшную печать. Все были в одинаковых полосатых куртках. Они напряженно смотрели на красный огонек, куда им указали, и, казалось, ждали чуда. С каким бы удовольствием я выскочил бы из этих стен на улицу, на свежий ветер, но…
- Смотри внимательнее, Алексей! – Клинцову было не до моих душевных переживаний. Я впился глазами в опознаваемых, боясь обознаться, поставить еще под один удар уже приговоренных к смерти, хотя… что может изменить их участь? Я медленно, затаив дыхание, переводил взгляд с одного лица на другое. Двоих отмел сразу – слишком молоды. Когда мы ходили в Арктику, их и в помине не было.
- Банатурский! – прямо в ухо зашептал мне Лужин. – Неужели знакомца не узнаете?
Убей меня гром, если я признал кого-то из них. Нет, нет и еще раз нет. Хотел, было, уже объявить Клинцову, что среди этой четверки бывших зверобоев нет, однако не успел и рта раскрыть, как по команде офицера, вся группа повернулась ко мне в профиль, боком к телеэкрану. В таком ракурсе лицо одного из приговоренных показалось мне чуточку знакомым. Я буквально прильнул к стеклу.
- Ну? – нетерпеливо сказал Клинцов. – Ну, рожай, наконец! Или память отшибло!
Таким грубияном Клинцов не был никогда. Видимо, полковник тоже очень волновался. Не опознаем “дядю Лешу” и, словно карточный домик, рухнет вся, выстроенная с таким трудом версия… Нет, определенно я где-то встречал одного из этих зеков. Мясистый нос, в народе таких дразнят “картошкой”, густые брови, сросшиеся на переносице, тонкие в ниточку бесцветные губы, одно плечо ниже другого. Плечо! Плечо! Я напряг память и тихо вскрикнул. Да, абсолютно точно, такой человек был на “Алеуте Зайкове”. Он, помнится, всем рассказывал, что плечо повредил на лесосплаве. “Боже мой! – прошептал я. – Это же боцман Алексеев, точно “дядя Леша”. Боцман в ту пору был тишайшим человеком, капитан Зайков частенько поругивал его за мягкость и нетребовательность к нерадивым матросам.
- Что это ты бормочешь? – зашептал мне в ухо полковник. – Смотри повнимательней, ищи особые приметы. Неужели не узнал крестника?
- Женя, второй слева, мрачный тип с перекошенным плечом.
- Кто он по-твоему?
- Здорово смахивает на бывшего боцмана Алексеева, только за точность не ручаюсь.
- Так не пойдет. Тебе кажется или точно?
- Он, Алексеев, “дядя Леша”! – наконец решился я.
- Слава Богу! – выдохнул Клинцов. Слушай, сейчас мы втроем войдем в камеру, и ты заговоришь с Алексеевым, признаешь его. Мы с Лужиным будем рядом.
- Женя, я не знаю с чего начинать этот допрос.
- Не прибедняйся. Смотри ему прямо в глаза, говори спокойно, без злобы, по-дружески. Передай привет от Моряка, от Васи-грека, если хочешь, от Юлы. Выдержи паузу, посмотрим, как бывший боцман отреагирует на все это. У меня закралось подозрение, что твои киприоты в свое время обокрали Алексеева, этот момент тоже нужно использовать.
- Предположим, дядя Леша – идейный вор, смирился со своей участью. Пошлет нас куда подальше, что тогда? – Я тянул время.
- Возможен и такой вариант. Все наше дело – риск, помноженный на опыт, на психику, на случай, сам знаешь, кто не рискует, тот…
- Не пьет шампанское.
- Сомневаюсь, что Алексееву страстно хочется унести в могилу тайны. Человек жив, пока жива хоть капелька надежды, - глубокомысленно вставил майор Лужин.
- Ну! – Я выдохнул из легких воздух. – Давайте попробуем.
- Верю в нашу звезду, - поддержал меня Клинцов, - не даром мы положили столько сил, чтобы получить допуск сюда, в камеру смертников.
К этому времени из камеры увели троих, оставили одного Алексеева. Вместо зеков появились мы. Дядя Леша с удивлением поднял глаза. Наверное, каждую минуту вздрагивал, заслышав шум посторонних шагов, ждал палачей, но… взгляд его потухших глаз остановился на моем лице.
- Здорово, дядя Леша! – как можно непринужденней проговорил я, с трудом сдерживая волнение. – Узнаешь меня? – Приблизился к смертнику.
- Первый раз вижу! – зло буркнул Алексеев. Демонстративно отвернулся к стене.
- Я – корреспондент, меня на судне Дылдой звали, вспомнил? Когда в Арктику пришли, я тебя сфотографировал у штурвала. Ты, как морской волк, смотрел вдаль. Шикарный вышел снимок.
При этих словах в глазах бывшего боцмана впервые промелькнул интерес. Можно было не сомневаться: боцман признал меня, только профессиональная осторожность и подозрительность перебороли чувства. “Смертник” напустил на себя равнодушный вид.
- Я – Алексей Банатурский.
- С чем припожаловал? – нехотя спросил Алексеев. – Как вообще в эти стены пробрался? Хороших вестей не жду, но…
- Интересней другое: как ты, боцман, угодил в “смертники”? – Волнение улетучилось, исчезла скованность. – Ладно, я пришел, чтобы…
- Что, казнь мою хочешь описать? – скривил тонкие губы Алексеев, взглянул в сторону Лужина и Клинцова. – А это кто такие?
- Офицеры, которые меня сопровождают, - мгновенно нашелся я, - из комиссии по помилованию.
- Из комиссии? – Алексеев звякнул наручниками. – На кой лях? О приговоре я и без них знаю. Слушай, Дылда, со мной темнить нечего, я вырос из короткой рубашки, обрядился в костюм смертника, давай в открытую, какая нужда во мне?
- Приветик притащил от Моряка, - вовремя вставил Лужин, ибо я от напора бывшего боцмана малость опешил. – Велел ждать свиданки.
- Опять брешешь, мент, Моряк не знает, что я в “морге”. Эх вы, штучные фраера! – Лицо Алексеева вновь окаменело.
- Моряку наводку на тебя верные людишки дали.
- Чего ему меня отыскивать, смертника?
- Мы с ним один интерес имеем. Ты знаешь, где алмаз Васи-грека. Сам алмазик стырил в Арктике.
- Опять прокольчик, ребятки менты! Не знаю я никакого Васи-грека! А разговорился… давно человеческого языка не слышал, а вы… чужого мне не клейте, своего под завязку. И про алмазы я не ведаю! – Алексеев утер вспотевшее лицо рукавом полосатого халата. – Ежели других вопросов нет, до встречи на том свете!
- Авторитетным хочешь в могилу уйти, - снова взял в свои руки инициативу Лужин, мол, тайну с собой уволоку. Думаешь, старые кореша твои на мраморной плите имя твое выбьют?
- Выбьют, не выбьют, про алмаз Васи-грека слыхом не слыхивал! – упрямо повторил Алексеев.
- Может стоит все же поторговаться? – нашелся я, откуда что взялось во мне. Почувствовал себя, чуть ли не прокурором или верховным судьей, имеющим власть казнить и миловать. – Боцман, мы с тобой старые-престарые знакомцы. Тебе терять нечего. Предлагаем сделку ради обоюдной выгоды: ты поможешь нам, мы постараемся помочь тебе.
Алексеев задумался. Понять его было нетрудно: смертный приговор вынесен, но есть еще комиссия по помилованию. Чем черт не шутит, авось, и правда, помогут.
- Да ну его! – нарочно обострил ситуацию Лужин. – Пусть ждет своего последнего часа, я говорил: зря едем. Дылда уверял, что мужик ты толковый, ошибочка вышла.
- Не стоит терять времени! – подхватил Клинцов и демонстративно сделал шаг к двери.
- Постойте! – внезапно смягчился Алексеев. – Правда ваша: на тот свет ни хрена не уволочешь. Помню, покойный батька говаривал: “Человек рождается, кулачонки сжаты – все возьму, а помирает, ладошки пустые – ничего не прихватил”. Эх, мать честная, мне бы еще малость пофартить на воле, пожалуй, стоит и поторговаться. Что от меня требуется?
- Одно: где греческий алмаз? – Мне стало недоставать дыхания. Неужели дядя Леша не скажет?
- Какой алмаз?
- Васи-грека, ты пас его и… слямзил, следствием точно доказано, статьи тебе не пришьешь, однако и верить тебе больше не станут. – Реплика Клинцова была как нельзя кстати.
- Не упускай шанс, боцман. Времени у нас в обрез! – продолжал напирать я, чувствуя молчаливую поддержку Клинцова и Лужина. Они не делали никаких протестующих знаков, не одергивали меня.
- Дылду ты признал? Признал, - вновь проговорил Клинцов. – Это доказано: вместе с Банатурским ты плавал на зверобое.
- Плавает говно в проруби, мы на промысел морского зверя ходили, - Алексеев словно оправлялся от шока.
- Мы – люди сухопутные, а ты – бывалый моряк, но вернемся к алмазу.
- А уговор насчет “ты – нам, мы – тебе” в силе остается? – осторожно осведомился Алексеев. Он был готов продолжать торговаться, цеплялся за соломинку. – Рановато еще губить мою грешную душу, сидя в “морге”, вкус к настоящей жизни почуял, с позорным ремеслом завяжу.
- Полностью с тобой согласны, - заторопился я, - давай, дядя Леша, адреса, фамилии, не трать время попусту. Не обманем: ты даешь точную наводку на алмаз, мы тоже постараемся не остаться в долгу.
- Хрен с вами, ментари! Поверю еще раз, что мне остается, у вас – сила, а у меня… душа и та ссохлась. Дылде поверю. – Алексеев махнул рукой, мол, терять нечего, была не была. – Камешек тот цел, в Москве отлеживается.
- Это нам и без тебя известно, не пришли бы сюда, за стальные решетки, - вновь вступил в разговор Лужин и этим едва не погубил дело. – Знаем: камешек, как ты говоришь, в районе Красной Пресни.
Алексеев встрепенулся и насторожился, почуяв опасность: если менты знают, то цена ему – грош в базарный день.
- Ого! Глубоко копаете, господа менты, к чему тогда меня трясете? – Алексеев подозрительно обвел нас взглядом. – В каждом моем слове он, видимо, чувствовал подвох, однако не знал точно, какова его роль. Но то, что разговор не оставил его равнодушным, доказывало: дядя Леша знает намного больше того, что говорит.
- Многое знаем, - вставил Лужин, - но пока еще не все.
- Ничем помочь не могу, - предупреждая дальнейшие расспросы, сказал “смертник”, - копайте, копайте, авось достанете адресочки.
- Мы к тебе, боцман с чистой душой, а ты… - Мне и в самом деле стала непонятна позиция осужденного на смерть. - Чего темнить? Адресочек нам нужен, да и хозяина алмаза тоже в лицо не угадываем.
- Нашли хозяина, - не выдержал Алексеев, пренебрежительно отмахнулся как от назойливой мухи, и злобная гримаса исказила его нервное, в глубоких шрамах лицо. – Поди, ждет поганый фраерок, не дождется, когда меня “замочат” по приговору, чтобы тот греческий камешек на полочку приспособить.
- На какую полочку? – спросил я.
- На жмотную. Хозяин ваш, когда “зырит” на “цацки”, трясется, как трахнутый, жмот проклятый! – Алексеев, не удержавшись, плюнул на каменный пол камеры.
- Не любишь ты своего босса, гражданин Алексеев, - проговорил Лужин, - видать, крепко друг дружке насолили.
- А за что любить мразь? Я казни жду, а он богатенько себе проживает, без бабы, без детишек. Зато одно ему неведомо: алмаз тот заколдованный, людьми проклятый, у кого он хранится, владелец слезами да кровью умывается.
- И долго ты будешь, боцман, тянуть красную резину? – Я был в диком напряжении, в висках стучало, в боку остро покалывало. – Навел ты шорох, дядя Леша, - самого покоробило от фальшивой фразы. Какой к черту дядя, наемный убийца, приговоренный к смерти. Плюнуть бы ему в рожу и уйти прочь, но именно от этого подлеца зависит разгадка тайны, которая даст ключ сыщикам группы “О” к тщательно замаскированным ходам евромафии. Я старался не столько ради благополучия Васи-грека, сколько ради достижения истины и справедливости. С некоторых пор мною овладевало желание хоть на сантиметр, на капельку продвинуть поиски, а там… сыщики живо размотают клубок, не вечно же ему виться. – Слушай, боцман, у нас очень мало времени, по знакомству пробились в этот, как вы называете, “морг”. Давай начистоту: кто хозяин алмаза? Где его найти?
- Что заталдычил, Дылда, кто да кто? Неужто не дотумкали? – Алексеев уставился на меня, словно забыв о Лужине. – Дружок твой закадычный, бывший алкаш, фраерок с двумя ликами. На промысле, помнится, Музыкантом ты его звал. А среди московских барыг у него и по сей день кликуха “Скрипка”. Все! Больше ничего не скажу! – Дядя Леша ударился головой о стену. – Прочь! Все канайте прочь! Передышка нужна, передышка!
Наша троица послушно вышла из камеры смертников.
* * *