Группа крови номер один

Лауреаты Фонда Всм
ВЕРА ШКОДИНА - http://www.proza.ru/avtor/dubrawnaya - ПЕРВОЕ МЕСТО В ТЕМАТИЧЕСКОМ КОНКУРСЕ "ПУБЛИЦИСТИКА - 2" МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ


       Не так давно, роясь в старых фотографиях, я нашел  эти пожелтевшие, рассыпавшиеся в руках листки. Они принадлежали моему деду. Я помню, что он как-то готовился сделать что-то вроде книги воспоминаний  о своем пребывании в лагере смерти.
Что-то писал, зачеркивал, страшно волновался и снова писал. А потом сидел долго с неподвижным взглядом глаз, полных слез.
       А мне  было невдомек, что то, что он пытается оставить после себя, это все для нас, грядущих  поколений.
      Эта боль, эта скорбь, этот крик души. И это предупреждение.
И вот я держу в руках как бы письмо  из прошлого,  письмо-воспоминание  моего  деда:


        «Июнь – прекрасный месяц лета, когда все вокруг в цветах, сады утопают в зелени, идут школьные выпускные экзамены.
Я на всю жизнь запомнил этот месяц лета, месяц тысяча девятьсот сорок первого года.
        Мы с семьей жили в Риге, сестра оканчивала школу, а я в этом году собирался  в первый класс. И мы должны были  переехать в Ленинград.
Уезжать из Риги не хотелось, но отцу предлагали там работу.
Мы ждали только, когда закончатся экзамены у сестры, и тогда можно будет уехать.
        Каждое воскресенье я ждал всегда с радостью. Папа будет дома, и мы обязательно пойдем куда-нибудь  гулять. И это воскресенье я ждал.
       Воскресенье  двадцать второго июня…
Я проснулся рано, что-то гудело, стоял какой-то непонятный шум.
Отец быстро оделся и ушел, а мы сидели в веранде, прижавшись к матери.
Потом появился отец, и они о чем-то с мамой долго разговаривали, закрывшись в комнате.
      Я так и не понял, что случилось, но мама почему-то плакала.
Отец снова ушел и вернулся  только вечером.
Мама стала собирать вещи в чемодан и сказала, чтобы мы через час были готовы уехать, так надо для всех нас.
        Ночью подъехала машина, и мы отправились . Куда? Зачем? Я не спрашивал. Лишь к обеду мы подъехали к какой-то деревушке, состоящей из десятка дворов и окруженной со всех сторон лесом. Здесь я и узнал, что началась война, но что это такое, я тогда еще не понимал.
        А потом пришли они, «хозяева».
Нас выгнали на улицу, а там уже  были жители деревни.
Офицер что-то говорил и говорил.
          Потом подъехали машины.  Нас стали хватать из толпы и  бросать в эти машины.
Мама почему-то кричала и плакала. Мы с сестрой оказались в одной машине.
Она тоже плакала и прижимала меня к себе, как это делала мама
        Это был последний день, когда я видел свою мать и запомнил её такой: заплаканной и бегущей за нашей машиной.
         Всю дорогу сестра плакала и держала меня за руку. Я ее успокаивал, говорил что-то, а у самого по щекам текли слёзы.
       Мы еще не знали, что едем в жуткий, нечеловеческий лагерь, едем в  ад.
И он начался с собачьего лая, колючей проволоки, с вышки с автоматчиками, черного дыма, клубившегося из трубы.
        Нам было объявлено, что это концентрационный лагерь «Саласпилс».
При входе в него всех раздели, потом повели  в так называемую «душевую».
Нельзя было останавливаться, поток шел непрерывный, а на выходе уже стояли эсэсовцы
и распределяли нас по баракам.
       Вот здесь я и расстался с сестрой. Нас, таких же, как я, детей привели в какое-то помещение.
         И здесь я увидел страшную картину: дети лежали, стояли, сидели. В глазах была пустота, боль, страдание.
       Ко мне подошел мальчик, примерно такого же возраста, как я и спросил: «Какая группа крови?»
Я еще не знал, что это такое, и поэтому  не ответил ему, он, рассуждая, как опытный
Сказал, что «лучше бы первая – так быстрей умрешь», и отошел в сторону.
        Оттого, что я ничего не ел уже второй день, или от пережитого за эти дни, я уснул
Разбудил меня шум в бараке: кто-то ходил и кричал. А потом стали на тележку кидать
с нар детей, но они не шевелились.
И вновь я увидел того же мальчишку. Он объяснил, что это мертвых собирают, чтобы отвезти в крематорий – специальную печь для сжигания трупов.
         Днем всех тех, кто прибыл вчера, повели в санитарный узел для осмотра.
Каждому  на руке сделали  наколки с номером и группой крови. И тут я увидел, , что у меня первая группа. Врач похлопал меня по плечу и сказал:  «Good!»
        И потянулись дни, недели, месяцы. Каждый день кто-то умирал. И новые партии детей прибывали и прибывали, не давая потухнуть крематорию.
        И вот в один из осенних дней я увидел сестру, вернее узнал её по каким-то родным очертаниям, но это была уже не та, моя любимая сестра. Я стал звать её, но сил не было даже крикнуть, а она в сопровождении таких же  девушек, под охраной автоматчиков
Направлялась в сторону «Яра смерти».
        Мы все знали, что немцы держали барак с молодыми девушками.
Брали у них кровь, насиловали, а потом расстреливали.
        Не было слез, не было уже сил жить. И каждый раз после откачки очередной дозы крови, лежа на нарах, мечтаешь о том, чтобы утром уже не проснуться.
          Все меньше стали привозить детей. Нас в бараках оставалось с каждым днем все меньше и меньше.
         Мы слышали, что Красная Армия уже на подходе, но ни радоваться, ни надеется не было  сил. А немцы зверели, крематорий только успевал заглатывать новые партии узников.
           Но однажды… Нет, невозможно говорить об этом вот так просто.
И вот свершилось. Рано утром ворвались в город танки с нашими солдатами.
Но сил подняться уже не  было. И впервые за столько страшных дней и ночей  потекли слезы.
            Много лет прошло с тех пор, но память хранит все эти воспоминания вместе с номером и группой крови на левой руке.
После войны мне пришлось еще раз побывать на этом самом месте, где стоял концентрационный  детский лагерь «Саласпилс».
          Нет тех бараков, нет крематория, но на их месте создан мемориальный ансамбль скорби, музей  «Дорога страданий». На месте бывших бараков всегда лежат живые цветы, сладости, детские игрушки. А на месте расстрела девушек растет красивая березовая  роща, как олицетворение красоты тех. Кто лежит в этой  братской могиле, в «Яру смерти».
               
 …….Я долго не мог успокоиться. Я неподвижно сидел, согнувшись над этими листочками, которые исписаны мелким и рвущимся почерком моего родного деда, которого уже нет в живых.
      Я не смог сдержать слез и не стыдился их. Вспомнил о том, как одинок он бывал со своими, никому не известными мыслями. И как я зачастую был равнодушен к тому, чем он живет, о чем думает.
      Как я был занят собой и своими неразрешимыми  проблемами, которые казались мне глобальными.
         Я и не догадывался, что рядом со мной жил человек, родной мне по крови, в котором я не смог увидеть целого огромного мира, наполненного болью и отчаянием, страданием и состраданием, который мог не только рассказать мне о целом отрезке истории, но и научить многому в жизни. Поделиться своими раздумьями, сомнениями или откровениями.
         Позднее раскаяние…