Четыре дня. Послесловие. Ч. 6

Игорь Федькин
предыдущее, http://www.proza.ru/2013/07/05/1697

***
Аня сидела на лавочке и читала. Майское солнце, редкое для Ленинграда, согрело землю и укротило дувший до этого противный северо-западный ветер. Можно было подышать свежим воздухом, не боясь простыть. Да и Егор советовал чаще бывать на улице.

– Больше гуляй, дыши полной грудью. Ему нужен кислород, – улыбаясь и гладя уже округлившийся живот, говорил он.

Анна слушала советы нового друга. Они теперь часто бывали вместе. Пару месяцев, пока было возможно, Анна даже выходила на ночные дежурства с Егором Александровичем. Ей было легко с ним. Да и деньги за дежурства не мешали. А месяц назад Егор пришел к ней и сказал:
 
–Хватит.

Анна даже вздрогнула от неожиданности, таким тоном это было сказано.

– Что хватит? – решила уточнить она.
– Мучений твоих ночных хватит, – продолжил Егор. – Ребенку нужен покой, так что больше никаких ночных дежурств. Лично распоряжусь.

Теперь Аня спала по ночам дома. И практика у нее тоже закончилась. Сегодня она сдала последний экзамен. Еще одна сессия позади, еще один учебный год закончен.
В руках у женщины был первый том собрания сочинений Есенина. Егору удалось каким-то образом достать книгу, только что вышедшую в издательстве. «Друзья передали», - скупо ответил он на вопрос Ани, как он смог получить книгу, ещё не поступившую в продажу. Она читала и перечитывала стихи. «Как же много я о тебе не знала, – говорила она, обращаясь мысленно к поэту. – И времени у нас было…» По щеке поползла слеза… «Не буду, нельзя, – сказала Анна себе. – Я сильная. И ему, – она погладила живот, – нужно быть сильным».

– Вот ты где, – из состояния задумчивости Аню вывел голос Егора. – Гуляешь? Вот и правильно. А давай-ка сходим пообедаем. Я голоден как волк.
– Сходим, – Анна кивнула. – Может, ко мне? Я борщ сварила.
– Искушаешь? – засмеялся Егор.
– Ага, – она тоже улыбнулась. – Так, идем?
– Конечно, идем.
Оказалось, что с улицы они ушли вовремя. За окном лил дождь, а молодые люди сидели за столом в комнате. Егор с аппетитом ел борщ, а Аня сидела напротив и улыбалась.
– Ты чего не ешь? – спросил он.
– Смотрю.
– Ну и чего интересного ты увидела?
– Приятно видеть, как утоляет голод мужчина, – ответила Аня.
– Я же поперхнусь от такого внимания.
– А ты не отвлекайся, ешь.
– И ты ешь тоже, нечего ребенка голодом морить.
– Хорошо. Буду есть.

После обеда Егор ушел на кухню мыть посуду, а Анна так и сидела за столом, подперев подбородок правой рукой.
Внизу, на улице суетились люди, гремели машины, по подоконнику стучали капли, падающие с крыши после дождя. Во время ливня ветер неистово швырял внешнюю створку форточки, будто пытаясь ее оторвать, а сейчас она тихо покачивалась. Стихия утихла. Анна думала о Сергее, сравнивала с ним Егора. «Разные…какие же они разные… и похожие», - думала она. Голова отяжелела, веки закрылись – Анна задремала.

Когда ветер песнь свою отыграет,
И взойдет над землей ясный месяц,
Млечный путь укажет дорогу к раю,
Мы пойдем по пути тому вместе.

По-над речкой тихо склонились ивы,
Стан девичий скрывает камыш умело,
По воде идём – как будто бы живы,
А ундина – с лицом провожает белым.

Сизый голубь что-то воркует в ухо,
Ты смеешься, и путь продолжаешь в травах,
Только сердце – удар за ударом, глухо,
То ли жизнь идет, то ли так – забава.

Двух шагов не дойдя до кромки лета,
Мы провалимся в мягкую вату – тучи,
А светило красного, всё же, цвета,
Вот поймаем с тобой первый его лучик.

А потом…в рай? Только спросишь: а надо?
Нам и здесь хорошо, вдвоем только если.
Ветер снова погнал туч своих стадо,
Под пастушью свою вечную песню…

Анна не услышала, как в комнату вошел Егор, не почувствовала, как он переносил ее на кровать и укрыл одеялом. Она крепко спала. А он…он сидел в кресле и смотрел на нее. «Такого счастья не бывает, ¬¬– говорил он себе. – И, наверное, спишь ты, а не она. Пусть. Это такой хороший сон».

**
Лето ворвалось неожиданно. Балтика долго хмурилась на город, нарушающий ее спокойствие шумом и суетой. Демонстрации, красные флаги, транспаранты, оркестры, гудки машин… Какое уж тут. И флот уже другой. Раньше бывало: чинным строем выходит эскадра, матросики летают по палубе быстрее, чем офицеры подают команды. Все подтянутые, ни лишнего слова, ни лишнего движения. А теперь – гвалт, хохот, да и кораблей новых нет… Вот и ворчит Балтика недовольно…

Егор шел по Литейному и радовался солнцу. Всё-таки Ленинград не Москва. Да, люди здесь совершенно другие, нет суеты, всё размеренно, степенно, по-доброму. А вот погода не балует. Ему совсем не нравилась эта постоянная серость туманов, сырые ветры, слякоть. Но что-то в этом городе его определенно держало. Или кто-то.

– Егор Александрович, Вы совсем обо мне забыли, – громкий голос вывел Егора из задумчивости. Он обернулся и увидел Иру. Они и, правда, давно не виделись. Работа, общежитие, визиты к Ане, – вот тот распорядок жизни, который Егор вел в последние месяцы. Об Ирине он совершенно забыл.
А она, напротив, всё искала встречи. Несколько раз Ирина приходила в больницу, пыталась пройти к нему. Однако, зимой объявили карантин, и ее не пустили, а в следующий раз Егора не было на работе. Он отдыхал после ночного дежурства. Теперь же Ира решила дежурить около больницы, чтобы застать Егора наверняка. И они снова бы разминулись, приди она на пару минут позже.

– Скрываетесь Вы от меня, Егор, – засмеялась Ирина.
– Помилуйте, барышня, - усмехнулся он в ответ. – Работы, знаете ли, много.
– Я Вам не барышня. – Ира тряхнула головой. – Я комсомолка.
– А что, комсомолки не могут быть барышнями?
– Барышни были до революции. Мещанство это, – горячо начала девушка.
– А я вот вижу перед собой барышню, - попытался пошутить Егор. – Согласитесь, не могу же я Вас назвать юношей?
– И барышней тоже не зовите, – нахмурилась Ира. – Не люблю.
– И стихов не любите?
– Стихи – да. Вот, положим, Маяковский – сила.

Будущее
               не придет само,
если
               не примем мер.
За жабры его, - комсомол!
За хвост его, - пионер!
Коммуна
              не сказочная принцесса,
чтоб о ней
            мечтать по ночам.
Рассчитай,
              обдумай,
                нацелься -
и иди
         хоть по мелочам.
Коммунизм
             не только
у земли,
            у фабрик в поту.
Он и дома
             за столиком,
в отношеньях,
                в семье,
                в быту.*



– Хорошо. А другие стихи. О любви? Есенин…
– Есенин – это мещанство, крестьянщина. Читать и слушать противно.
– А читали?
– Нет. Слышала в позапрошлом году. ПОшло.
– Отчего же? У него очень дельные стихи.
– Не может быть дельных стихов у самоубийцы. Советские люди до такого малодушия не опускаются.
– А Вы максималистка, Ира.
– Я – комсомолка.

Платки красные,
                кожанки
                синие блузы,
Шагает рать комсомольцев
                и комсомолок,
В прошлом остались платья,
                чулки и рейтузы,
Эй, барышни, долой мещанство
                с одежных полок.
Слышите, революции
                пролетарской
                идут дети,
В наши ряды миллионные
                вливайтесь смело,
Вы за родителей своих
                не в ответе,
Мы – продолжатели молодые
                партии дела.
По городу Ленина,
                левой-правой,
                шагаем вряд,
Колыбель революции
                в наших руках надежных,
Вступай, бывшая барышня
                в наш отряд,
Очистим советскую молодежь
                от взглядов ложных.


– Всё, сдаюсь. – Егор поднял руки, пытаясь перевести всё в шутку. Щеки девушки порозовели, глаза сверкали, она пыталась сдуть взмокшую челку со лба. – Мороженого хотите?
– Да, – улыбнулась в ответ Ира, вспомнив, зачем она шла. В её планы абсолютно не входила ссора с Егором. Она отвернулась, достала зеркальце и поправила челку. – Пойдемте.

«Барышня, – заметив это движение, улыбнулся про себя Егор. – Барышня и есть».

Егор и Ира погуляли у Казанского собора, съели по мороженому.

– На выпускной Вы ко мне так и не пришли. А я ждала.
– Извините, Ира, работы было много. И…честно говоря, забыл.
– Ладно, прощаю, - Ирина великодушно махнула рукой. – Я в школу устраиваюсь. Завтра первый рабочий день.
– Так ведь лето же. Разве дети учатся?
– Нет, конечно. А знаете, сколько работы без этого?
– Не представляю.
– Вот! Куча!
– Значит, будете учительницей русского языка.
– И литературы, - добавила девушка. – Шкрабом.
– Кем?
– Ну, шкрабом. Сейчас не называют учителями. Мы – шкрабы, школьные работники.
– Звучит, знаете ли, не очень.
– А мы привыкли. Вот начнется новый учебный год…
– Ира, а давай на «ты»? Мы уже давно с тобой знакомы. Не возражаешь?
– Нет, конечно, – обрадовалась девушка. – Давай.
– Будешь учить детей, – улыбнулся Егор.
– Или они меня будут учить, - ответила Ирина. – У них самоуправление. Сила!

Молодые люди посидели еще немного на лавочке, Ира продолжала с восторгом рассказывать о своей будущей работе.

«И я также захлебывался когда-то эмоциями, – подумалось Егору. – И куда всё делось»?

– Ну, всё, мне пора, - Ира поднялась со скамейки. – Не теряйся, ладно? – с этими словами она поцеловала Егора в щеку, густо при этом покраснев. 
– Хорошо, теряться не буду, – кивнул головой Егор. – А ты знаешь, где меня можно найти.

Проводя взглядом Ирину, он подумал: «А какого лешего я ей морочу голову? Хорошая девушка, но…Есть Аня. Не надо нам больше видеться с Ирой».
 
Егор направился домой. Солнце, сопровождавшее их с Ириной прогулку, исчезло за свинцовыми тучами. С Балтики подул холодный ветер, начал моросить дождь. Ощущение лета пропало…

**

Пропало. Вдохновение пропало. Несколько дней Клюев писал днем и ночью, часто забываясь коротким сном прямо за письменным столом. Он не брился, никуда не выходил, никого не принимал у себя. К слову сказать, никто и не приходил. Он писал, писал, писал… До сегодняшнего дня. Вернее, утра. За ночь извел три чернильницы, под столом валялась гора исписанных и скомканных листков, на столе десять страниц готового текста – стихи. Под утро перебрался на диван, скинул рубаху и провалился в сон.
 
…Поле. Белое, кажется, бесконечное. Следы. Зверя. Собака или волк? И кровь. Капли. Редкие. Он шел по этим следам. Широкий сначала шаг зверя с расстоянием становился меньше, а капли крови попадались чаще. Дважды или трижды зверь проваливался в снег. А он нет. Оглянулся. Ничего. Только белизна. Ни его следов, ни следов зверя. Клюев сделал новый шаг вперед и остановился. Он стоял на опушке леса, по пояс в снегу. Перед ним - волк, тот самый… Наполненные ненавистью глаза, капающая из пасти слюна и кровь на груди. Волк был готов к броску, и это был бы его последний бросок.

 - Я бы выдрал тебе глотку, – прохрипел зверь, – но он за тебя просил, – кивнул он наверх. – Загнали. Всех загнали. И за тобой придут. Но не сейчас. Позже. А пока – иди за мной. - Волк повернулся и, пошатываясь, пошел вглубь леса. - Не отставай, – услышал Клюев.

- А как же?.. – Клюев хотел сказать, что провалился в снег, но, посмотрев под ноги, увидел, что снова стоит на снегу. Он вновь оглянулся. Кругом был лес. Мертвый, замороженный. И между деревьями мелькала серая фигура зверя.  Следуя за ним, Клюев ощутил, что становится холоднее. Начали синеть руки, борода заиндивела и превратилась в колтун. Но он шел.  Лицо горело, с каждым вдохом в него как будто вливали расплавленный металл, холодный до бесчувствия…

Опушка. Костер. У огня, спиной к Клюеву, сидел человек. Как будто человек. Рядом растянулся на снегу волк.

– Привел?
– Привел.
– Ну, что, мил человек, поговорим, – не оборачиваясь, начал тот, у костра, окая при этом так, что Клюев сразу узнал родной вологодский диалект.
– Ты кто?
– А не всё ли равно, мил человек?
– Кто ты?  – еще раз повторил поэт. Ноги подкосились, и он упал на колени возле костра. Протянул к нему руки и отдернул в недоумении. От костра шел леденящий холод.
– Не весь огонь греет, – хрипло захохотал собеседник.
– Замерзаю, – еле слышно произнес Клюев.
– Из-за тебя я чуть не потерял друга, – человек кивнул на волка, лежащего у его ног с закрытыми глазами и поскуливающего. – Но он должен был привести тебя, потому что за тебя просили.
– Кто? – уже прошептал Клюев, закрывая глаза.
– Тот, кто называл тебя старшим братом и кого ты предал.
– Я…не…
– Ты останешься жить, я обещал ему. Но в обмен на одно условие.
– Какое условие?
– Ты отдашь мне слово.
– Слово?
– Да, слово.
– Какое?
– Любое слово, на твое усмотрение.
– И потом? Мне подписать договор кровью, – снова прошептал поэт.
– Ну уже нет, – захохотали в ответ. – Начитаются ерунды, люди.
– Хорошо.
– Вот. Живи. Мой друг будет тебя охранять. Пока будет.
– Я же…
– Ты сказал свое слово…

Клюев вздрогнул. И открыл глаза. Было холодно. В открытую форточку задувал неприятный сырой ветер. Пахло дождем. Часы показывали 9 утра. Он тряхнул головой, сел за письменный стол и…Писать было нечего. Вдохновение пропало.
Рядом со стулом впитывалась в деревянный пол красная капля…


*В.В.Маяковский. «Выволакивайте будущее»

продолжение http://www.proza.ru/2013/07/13/1680