– В Новогодние праздники дежурят.., – и главврач назвал медицинский персонал «Скорой помощи», добавив в конце, – в нечетные на вездеходе Сироткин.
– Почему Сироткин? – подал голос Николай.
– Потому что неженатый. Холостяку в тридцать лет только и остается, что на вездеходе…
Посмеялись и разошлись. Николай пришел в гараж, достал ящик с инструментами, тавотницу заправил, и полез под «УАЗ», в народе называемый «таблеткой». Вечером собрались в подсобке гаража. Все-таки праздник на носу. Ерофеич, негласный бригадир, принес небольшую ёлочку, нарядили по-шоферски. Посидели. Когда вышли из подсобки на бодрящий морозец, Ерофеич неожиданно предложил:
– Коль, а что, если нам с тобой ко мне закатиться? Таисия Петровна пирожков напекла, пальчики оближешь. Да с тобой и ворчать не станет. Пойдем?
Супруга Ерофеича, открыв дверь и увидев мужа под мухой, нахмурилась, но когда из-за спины выступил Николай, улыбнулась, пригласила в дом. Сидели на кухне. Ерофеич осторожно пропускал по пятьдесят.
– Все, Никола, тебя спросить хочу. Отчего ты у нас робишь? И почто водки сторонишься? Больной?
Николай сделался хмурый.
– А ты расскажи, легче станет. В себе носить, последнее дело.
– Да что рассказывать. История у меня нехорошая вышла через водку эту. Из армии я пришел героем. Механик-водитель, а на груди «За отвагу». Сам понимаешь. Загуляли. Не в первый день, конечно. В первый день я у своих побыл, и к Елене. Девушка у меня была, Ерофеич. Пожениться собирались. Она меня тогда, как мужа своего встретила. Только ведь, удержу-то не было. Друзья, товарищи, братишка Ленкин. Здорово мы гужбанить начали. Сам не знаю, что на меня нашло? То ли от того, что живой остался, то ли медаль эта. Кого не встретишь, в уши дуют: «Герой!» Вот среди ночи водочки нам и не хватило. Садимся мы с будущим шурином в «Жигули», я за руль. На седьмом километре вылетели с дороги. Парню ногу оторвало. Меня в кутузку. Он простил потом, а Ленка… Вот, когда всё закончилось, решил я, что водки пить никогда не буду, и людей спасать буду, как смогу. В милицию и в пожарные тогда не взяли. Под судом был. А вот сюда приняли.
– Да, – протянул Ерофеич, – А Ленка-то твоя, что?
– Ничего! Уехала в глухомань. Вроде близко, а не был я у неё с тех пор ни разу.
– Вот как, – Ерофеич потупился, загрустил.
Когда вышли на крыльцо, Ерофеич полной грудью потянул морозный новогодний воздух.
– Особенный он в это время какой-то, бодрящий. Рождественский, – старый водитель запрокинул голову, посмотрел на звезды, подернутые легкой дымкой, – К третьему или пятому запуржит, будь здоров. Хороших тебе дежурств, Николай!
Ерофеич оказался прав. Пятого с утра пошел снежок, а к вечеру разыгралась непогода. Мело так, что в десяти метрах света белого не видно. Примораживать стало. Николай сидел в диспетчерской, читал. Медсестра дремала у молчавшего пульта. Дни больших происшествий закончились. Поэтому на внезапную трель телефона медсестра откликнулась не сразу. И когда подняла трубку, сначала запротестовала.
– Да вы что? Мы за сорок километров.
Николай сам нажал громкую связь.
– Девочка десяти лет, острые боли. На горке дети катались. Ударились. Я сама ветеринар, больше докторов нет.
– Диктуйте фамилию и адрес.
– Сироткина Екатерина Николаевна, десять лет, село Высокое. Вы самые ближние, Полетаевская «скорая» на ДТП на московском тракте, а девочке плохо.
Николай побледнел, схватил куртку, бросился в дежурку. Через пять минут «таблетка» вылетела с территории больницы. Фары кое-как прорезали тьму и клубящуюся пелену летящего снега. На одном из поворотов, когда машину на обледеневшей и занесенной дороге бросило на обочину, Николаю показалось, что в стороне поля, лежавшего серым пространством, мелькнула огромная черная тень и блеснули огненные глаза неведомого существа. В памяти вспыхнула бабушкина быличка про то, как черный змей о трех головах перед самым Рождеством выбегает в поле да блазнится запоздалому путнику, выторговывая за сохраненную жизнь, сначала совесть. Кому ж жить-то не хочется, сдается путник, отдает совесть. Приотстанет змей, а потом набежит снова, и требует уже душу. А в такой круговерти и душу отдашь. Тогда радуются и змей, и путник. Один душу получил, другой надежду на спасение. А змей-то тут как тут – подавай ему чью-нибудь жизнь, взамен собственной. Сказывала бабушка, бывали такие случаи. Возвратиться путник домой, взъерошенный, всклокоченный, но радостный, потому что живой, а дома уж его покойный ждет.
До Высокого оставалось пятнадцать самых трудных километров. Одноколейную дорогу, лежащую среди бескрайнего поля, местами перегородили плотные курганы снега. «УАЗ» с полного хода врезался в них, фонтанами разметывая снег, надсадно урчал, работая всеми четырьмя колесами. Николай, крутя баранку то вправо, то влево, молил Бога, чтобы под барханом не оказалось провала, чтобы машина не села на брюхо. А ветер становился еще злее. Света забитых снегом фар едва хватало, чтобы разглядеть несколько метров впереди машины. Поэтому не сразу Николай рассмотрел стоящую понурую лошадь и затормозил у самой морды занесенного снегом животного.
Из машины выскочила молоденькая докторша. Девочку переложили на носилки и, перелезая через сугробы, закатили в выстывшее нутро «таблетки».
– Потерпи, миленькая! Потерпи, родненькая моя! – приговаривал Николай, укрывая серым одеялом девочку с бледным, без кровиночки, лицом.
Он был уверен, что это его дочка. Всё ж до последней буковки совпадало. Сейчас он уговаривал «УАЗ» не сесть в развороте, когда машина бамперами расталкивала оледеневшие брустверы полевой дороги. Развернулись. Пошли назад. Николай не верил своим глазам. От его колеи, проложенной полчаса назад не осталось и следа. Через какое-то время перед «УАЗом» вырос бархан, который машина с первого захода преодолеть не смогла. Её снесло чуть в сторону, и автомобиль беспомощно стал загребать колесами снег. Открылась форточка из салона.
– Коля, осторожнее, похоже у девочки смещены кости, каждый такой удар, как сейчас, может привести к разрыву позвоночного столба. Осторожнее.
– Не могу, сели. Сейчас в раскачку придется.
– Нельзя в раскачку.
Сквозь урчание двигателя, Николай услышал, как застонала девочка. Он нахлобучил шапку, надернул куртку, схватил варежки и выскочил из машины. Николай раскидывал снег. Дыхания не хватало, рубаха давно намокла и прилипла к спине. Предательскими змейками снег наползал под брюхо автомобиля, ложился на только что вычищенную поверхность. А за спиной метался кто-то невидимый черный и нашептывал:
– Не твоя вина. Обстоятельства. Пурга. Тебе бы самому до дома добраться. А так буксовать будешь, бензина может и не хватить.
Сироткин разгреб завал. Достал канистру, воронку, приладился лить бензин. В варежках неудобно, сдернул, сунул в карман. Бензиновую струйку сбивало порывами ветра в сторону, и тогда жидкость текла по горловине канистры и попадала на пальцы правой руки.
– Вот обморозишь пальцы, а ради чего? Не жиличка, твоя девочка. Не твоя она. Ты же не знал её до этого.
– Не знал, – громко выкрикнул Николай, встрепенулся и оглянулся вокруг, то ли сам с собой разговаривал, то ли черный змей где-то рядом кружился.
Втиснулся Николай в кабину, перевел дыхание. Сунул руку в форточку.
– Перебинтуй!
Кожа с подушечек пальцев слезла серыми кусочками, и каждый оголенный нерв заныл.
– Выберемся, – проговорил Николай и плавно тронул автомобиль.
Шли небыстро. Будто перестали бежать те секунды, за которые борются врачи при тяжелых травмах. Молоденькая женщина доктор застыла изваянием над укутанной девочкой, и сама казалась мумией.
Машину пару раз тряхнуло. Из салона прилетел не то стон, не то вскрик. Николай оглянулся, и поежился. Создалось такое впечатление, что на соседнее сидение в темной кабине устроился кто-то прозрачный, но осязаемый.
– Сердцем ты к этой девчонке не прикипел. Что, у тебя пациенты дорогой не умирали? Умирали! На всё воля Божья. Ты ведь всегда так думал. Не спорю, хотел помогать людям, хотел. Но уж случалась смерть, не заморачивался. Тебе бы самому целому остаться. Не рви душу, Коля! Не считай минуточки! Тем более, что сошел ты с дороги!
Николай мотнул головой и открыл глаза.
Машина с натягом резала плотную целину снега. В разбеге фар не было видно спасительных брустверов дороги, как и ориентиров впереди. Николай нажал на тормоз.
Доктор открыла форточку.
–Коля, нам бы поторопиться. Девочка на физрастворе, у нас с тобой в запасе часа полтора.
– Прикипел, не прикипел! Моя девчонка! – Николай дождался, когда включится навигатор, и врубил передачу.
Металлическим голосом навигатор просил вернуться к «трасса М-5», при этом показывая автомобиль в черном пространстве, будто космический корабль сбившийся с курса и теперь висевший в бесконечных просторах космоса. От осознания этого пробежал холодок по коже. Николай увеличил обзор. Чудо современной техники показало красную полоску трассы, до которой было не меньше двадцати километров. Рассчитывать на безмятежное движение не приходилось. Машину стало болтать из стороны в сторону. Пришлось остановиться. Николай сделал постромки из буксировочного фала. Вдвоём с докторшей они подвесили носилки с девочкой. Теперь удары и тряска не так беспокоили ребенка. «УАЗ» по целине шел увереннее. Но в круговерти снега, метущегося поперек дороги и сбивающего в ноль свет фар, Николай просмотрел овражек. Машину поволокло юзом. И как не боролись «УАЗ» и водитель с крутизной, не победили. Машина нагребла бортом снег и встала поперек небольшого наклона. Блокировка колес не помогла.
– Николай, минут на сорок осталось, – предупредила докторша.
По голосу водитель понял, что та теряет самообладание.
Он выскочил из кабины, сунул руки в карманы и не обнаружил варежек. Выпали где-то. Орудовать лопатой пришлось голыми руками. Снежное крошево попадало на руки, таяло и тут же превращалось в ледяную корочку.
– Все! Отдай мне её душу, и тогда ничем обязан никому не будешь. Дозвонитесь, завтра придет тягач. Все будет хорошо. Докторша, ты – живые. А девочке не судьба. Смотри, если ты сейчас замерзнешь, или не выедешь и сожжешь бензин, она все равно умрет. Но и тебе шансов никаких. А тут, на малые обороты, и тарабань до утра, чтобы в салоне жизнью пахло. Не замерзните. Пурга уляжется, спасение придет.
– Врешь! – орал Николай в метущуюся темноту ночи, замечая то тут там сверкающие глаза черного змея, – Врешь! – и продолжал лопатить снег, уже не чувствуя окостеневших на черенке лопаты пальцев, – Не отдам! Не отдам!
Прикинув расстояние, проторенное в снегу, он заткнул в держатели лопату, сел за руль, положил руки на воздуховод. Ломота в костях началась нестерпимая, такая, что Сироткин заскулил смертельно раненым зверем. «УАЗ» не подвел. Недаром же с любовью ухаживал за своей «таблеткой» Сироткин. Набрав скорость по расчищенной земле, машина преодолела крутизну, пошла ходко по целине, и через четверть часа выбралась на трассу.
Седьмого Николай пришел в дежурку. Официально он был на больничном, руки оказались обмороженными, но сидеть дома не стал.
– Мамка-то к нашей Катюхе приехала?
– Приехала, – кивнула сестра, – вон сидит.
Николай с надеждой оглянулся, внимательно осмотрел всех женщин. Елену не нашел. Подумал, не могла же та за десять лет измениться до неузнаваемости. Пошел к указанной медсестрой женщине.
– Простите, а вы кто Кате Сироткиной будете?
– Мать. Надежда Васильевна.
– А Лена? – невпопад спросил Николай.
Надежда Васильевна только пожала плечами. Потом спохватилась, бросилась к Николаю.
– Спасибо вам огромное! За Катю, спасибо! За жизнь! – и заплакала.
– Да что вы? Радоваться надо. Живая! Значит, вылечат! – и Николай улыбнулся широкой доброй улыбкой.