Каждое утро Петрович со своим компаньоном прогуливался по родному кварталу, проходя тихими улочками их спокойного райончика, где, в общем-то, и жили в массе своей стареющие пенсионеры.
Он не любил сидеть на лавках у подъездов, где собирались каждый день его соседки, и не стучал с другими стариками в домино или шахматы в глубине дворика за старым металлическим столом, который именно он и сделал сам в далеком 1972 году. В тот год как раз родилась Машка, и Петрович (тогда еще просто двадцатилетний Игорёха) смастерил местечко для жены, новорожденной дочери и других молодых мамочек, чтобы тем было где посидеть в теньке под акациями, пока малыши спят в колясках, а родительницы читают книжки или вяжут бесконечное приданое своей детворе.
С тех пор прошло сорок лет. Маша выросла, выучилась на переводчика, уехала в Испанию, да и вышла там замуж за испанца. Теперь у Петровича было двое почти взрослых внуков – Санчо-Саша и Клаудиа-Клава и зять Леонардо, которого Игорь Петрович по-свойски звал Лео или Лёвкой. «Испанские дети» приезжали на родину каждый год, но не оставляли надежд, что отец все-таки решится перебраться к ним в Европу, а не будет доживать свой век в одиночестве. Ведь восемь лет уж прошло, как умерла жена Игоря Петровича: скончалась в одно мгновение от сердечного приступа, будучи еще нестарой женщиной.
Так по сей день Петрович и ходил в завидных холостяках. Соседки по дому всячески пытались как-то по-бабьи устроить судьбу одинокого соседа-вдовца, но тот лишь отмахивался от их предложений познакомиться с какой-нибудь тоже одинокой женщиной. Ему казалось это смешным – устраивать судьбу в таком серьезном возрасте:
- Да не-е-ет, - протягивал он, - я свое уже в паре пожил. Какая там жена? Теперь только вон, может, собаку заведу.
И, правда, спустя какое-то время Петровичу по случаю достался небольшой мопс, за которым сначала попросили присмотреть на выходные, пока хозяева отдыхали на море, а потом и вовсе предложили оставить у себя, в связи с отъездом в другой город.
Так в доме окончательно поселился Дюк – серьезный, чтобы не сказать, суровый, четырехлапый компаньон пенсионера.
Утром пара гуляющих обязательно останавливалась у киоска с прессой: Петрович покупал свежую газету, а Дюк в это время сосредоточенно обследовал углы ларька и старательно «отмечался» в своем визите. Затем они неспешно шли по району, смотрели по сторонам, Петрович несколько раз останавливался, чтобы подождать отстающего Дюка, потом пес забегал вперед и оглядывался на хозяина… Так было каждое утро. И ничто, казалось, не могло сменить ритма утренней жизни этой парочки, если бы однажды пес вдруг не уселся у балкона первого этажа.
Это был самый обыкновенный балкон в старом двухэтажном доме – застекленный и зарешеченный кованым ажуром. Таких балконов полно как в центре города, так и на окраинах. Заметно было только, что он еще не обжит, потому что отличался от других чисто вымытыми стеклами и новыми ящиками для цветов, прикрепленными к краю. Дюк сел у балкона и замер. Игорь Петрович сначала прошел мимо, потом обернулся, позвал друга и, ожидая, что тот непременно догонит его, побрел дальше. Спустя время мужчина заметил, что пес его не обгоняет, и снова оглянулся. Дюк палевым изваянием сидел на прежнем месте, уставившись в балконные стекла.
- Дюк, иди сюда.
Пес не шевельнулся.
- Что там у тебя?
Дюк повернул голову в сторону хозяина и негромко тявкнул, будто подзывая к себе. Петрович не стал возвращаться и лишь погрозил псу пальцем. Дюк нехотя поднял плюшевый зад с земли и поковылял за хозяином.
И на другой день, и на третий происходила точно такая же история. Дюк не хотел уходить от балкона: он терпеливо сидел и смотрел в пустые стекла, будто ожидал, что кто-то вот-вот появится там. Игорь Петрович решил, что у пса тоже могут быть свои собачьи странности, а потому не стал сердиться на своего компаньона, когда тот подолгу не догонял его.
Спустя несколько дней Дюк почему-то, еще находясь метров за пятьдесят до дома с пустым балконом, засеменил быстрее, оставив хозяина еще возле киоска с прессой. Когда Петрович поравнялся со своим псом, то увидел такую картину: Дюк не сидел, а нетерпеливо потаптывался и почему-то хрипло пофыркивал на балкон, за стеклом которого сидело белоснежное создание – ангорская кошка. Створки были открыты, в новых ящиках стояли вазоны с яркой геранью, кошка умывалась белой лапой, и одним глазком наблюдала за непрошеным гостем. На шум выглянула хозяйка. Немолодая статная дама в цветном тюрбане на голове и с лейкой в руках улыбнулась и кивнула Игорю Петровичу. Мужчина в ответ тоже кивнул и неожиданно для самого себя произнес:
- С новосельем.
Женщина наклонила голову и, слегка грассируя на «р», произнесла:
- Благодарю, месье.
Игорь Петрович отчего-то стушевался и поманил Дюка в сторону. Пес нехотя двинулся за хозяином.
Балкон с геранью и кошкой потихоньку обживался. Сначала на нем появились милые занавески в светло-голубую полоску, затем круглый столик с такой же скатёркой и плетеный стул из лозы. Игорь Петрович и Дюк наблюдали за этими теплыми преображениями ежедневно, неизменно кивая хозяйке с кошкой. А Дюк так больше ни разу и не залаял на красавицу-ангорку, а только садился и смотрел на то, как она наводит утренний марафет, тщательно вылизывая свою пушистую шерстку. Через пару дней дама в тюрбане и Петрович уже обменивались, казалось бы, ничего не значащими фразами:
- Доброго утра Вам.
- И Вам – доброго.
- Замечательное свежее утро, не правда ли?
- Вы тоже находите?
- Ваша кошка вон как умывается. Гостей ждете?
- Что Вы, какие гости? Одни мы с Жази на этом свете…
Эти коротенькие утренние диалоги неожиданно подвигли Игоря Петровича на то, чтобы самому перед выходом на прогулку прихорашиваться и даже протирать соломенно-желтую спинку Дюка, чтобы тот не выглядел запылившимся. И однажды таким же ранним и свежим утром, приближаясь к знакомому балкончику, компаньоны услышали негромкую музыку: неповторимый и узнаваемый всеми голос Шарля Азнавура тихонько пел то ли о вечной любви, то ли о шербурских зонтиках, то ли еще о чем-то - таком близко-далеком и щемящем. Это рядом со столиком появился старый проигрыватель с виниловыми пластинками в потертых бумажных конвертах. Французская музыка струилась по завиткам балконной ковки, взлетала легкой дымкой вверх, смешиваясь с прохладой, стараясь не разбудить соседей. Так теперь было каждое утро…
И лишь спустя пару недель, услышав в который раз такие знакомые мелодии французского шансонье, Игорь Петрович, тряхнув седой шевелюрой, как-то решился обратиться к даме с кошкой и геранью:
- А давайте познакомимся. Я приглашаю Вас на утренний кофе. Хотите – натуральный? А если у Вас давление – то просто с цикорием.
Дама в тюрбане почему-то вдруг покраснела, а Игорь Петрович сам смутился от своей решительности и отвернулся в сторону, будто высматривая своего мопса в кустах. И только Жази и Дюк молча посмотрели на своих хозяев, словно недоумевая, что те медлят.
- Я только оденусь, - произнесла нерешительно дама.
Петрович нервничал в ожидании. И потому, когда женщина вышла за дом к нему, держа на руках свою белоснежную красавицу кошку, только и смог пробормотать:
- А мы тут рядом... Я – Игорь Петрович… Сосед Ваш по двору. И это мой друг – Дюк.
- Да-да, - так же нерешительно прозвучал ответ, - А я – Эмма Валентиновна. Просто Эмма. А это – моя подружка, белокурая Жази.
------------------------------------
Через полгода, пряной и слегка сырой осенью, бывший инженер-авиастроитель Игорь Петрович и преподаватель французского «в отставке» Эмма Валентиновна были отправлены «испанскими детьми» в романтическое и почти свадебное путешествие на яхте по рекам Европы.
А Жази и Дюк остались их ждать вместе с внуками Клаудией и Санчо на балконе: с геранью, песнями Азнавура и мягкими солнечными бликами на прогретых кирпичах старого дома.