Вспышка. Заметка из Испании

Кирилл Чуканов
Уличные музыканты - дело обычное. В городах, больших настолько, чтобы уместить в себе пару-тройку уютных, "выходных" улиц, обычный гвалд движущейся толппы обязательно разбавит уличная музыка. Эти ребята, уличные музыканты, частенько попадают на Ютуб, в социальные сети и иже с ними - прохожие любят снимать их на свои телефоны или фотоаппараты, а потом хвастаться во всемирной паутине: дескать, глядите, как нам свезло, чего мы послушали в живую! И тут любители "попостить" не ошибаются - уличные музыканты действительно способны порой приятно удивить. Иной раз проходишь мимо них и вдруг ловишь себя на том, что уж минут пять как вытащил из уха наушник, остановился и стоишь, слушаешь, будто заворожённый. Однажды я чуть ли не час стоял и внимал одному квартету. Однако речь не об этом. По своей старомодности я не заснял то, чем хотел поделиться, на портативное устройство, но расскажу об этом при помощи слов, ежели у вас достанет терпения прочитать.
Однажды в Испании, в Гранаде, среди тесных улочек мы бродили с моим компаньоном. Ему-то всё это не диво, благо, путешественник со стажем - где только не бывал. А вот я ходил, разинувши рот и вертя головой до боли в шее, поскольку выбрался в Европу впервые. Иностранцы вокруг, гомон, всё заморская тарабарщина, и тут вдруг слышишь: "От ведь, бл*дь, какая красотища!" Чудно и очень непривычно, и забавно. Возможно, это только со мной такое, но когда я встречал на чужбине соотечественников, это вызывало у меня неизменно улыбку до ушей и какую-то радость, что ли. Какой бы испанцы гостеприимный народ ни были, а свои - это всё-таки свои. Помню, когда в нашем аэропорту, уже вернувшись, я на КПП увидел набычившуюся, угрюмую женщину лет сорока пяти, она мне была милее вежливых и дружелюбных испанцев, радушных и слепящих своими широченными улыбками. А потому что эта женщина, небрежно поглядевшая в мой паспорт и почти швырнувшая его мне - своя; а те, бережливо отдающие документы в руки, - чужие. Но я снова отвлёкся.
Пробродив с моим компаньоном без малого весь день, мы нагуляли аппетит, которому позавидовал бы и Робин Бобин Барабек. Выбрав один из мириады ресторанчиков, по многочисленности и тесноте соседствования друг с другом едва не дотягивавших до положения людей в утреннем московском метро, мы уселись за один из столиков в уличном секторе и сделали заказы. Официант принял меню, деловито кивнул, улыбнулся с неизменным дружелюбием и, лавируя ловко меж столами, умчался вихрем в часть ресторана, размещавшуюся в здании, на кухню.
Вдоль улицы, мимо нас, уже прошли пара уличных музыкантов. Молодой патлатый испанец, стереотипно смуглый, аккомпанировал себе на гитаре и пел что-то на своём языке. Я, признаться, не особо жалую испанскую гитару (по причине и мне неизвестной), однако этот случай явился исключением, потому что исполняемый мотив был приятнейший. Прошла также скрипачка, милая девушка, лет двадцати, на испанку походившая разве что пламенными глазами смоляного цвета, которыми она оглядывала своих слушателей мягко, совершенно бархатно. Из-под её смычка энергично вырывалась классика, не так, когда играют маститые седовласые маэстро, отточившие до автоматической точности движения своих морщинистых и тощих пальцев; но так, когда молодость ещё бьёт ключом, когда музыкант ещё не совершенен, но в каждую ноту вкладывает самого себя, свой настрой, свою силу. Это были молодые ноты, ноты, которые берут за душу и затрагивают её струны сильнее, нежели наивернейшая игра доживающего свой век мастера. И парню с гитарой, и скрипачке я отдал по евро, оставив в кармане сумму, едва достаточную, чтоб расплатиться за ужин. Впрочем, я всегда мог рассчитывать на компаньона, который выручил бы меня в случае чего.
И тут появились они.
После нескольких минут музыкального затишья улицу вновь огласили музыка и пение. Это были женщина лет пятидесяти и молодой парень с аккордеоном. Вероятно, мать и сын; может и нет. Они исполняли что-то на итальянском языке, возможно, какую-то из классических опер. Увы! Мои познания в классике далеки от джентльменского минимума, хоть это и признак дурного тона, и я не могу щегольнуть, назвав произведение и автора - отчасти и потому, что уже не помню мелодии. Но что мне запало в память, так это то, как женщина исполняла вокальную партию. Для начала опишу, как эта женщина выглядела. Я уже заметил, что она была пожилого возраста, однако она старалась запрятать свой возраст поглубже под густой слой белил, смотрящийся самым неестественным образом. В полумраке фонарного освещения сложно было разобрать, седые ли у неё волосы или же она использовала светлую краску. Думаю, волосы были крашеные. Ярко-красное платье, чересчур откровенное, если учитывать возраст женщины, резко подчёркивало её желание казаться моложе своих лет. Помню, во время пения она улыбалась, потому что мотив был мажорный, почти задорный. Но это была улыбка искусственная. Знаете, попробуйте встать перед зеркалом и улыбнуться, не задействуя мимику глаз. Тотчас вы заметите, что чего-то в такой улыбке не хватает, чтобы назвать её искренней. И это то, что видел я в выражении лица той женщины, только прибавьте ещё к впечатлению тоску в её глазах. Она пела, играя веселье, и сын подыгрывал ей - и в прямом смысле, орудуя аккордеоном, и в переносном, также веселясь. Впрочем, сын веселился вполне искренно, раздавая улыбки и ухмылки направо и налево. Адресатами этих улыбок были, разумеется, девушки.
И я задумался. Не то чтобы какая-то мысль вселенского масштаба пришла мне в голову. Просто мысль о жизни и чувствах одного конкретного человека. Может быть, в молодости эта женщина с сегодняшними "дежурной" улыбкой (как называет такие улыбки моя мама) и непомерной тоской в глазах выступала без этих атрибутов с каким-нибудь, скажем, квинтетом на эстраде и была известна, пускай в местном масштабе. Возможно, она шла вверх, тянулась к звёздам, как тянутся все молодые, подобно деревцам, тянущимся к солнцу. А потом - раз! Что-то приключилось и положило конец восхождению молодой певицы. Или - раз! И вдруг задуло огонь желания, светоч стремления ввысь погас, как однажды, доросши до определённой высоты, перестают расти деревья, оставляя себе на будущее лишь возможность созерцать, как растут и тянутся к тёплым лучам молодые ростки. Ясно, что произошло - молодость собрала чемоданы, помахала ручкой и оставила длинный пыльный след из воспоминаний, укатив на блестящем красном кабриолете. Неясно только, когда это произошло. Можно ли обвести в кружок день в календаре, в который человека покидает молодость? Заметила ли этот миг та женщина, которая сейчас пела под аккомпанемент своего молодого сына? Наверное, нет. Как не заметит никто. И сын её не заметит. И я не замечу. И вы тоже не заметите, или же не заметили, уж не знаю, сколько вам или на сколько вы себя считаете. Да, говорят, что молодость - не возраст, а состояние души. В этом есть правда, но я думаю, что эти слова не вполне справедливы. Когда тело теряет свою гибкость, лицо полосуют морщины, а за здоровье начинаешь волноваться сильнее, чем за то, насколько манжеты сорочки выступают из-под пиджака, о состоянии души едва ли приходится говорить. С другой стороны, оптимизм и добрый настрой, конечно, делает старых людей моложе - и неважно, как это объяснить. Некоторые вещи не стоит объяснять. Возьмёшься разбираться, как устроено мироздание, и поймёшь, что Бога нет. А доказать, что Бога нет - не сможешь. Равно как и то, что он есть. Бог - это вопрос твоей веры. К тому же, досадно будет, если существование Бога докажут - тогда вера сама по себе погибнет. Уж пусть лучше бьются над тем, чтобы доказать, что Бога нет. А ещё лучше, пускай оставят в покое - и Бога, и себя, и других.
Молодость - тоже в своём роде вопрос веры. Та женщина воевала с возрастом - платье, белила, краска для волос. И ненастоящая улыбка. Не выходило у неё ничего, поскольку она верила в то, что молодость ушла. Отсюда и бездонная тоска в глазах, уже совсем не молодых. А иной раз глядишь на старика - а видишь ребёнка, опять же по глазам.
Мать и сын окончили своё выступление под громкие аплодисменты всей улицы. На миг что-то проснулось в женщине, она несколько мгновений улыбалась совершенно искренне, без натяжки - и следа "дежурности" было не видать. Будто моложе стала. Или мне так показалось из-за моих мыслей? Женщина неторопливо прошла вдоль ресторанчиков, подходя к некоторым столикам и с улыбкой (уже постепенно приобретавшей "дежурность") протягивая потрёпанную фетровую шляпу. В неё охотно бросали мелочь и улыбались в ответ. Я тоже положил в шляпу - евро, как и предыдущим уличным музыкантам. "Gracias!" - сказала женщина и проследовала дальше. Не было ещё и десяти часов, поэтому, полагаю, ещё не одна улица взорвалась аплодисментами. Ведь люди любят уличных музыкантов. Хотя уличные музыканты - дело обычное.