- А что, Дмитрий Святозарыч делает не как все? - Спросила Полина Бориса Семеновича, когда они уселись в прилично выглядевшую, хотя и старой модели, иномарку. Адвокат не стал заходить в квартиру, позвонил снизу на мобильный телефон, сказал, что будет ждать будущую «телезвезду» на улице, возле машины. Развернулся довольно лихо между густо припаркованными во дворе машинами, выскочил на уже прилично забитый транспортом проспект и только тогда спросил:
- Что вы имеете ввиду?
- Как что? Все съемки на ТВ, как мне казалось, проходят или в прямом эфире, или записываются вечером, скорее, даже ночью... А кинорежиссер назначил сбор на раннее утро.
- Массовка... Все дело в массовке! Зал на 500-600 человек собрать в будни — проблема. Он же договорился с руководством двух близлежащих с домом культуры вузов на утро. Подогнал десятка полтора автобусов, и студенты вместо аудитории были приглашены в них. Им пообещали приличный завтрак с вкусным кофе... А главное, сказали, что это - приказ ректора, что их повезут на съемки передачи, которую ведет сам Дмитрий Святозарыч...
- Умно! - Не удержалась от восхищения Полина. - Вот это психолог...
- Нет, просто делец, - перебил ее адвокат. - Вы только ничему не удивляйтесь, если что-то вдруг покажется не так... Я вам потом все объясню. ТВ - это кухня, довольно грязноватая. И не потому, что, как в нашем случае, ползала займут студенты театрального института. Для них это тоже и школа великого мастера, и практика. Во всяком случае, лишней для них эта встреча, как и все, что связано с мэтром, не окажется...
Машина довольно резво шла по наполняющимся утренней суетой улицам. Проскочили с поворота у памятника Пушкину Тверскую, за ней - почти без заминки - площадь у Белорусского вокзала. А там адвокат залез в какие-то переулки, замелькали заборы, промплощадки. И вот последний поворот: вдруг они очутились на знаменитой Газетной улице. Борис Семенович с трудом припарковал свою иномарку среди огромных размерами спецмашин с развернутыми толстенными кабелями, жилыми уютными фургончиками с табличками: «гримерная», «буфет», «спецтуалет» и т.п. Направились к дверям дома культуры, где, как на входе в ночной клуб, стояли рослые загорелые парни.
- Вот и фейс-контроль... Гвардия мэтра, служат за идею, бесплатно поддерживают образцовый порядок. - Адвокат показал охранникам два пригласительных билета, повел Полину внутрь клуба, поддерживая ее за локоть. Спросил:
- Кофе с бутербродом не хотите? В буфете все бесплатно... Смотрите, сколько там ребят, стоят чинно, не толпясь, не как это бывает обычно «на халяву».
Полина отказалась. Тогда адвокат сказал:
- Давайте вот что сделаем. Я не завтракал, выпью, пожалуй, чашечку кофе. С вашего разрешения. А вы — прямиком к зеркалам, дальше по фойе... И проходите затем в зал, к первому ряду. Там будут сосредотачиваться участники разговорного жанра... Ролевые, так сказать, герои. Или проводить вас, Полина Степановна?
- Я знаю этот дворец, - сказала несколько высокомерно Полина. - Мы с мужем встречали здесь один из новых годов...
- Прекрасно! Если к вам до моего прихода подойдет администратор мэтра, спросит об участии в программе, скажите ему, что вы из эпизода о безработице. Он вам все объяснит... Но, думаю, что я успею уже быть с вами.
И они расстались на какое-то время. Полина мельком осмотрела себя в зеркало: ей уже ничего не хотелось менять в одежде (в сумочке она держала запасной шарфик и поясной ремешок, идущий в тон к платью). Не увидела она больших изменений и в прическе, хотя окно в машине адвоката было открыто, и ветер довольно прилично трепал ее волосы. Она прошла к дальним дверям, ведущим в зал к первому ряду. 2/3 мест были свободными, на остальных креслах, в центре, сидели трое ветеранов с орденами и медалями на груди, какие-то женщины довольно преклонного возраста с детишками от трех до пяти лет. Полина прошла в правую часть ряда, уселась на второе место с краю. «Вот так-то лучше, не буду бросаться в глаза... А, может, и забудут про меня? Хорошо бы. Что-то я совсем не готова солировать. И адвокат не зашел в дом, не успел посмотреть мою речь... И сейчас направился в буфет, на бесплатный кофе. Теперь уж точно не посмотрит... Да и Бог с ним, расскажу своими словами и будь, что будет».
Из дверей в зал вошел ветеран с орденскими планками на левой части двубортного пиджака в крупную полоску. Он был небольшого росточка, со сморщенным лицом желтоватого цвета, с глазами, видно, что подведенными тушью. Почему-то в кепке, как на героях фильма «Трактористы», на ногах начищенные хромовые сапоги. «Господи, - подумала Полина, - прямо из сельского самодеятельного театра... Сейчас старческим голосом начнет читать монолог деда Щукаря!».
Ветеран прошелся по свободному пространству у первого ряда, несколько гарцуя своими маленькими хромовыми ножками. Ему все нравилось, чувствовалось, что он пребывает в прекрасном расположении духа. Он не дошел до Полины метра полтора-два, повернулся вокруг своей оси и направился к троим ветеранам, сидящим в центре ряда. В это время к Полине уже шел Борис Семенович, на ходу вытирая руки белой салфеткой. Он заговорил:
- Ну, как вы без меня? Что это спрятались так далеко? Давайте посмотрим ваш текст выступления вместе... Время еще есть. Мэтр приедет только через 40-50 минут. А сейчас с залом начнут работать массовики, нужен разогрев публики...
Полина достала из сумочки две странички текста, протянула их адвокату. Тот пробежал их за минуту, настолько профессионально и быстро читая, что Полина не могла скрыть восхищения:
- Меня бы за такое чтение тут же выгнали с редакторской работы... Но вы — мастер...
- У нас нет времени на тактичные расшаркивания при обсуждении материалов... Не обижайтесь! Забудьте этот текст и выбросите из головы!! Где эмоции?! Где несчастная женщина предпенсионного возраста, без мужа, погибшего в схватке с бандитами?! А она еще подняла двоих сироток, дала им высшее образование... И все это, живя впритык, перебиваясь с хлеба на воду, считая каждую копейку... Ее знают и искренне уважают в Дании, как лучшего переводчика «Русалочки»... А она торгует сегодня отечественной зубной пастой в тюбике, которым можно убить покупателя...
- Мужа не убивали бандиты... Он погиб в автомобильной катастрофе...
- Кому какое дело, как погиб ваш муж?! Пусть будет героем! Я не об этом... Зал готов будет хлопать до упада, приветствуя каждое ваше слово! Он к концу вашего выступления должен быть готов растерзать ваших сопливых богачей-хозяев, неправедным путем завладевшими парфюмерной фабричкой. Фабриканты, ети их мать! Пусть у Саввы Морозова да у Мамонтова поучатся быть русскими фабрикантами! Вас вышвырнули на улицу... Без средств к существованию... С двумя детьми — интеллигентами. У вас на приличные колготки нет денег! А как же строить свою жизнь? Да, попросту говоря, как жить-то! На панель, что ли идти?!...
- Ну, Борис Семенович, это уж вы слишком, загнули?! И потом у меня все это есть в речи... Только мягче, интеллигентнее...
- Ну, хорошо, не будем ссориться! Я эмоциональный человек, когда-то был режиссером армейского народного театра. Ставил «Барабанщицу», возил ее с труппой в Москву... А водевили Чехова! А Достоевского — не хотите?! Сонечку Мармеладову... Чтоб мороз продирал до костей! Иначе — нам здесь нечего делать. Мэтр отвернется от нас, как только почувствует сырость, холодность, безразличие наше. Он не станет слушать вас, уйдет с вопросами к другим героям передачи. Вот так, голубушка, Полина Степановна...
- Ну, и хорошо... В конце - концов, интеллигентный человек должен оставаться интеллигентным всегда.
- Ах, так вы считаете? Вы хотите дело выиграть? Чтобы по суду вам все вернули и восстановили?
- Не знаю, Борис Семенович... Просто не знаю уже...
- Хорошо! Думайте! Что выйдет, то выйдет... Вам слово дадут. А уж как вы воспользуетесь им на деле, это ваше право... Но обратите внимание вот на этого ветерана в фуражке и хромовых сапогах. Он будет выступать раньше вас, как мне стало известно. Может, он заставит вас пересмотреть свои взгляды и подходы... Прошу настоятельно послушать его с вниманием.
Двигаясь по ряду, к ним направлялась молодая девушка. Она была красавицей, высокой, длинноногой, с копной пепельно-зеленоватых волос и милыми ямочками на продолговатом, симметричном лице. Улыбнувшись, она заговорила правильным актерским голосом:
- Вы - Полина Петровна?
- Степановна, - уточнил адвокат.
- Очень хорошо, извините... Вы идёте на крупный план в разделе о безработице... Вы подниметесь на сцену по правой лестнице, к трибуне не ходите, вставайте у рампы, не перекрывая стол президиума... Он у нас будет. Так решил мэтр... Это более знакомо старшему поколению, импонирует ему, успокаивает ветеранов... На вас наплывет камера из зала. Потом крупно перехватит камера на сцене. Она появится из-за кулис. У вас будет диалог с мэтром... Говорите, не стесняйтесь, думайте, отвечайте на его возможные вопросы, не спеша. На камере будет гореть лампочка... Оператор будет оставлять вас, переходить в нужных местах к мэтру... По ходу вашего диалога у него будет, минимум, два монолога. Не мешайте ему здесь! Выждите, а потом, как бы подхватив его мысли, продолжайте свой рассказ. Реагируйте на зал: им будут управлять... Он будет бурно реагировать, хлопать и свистеть. Но в нужных местах. Не пугайтесь этого, выжидайте, сделайте паузу и снова в бой!
Девушка взяла Полину за руку и повела к сцене. Они поднялись по ступенькам справа, встали у края сцены. Она кому-то махнула в зал, и на Полину стала наезжать черная и страшная на вид камера на длиннющей «руке». Полина сначала даже испугалась, немного отошла от края сцены. Из зала раздался голос:
- Ни шага! Стойте на одном месте! Иначе вы уйдете из кадра... Это ваше святое место! Отсюда вы будете говорить пока вас не перехватит вторая камера... Ясно?
Полина на автомате кивнула. Камера отплыла назад в зал.
- Вот и все, - сказала девушка-администратор. - Итак, вашу фамилию называют, вы идете на сцену... Ну, ни пуха. Пока-пока...
- К черту! - Сказал адвокат, опередив открывшую было рот Полину. Она, конечно же, не сказала бы «к черту», просто хотела поблагодарить милую обходительную девушку. «Это сейчас такая редкость...», - только успела подумать Полина, как ее мысли тут же прервал адвокат:
- Коротко! Рубленными фразами, типа: «Нас пытаются лишить гражданских прав!!», «Безнаказанность должна быть пресечена!!», «Каждый гражданин имеет право на труд!!»... Тогда мэтр поймет, что с вами можно иметь диалог... По крайней мере, этими лозунгами вы не будете ему мешать излагать свои мысли. Вы в нужное время будете только помогать ему! И тогда он вас сумеет защитить! О, это дорогого стоит... Это надо будет видеть!! - Адвокат помолчал, видимо, мысленно представил, как будет защищать Полину мэтр кинематографа. - Но я ухожу с первого ряда. Здесь места только для выступающих... Мысленно я с вами, рядом... Вы будете чувствовать меня. Ни пуха! После записи программы — не уходите, ждите меня на месте...
Полина промолчала, никак не отреагировала на слова адвоката. У нее начинался нервный озноб, когда она чувствовала, как холод ползет по рукам, доходит до плеч, груди... «Господи, - зашептала она, - помоги мне выдержать все это... Только бы не началась «чесотка». Таблетки она приняла еще дома, чувствовала себя несколько расслабленной, но была уверена, что фармакология не подведет. Чтобы как-то успокоить нервы, отвлечься, она стала смотреть на коллег по первому ряду, которых заметно прибавилось. Доминировал мужичок из «Трактористов», ему только гармошки не хватало. Он задирал соседей, картинно смеялся, топал ножкой в сапогах, то и дело упирал руки в бока, будто собирался плясать «Гопака».
В зале практически все места были заполнены. Администраторы скоренько распихивали молодежь по вместительному балкону. Полина слышала какие-то громкие выкрики, которые доносились из фойе, всплески бурных аплодисментов. Наконец, поняла, что прежде, чем запускать очередную порцию студентов в зал, с ними проводился так называемый разогрев. Они по команде старшего по сектору в зале «отбивали ладошки», выкрикивали лозунги и даже свистели. И вот вся эта подготовленная масса людей уже оказалась в зале. Вдруг перед сценой появился мощный человек в темных очках, он поднял обе руки и громоподобным голосом проревел: «Идет!!»...
Зал вскочил с мест, бурные, несмолкаемые аплодисменты буквально забили все пространство от задней стенки с окошечками для показа кино до самой сцены. Свист. Выкрики: «Браво!!», «Мы с тобой!!».
- Мо-лод-цы!! - Взревел мужчина в очках. - Ждем мэтра... Команда по взмаху руки!
Зажглись дополнительные прожектора, сцена с небольшим столом для президиума сверкала как подиум конкурса «Мисс Вселенная», переливаясь цветами российского триколора. Становилось заметно жарковато. Видимо, это же заприметили и устроители шоу, раздался мощный гул заработавшего вентилятора, и по залу загуляли сквозняки. Полина чувствовала как нарастает нервозная атмосфера ожидания. А мэтр все не шел. Она посмотрела на маленькие часики, спрятанные в кармашке сумочки: уже было 28 минут с перебором от предполагаемого начала записи программы...
...Зал встал, взорвался аплодисментами, криками:
- Урааа!! Браво, мэтр!! Мы с тобой!! Мы тебя любим!! - Неслось из разных концов зала.
Полина развернулась в пол-оборота, увидела как в середине довольно вместительного прохода в зале стоял высоченный, широколицый, лучезарно улыбающийся мэтр кинематографа. Как же он всех любил! Как искренне он махал руками, подмигивал глазами кому-то персонально из сидящих в зале, как неистово целовал свои ладони и посылал поцелуи по рядам. Овация длилась минут пять, не меньше: мэтр успел пройти из конца в конец прохода, пожал нескольким солидным дядям и тетям, сидящим в центре зала, руки. И, наконец, он проследовал к сцене. Тишина водворилась в зале такая пугающая и такая гнетущая, что у Полины опять поползли мурашки по спине.
«Что-то не то, не так пошло? - Подумала она, переживая за знаменитого киноактера и режиссера.- Я не должна его подвести! У нас в диалоге не должно быть пауз... Все должно идти как по нотам!».
Мэтр встал за столик президиума, картинно крутанул ус, этими же пальцами щелкнул микрофон и снова заулыбался своей лучезарной улыбкой. Зал снова взревел. Но сейчас он довольно быстро успокоил наиболее рьяных поклонников своего таланта, сказал:
- Пустяшный повод собрал нас сегодня всех вместе... Скоро выборы президента страны. Собрались бы мы здесь или нет, выборы бы все равно состоялись. И без наших сборов и предполагаемых дебатов. Но мы решили собраться, и мы это сделали!! И это первое и главное, что я хотел бы отметить, из тех завоеваний, которые нам гарантированно предоставило нынешнее руководство страны...
Полина слушала и понимала, как просто и доходчиво говорит он с людьми, как внимательно его слушают... Как умело, без пошлости и надутого пафоса говорит он о конституционных завоеваниях, о правах человека на свободу слова, труд...
«Все-таки он — гениальный режиссер..., - думала Полина, уже не вникая в смысл его коротких и рубленных фраз. Она просто слушала тембр его голоса, любовалась его открытым лицом с горящими глазами и немного топырящимися усами. - Он заставляет человека влюбиться в себя... И неважно, что он говорит! Главное, что он говорит твоими словами, и он знает твою правду... Он все может сказать за тебя. Ты ему доверяешь».
Полина видела, как на сцену из зала проследовали какие-то важные люди, до нее долетали такие необычные слова: «Мой друг, замминистра труда и социальной политики Володя Оболенцев...», «Консультант моего фильма, судья Конституционного суда России Иван Порфирьевич Заозерцев...», «Ветеран Великой Отечественной войны, снявшийся в эпизоде моего фильма в полный рост Калистратов Христофор Иванович, уроженец самой сердцевины матушки-России города Суздаля».
Зал опять ревел, неистовал, приветствуя собравшихся возле режиссера людей. Камера - рука то наплывала на сцену из зала, то отступала назад, показывая орущих и хлопающих людей.
До Полины очередь пока не дошла. Она смотрела на сцену и немного недоумевала: ветеран без кепки, но в тех же хромовых сапогах и полосатом двубортном пиджаке рвался из объятий режиссера к трибуне. «Ну, Христофор Иванович, ну, голубчик! Давайте послушаем замминистра... А потом — вы... Клянусь... Обещаю». - Все напрасно! Ветеран вырвался из специально ослабевших рук мэтра и бросился к микрофону на трибуне.
- То-ва-ри-щи! - Выкрикнул он. - Никого не хочу обидеть... Тем более моего друга, Митрия Святозарыча! Но так жить, как мы сейчас живем, нельзя!! Ветераны не то, что у черты бедности живут... Ниже плинтуса, как говорят в народе, находятся. Вот я, к примеру, о себе скажу. Пенсии мне хватает на полмесяца... И то только на еду и квартплату. Посмотрите, - и он вышел из-за трибуны, - сапоги покупал в период оттепели... Счас в городе уж никто и не ходит в такой обувке. - Уйдя от микрофона, ему пришлось напрячь голосовые связки. Ветеран вернулся к микрофону. - Даже приличных кальсон не могу себе позволить купить... Это до чего же мы дожили, а!? Да я при советской власти получал под три сотни в месяц, с депозитом каждый третий год возил семью на море... А у меня четверо душ без жены было! Вы это понимаете? Нет, вы ни хрена не понимаете, нынешняя власть!! С огнем играете! Ну-ка, если ветераны отвернуться от вас?! Ну-ка, если наши сыновья да внуки пойдут за нами?! Да мы сметем, к едрене фене, такую безответственную власть!! Как можно не думать об своем народе! Как можно бросать на произвол судьбы стариков, своих дедов и отцов?! Доиграетесь!!
И почти шепотом закончил:
- Это я вам говорю, кавалер Ордена Солдатской Славы Христофор Иванович Калистратов...
Полина плакала, не стесняясь слез, долго не могла достать из сумочки платок. Зал молчал: гробовая тишина повисла в партере и на галерке. Ветеран опустил голову, ни на кого не глядя, сошел по ступенькам со сцены в зал.
Тишина...
- Товарищ ветеран, - сказал тоже почти шепотом режиссер, - простите... Хочу надеяться, что сегодня вас услышат: и президент, и премьер-министр, и депутаты, и местная власть. Стыдно-то как, ...трудно дышать..., - ведущий встречи выждал такую длинную паузу, что стало слышно как зал задышал, освобождаясь от спазма.
Продолжил, в раздумчивости:
- Но я рад, Христофор Иванович, что вы эту боль смогли высказать на нашей встрече. Вас никто не одернул, не зажал вам рот, не стащил с трибуны, как это бывало раньше. Вы смело, не боясь, предупредили власть о возможном бунте... А мы знаем, какие на Руси-матушке бывали бунты... И вас не арестовали карательные органы! Значит, дорогой ветеран, и мы, и наша власть стали другими... Другими!! Вдумайтесь, друзья, в это короткое слово: дру-ги-ми... Это стоит временных катаклизмов, неустроенности, некоторого безденежья... Потому что у нас есть главное — свобода!! И мы должны эту свободу беречь, как зеницу ока!! И наше счастье, что это понимает наш президент... И его команда!
Зал опять ревел, неистово хлопал и орал в сотни глоток: «Наш пре-зи-дент!! Наш пре-зи-дент!! Мы — с тобой!!».
Полина плохо соображала, что происходит в зале, практически перестала вникать в суть того, что говорили ораторы, сидящие рядом с мэтром за столом президиума. Ее так поразила сцена с ветераном, что она не могла больше ни о чем думать. «Надо найти фонд помощи ветеранам войны и труда, передать свои последние сбережения... Так жить нельзя... Это позор нации, которая забросила своих стариков... А я еще со своими болячками, с парфюмерной фирмой... Господи, прости меня за эту гнусность, которую я позволяю себе в мыслях и делах... Это как слеза ребенка — старики, их беспомощность, их абсолютная незащищенность... Мамочка, папа, простите меня, что редко вижу вас, что я не с вами».
Как прошел диалог с мэтром, Полина почти не помнила. К концу непродолжительного разговора она вдруг расплакалась. Режиссер не растерялся, был готов и к такому повороту событий. Но по нему было видно, что не такого диалога он ждал от продвинутой и просвещенной партнерши. Он почувствовал, что Полину гложут совсем другие мысли, не «право на труд» волновало ее в те минуты...
Видимо, поэтому он спросил:
- Что бы вы больше всего сейчас желали?
И Полина сказала в зал:
- Извиниться перед ветеранами... Это и моя вина, что они так живут...
- Вот так всегда у русского интеллигента, - сказал режиссер. - Ее выгнали с работы, нет денег на существование, а она приносит, прежде всего, извинения тем людям, которым сейчас еще горше живется на свете... Дайте, голубушка, я вас расцелую... А с вашими обидчиками разберется Владимир Никитич Оболенцев, замминистра труда. Так, Володя?
Замминистра, делая записи в небольшой книжечке, закивал головой. Полина сошла со сцены, еле добралась до своего места в первом ряду. Усталость наваливалась сразу на все тело: на плечи, кисти рук, ноги; колени отказывались сгибаться. Она перестала шевелить ногами, с нетерпением дожидаясь окончания программы. Оваций в конце шоу было поменьше, видимо, устали и студенты, и немногочисленные приглашенные — жители окрестных микрорайонов. Свет отрубился сразу после заключительного слова ведущего. Мощного телосложения мужчина в темных очках снова вышел на площадку перед сценой и громким голосом объявил:
- Спасибо! Все свободны!
Участники передачи потянулись на выход.
Полина продолжала стоять у своего ряда, дожидаясь адвоката. Она не заметила, куда подевался ветеран в хромовых сапогах: не было ни его, ни четырех бабулек с внуками. К ней подошла девушка-администратор, сказала:
- Полина Ивановна, режиссер ждет вас на чай в фойе второго этажа...
- Степановна...
- Извините, сегодня просто наплыв народа...
Полина поблагодарила девушку, сказала, что обещала дождаться адвоката.
- Он уже там, на чаепитии. Просил передать вам, чтобы вы поднимались на второй этаж...
«Странно,- подумала Полина, - то опекает меня как детсадовку, то бросает одну в незнакомом коллективе... Может, мне прямо домой идти? Что-то уж очень я устала, плохо мне...». Но старая школа воспитания, чувство ответственности перед товарищем, коллективом, перед той ситуацией, когда кто-то где-то тебя ждет, взяли верх. Полина побрела на второй этаж. Поток людей схлынул с этого этажа довольно быстро: их выпускали на улицу первыми. Фойе на 2/3 своего пространства уже было отделено переносными перегородками. Из-за них доносился монотонный гул, в который врывались громкие выкрики и смех. Мимо двоих охранников Полина прошла за перегородку, увидела импровизированный стол. Адвокат, заметив ее, энергично замахал руками. Но в это время, перекрывая гул голосов, заговорил ведущий шоу:
- О, наша советская интеллигенция пожаловала, - заулыбался Полине знаменитый режиссер, сидящий во главе стола, составленного из переносных столиков. - Ну, что же вы заплакали-то, голубушка... А я вас хотел еще потерзать, чтобы молодым хозяевам нашей страны неповадно было обижать уважаемых людей... А? Но почувствовал, что размагнитил вас Христофор Иванович, а, голубушка, ведь так? Проходите поближе ко мне, садитесь рядом... Христофор Иванович, познакомьтесь с Полиной Степановной... Только она - настоящая жертва! Но мы ее спасем, спасем... Полина Степановна, поверьте, это произойдет сразу после выхода передачи в эфир... Помяните мое слово!
И без перехода режиссер продолжил, обращаясь уже к собравшимся:
- Дорогие мои! Мои кровинушки... Да... Мы столько сегодня крови потратили, что неделю могли бы на ней энергично жить... Но не жалейте! Все пошло в дело... На Русь нашу скромную и святую ничего не жалко! Ни-че-го... Я в миноре... Нет, не потому, что смертельно устал... Нет... Это совсем не главное — наши личные проблемы и болячки... Слишком много проблем навалилось на наше государство. Их надо решать. Всем миром, как всегда в трудную для Родины минуту! И мы решаем!! Мы помогаем руководству страны... Мы бьем в набат, криком кричим ему о ветеранах, об обездоленных, о забытых и затерянных в одиноких домах своих... Мы говорим ему, что мы - православные христиане, объединенные одним Господом и сыном его... И нас не надо дополнительно сплачивать и объединять... Но мы, люди искусства, как и церковнослужители, и все православные, вносим свою лепту в объединение народа вокруг сильного и целеустремленного государства. Нет ничего более благородного в жизни человека, чем служение Отечеству!
Режиссер встал, держа в руке фужер тонкого стекла с шампанским, оглядел собравшихся за столом единомышленников, закончил речь:
- Это первая часть моего тоста... Не могу не сказать в продолжении о приятной для меня миссии... Торжественно сообщаю о том, что вчера решением президента страны почетное звание «Заслуженный артист России» присвоено актеру малоизвестного провинциального театра в уральской глубинке... Христофору Ивановичу Калистратову!
Сидящие за столом оцепенели, все стали смотреть на маленького тщедушного «деда Щукаря», который наклонил подбородок к груди, часто-часто моргал веками и, наконец, не выдержав нахлынувших слез, закрыл лицо руками... Его плечи дергались в мелких конвульсиях, голова раскачивалась из стороны в сторону. Старый актер плакал как ребенок. Был едва слышен его голос, повторяющий одну и ту же фразу:
- Ми... ми... трий Свя-све-то-за-рыч... Ах, Ми-трий Свя-то-за-рыч... Мне уж... уж скоро... помирать... Ах, Митрий-Митрий...
- Голубчик мой..., - мягко и нежно, нараспев и даже с тягучей ленцой заговорил мэтр. - Это заслуженная оценка вашего дара, актерского мастерства... Только за месяц-полтора предвыборной кампании вы объехали с выступлениями полстраны, блестяще показали себя на подмостках народных театров и народных сборищ... Я вас, велением Всевышнего, нашел в неофициальной столице Сибири, в доме культуры при тысячном скоплении горожан... Вы были, как великий русский актер Леонов, великолепны! Вам даже не надо играть ветерана, вы и есть живой ветеран. Вот вас и нашла награда Родины...
Полина сначала ничего не понимала. Увидела глаза адвоката, спросила его мысленно: «Что здесь происходит?». Тот пожал плечами, как-то украдкой посмотрел на режиссера и опустил глаза к фужеру. «Боже, это же спектакль... Это же фарисейство... Куда я попала? Подлец адвокат, втянул меня в эту мерзкую, подлую и циничную историю... А я еще ревела... Ой, Господи, прости меня, прости... Что я делаю здесь? Это же пир во время чумы! С раздачей наград, орденов и медалей... Сейчас и мне медалька перепадет... За вклад! Вон... Бегом отсюда!».
Полина ничего уже не могла поделать с собой: медленно поднялась со стула, вышла из-за стола и, ни на кого не глядя, пошла к выходу. Охрана попыталась остановить ее, но услышав тихо и с расстановкой произнесенное: «Прочь руки, мерзавцы...», беспрепятственно пропустила женщину к выходу.
Анонс повести "Полина".
Повесть размещена на
странице автора.