Тик-так, тик-так…
–Дедушка, а ты можешь остановить часы?
Тик-так, тик-так, тик…
Серебряная крышка с щелчком захлопывается. Перешёптываясь, звенья исчезают заиндевевших складках белых одеяний.
–Я могу остановить часы, но не могу - время.
– А что такое время?
– Время это то, что превращает сердца в угольки
Старик достаёт из кармана бардовый, бархатный мешочек, вытряхивает содержимое на ладонь, камешки переливаются, как алмазы, ломая об алые грани надсадные, закатные лучи уставшего солнца.
–Подуй! – говорит старик.
Девочка втягивает носом колючий воздух, изо всех сил дует на камни; кашляет, закрывает рот варежкой, но тут же отдёргивает и подаётся вперёд, огромные фиалковые глаза впускают и небо, и счастье, и чудо.
На ладони деда пылают угольки, жадно и жарко, выпуская вверх снопы беснующихся искр.
– Огонь!
Старик присаживается на корточки, разгребает снег и бережно кладёт туда угольки.
Девочка кричит:
–Нет! Погаснут!
Старик смеётся. Алое с синим пламя взвивается в воздух.
– Не бойся, не погаснут, – старик бережно гладит рвущие вверх языки пламени. Кажется, что они урчат от удовольствия, ластятся, как сытые кошки. Робкое, несмелое тепло плывёт по воздух. Девочка садится на корточки, обхватывает колени руками. В спину дует колючий, северный ветер.
– Дедушка, а куда уходят люди, когда их сердца гаснут?
Он не торопится отвечать.
Сверху на них смотрят чужие, заблудившие звёзды, с побережья доносится ровный рокот волн, там седое, но упрямое море борется со льдом.
– Уходят искать Северный ветер.
Девочка поджимает губы.
– А зачем?
– Чтобы он раздул пламя.
– Но ведь можно и не вернуться… Замёрзнуть.
– Можно, но те, кто возвращаются, узнают цену своему сердцу.
Девочка подносит ладони к огню и улыбается.
В фиолетовых зрачках плавают искорки.
– Надо беречь своё сердце, даже если от него остались одни угольки.