АКТ ТРЕТИЙ
СЦЕНА ЧЕТВЁРТАЯ
Там же. Шатёр французского короля.
(Входят король Филипп, Людовик, Пандольф и сопровождающие их лица.)
КОРОЛЬ ФИЛИПП:
Итак, стихия водная и буря растерзали
Армаду наших кораблей и разбросали,
Как щепки по бушующему морю.
ПАНДОЛЬФ:
Поправятся дела. Не предавайся горю.
КОРОЛЬ ФИЛИПП:
Непоправимое поправится не может.
Анжер потерян, дух наш уничтожен.
Артур пленён, союзники разбиты,
Кровавый англичанин не сбежал,
Не напугал его ни я, ни кардинал.
ЛЮДОВИК:
И взял позиции наш враг, и укрепил,
Смекалку, норовистость проявил.
Он дух в жестокой схватке не терял,
И верные решенья принимал.
Не читывал, не слыхивал такого.
КОРОЛЬ ФИЛИПП:
Хвала, а не хула британцу в каждом слове.
Не так срамны на этом фоне реки крови.
(Входит Констанца.)
Смотрите! Вот она!
Душа мертва, но дух непобедим,
Живёт в могиле этой нелюдим.
Идёмте прочь отсюда, леди.
КОНСТАНЦА:
Вот вам цена за мир с медведем!
КОРОЛЬ ФИЛИПП:
Прошу вас успокоится, Констанца.
КОНСТАНЦА:
Вам на костях недоставало танца?
Прощу советов мне давать не сметь,
Отрада мне сегодня - только смерть.
Приму её как высшую награду,
И тлену и гниению я рада.
Ты, ужас наводящая на смертных,
Свой урожай косящая несметный,
Приди ко мне из ложа вечной ночи,
Убей меня, в глазницах вырви очи,
Я кости мерзкие твои облобызаю,
Украшу череп гневными глазами,
На каждый перст я червяка надену,
Запру дыхание я тленом,
Сведу всех омерзением с ума,
И стану чудищем, как ты сама.
Твои гримасы я, как должное, приму
И крепко, как супруга обниму.
Отрада безысходных горемык,
Вонзи в меня безжалостный свой клык.
КОРОЛЬ ФИЛИПП:
Я успокоить вас хочу.
КОНСТАНЦА:
Не замолчу!
Пока дышу - воплю я и кричу!
Когда б могла я громом прогреметь,
Я б потрясла весь мир своим рыданьем,
Я б разбудила дремлющую смерть,
Моля её о сей ничтожной дани,
Но просьбою моей она пренебрегает.
ПАНДОЛЬФ:
Безумна ты. Она об этом знает.
КОНСТАНЦА:
Негоже святости такую речь держать.
И не безумна я. Власы же буду рвать.
Констанца, Джеффри бывшая жена,
Теперь уже и сына лишена.
Хотела бы я господа просить,
Ума и памяти действительно лишить.
Вы философию свою пустите в ход:
Пусть и она меня к безумию ведёт,
Тогда бы господа сама я умоляла
Канонизировать в святые кардинала.
Не может оценить безумец горя,
Не видно боли в сумасшедшем взоре,
Способен на такое только разум,
Который жизнь на смерть меняет разом.
Безумна мать, непомнящая сына,
Ей сын мерещится во всём,
А мне его потеря, как кончина,
Вся жизнь моя была доселе в нём.
КОРОЛЬ ФИЛИПП:
Ты в пряди локоны и мысли собери,
И горе волей побори.
Где серебро в твои власы забралось,
По волоскам там горе рассосалось,
И будто бы друзья объединились:
И серебром на прядях засветились.
КОНСТАНЦА:
Я - в Англию! А вы же - как хотите!
КОРОЛЬ ФИЛИПП:
Власы сначала подберите.
КОНСТАНЦА:
Я подберу их, только вот зачем?
Ведь я рвала их и кричала всем:
"Ах! Вырвете из плена сына вы,
Как волосы я рву из головы!"
Они - свободны,
Сын же мой - в неволе,
Пленю их снова -
Нет свободы боле.
Вы, кардинал, не раз мне говорили,
Что в небе встретим всех, кого любили,
А коли так, то сына встречу снова,
Поскольку божьему я всё же верю слову.
Средь всех младенцев, Каина считая,
Милее сына никого не знаю.
Ужели скорбь загубит мой цветок,
Померкнет вдруг румянец детских щёк?
Он станет немощным и хилым,
Болезнь свёдет его в могилу.
И если даже в небе повстречаю,
То как его такого я узнаю?
Мне человека в свете нету ближе,
Ужели сына больше не увижу?
ПАНДОЛЬФ:
У горя вашего, Констанца, беспредел.
КОНСТАНЦА:
Так рассуждает тот, кто сына не имел.
КОРОЛЬ ФИЛИПП:
Похоже, горе заменило сына.
КОНСТАНЦА:
То место в сердце, где был сын,
Печаль облюбовала,
Она, как всемогущий джин,
Меня околдовала.
Ложится спать в его кровать,
За мною всюду ходит,
Его словами мучит мать,
С ума виденьем сводит,
И исчезает не простясь,
В его одежды обрядсь.
Как мне с печалью не дружить?
Мне без неё неможно жить.
Прощайте!
Только знайте:
Когда бы вы такой страдали болью,
На рану не бросала б вам я соли.
Сумбур, сумбур в главе моей!
Не может быть порядка и на ней!
Артур!
Артур! Души моей опора,
Ведь не тебя, а жизнь украли воры,
Вдову сыночка милого лишили.
И с вечною печалью обручили.
(Уходит.)
КОРОЛЬ ФИЛИПП:
Для пагубы сумбур сей может повод дать.
За нею надо наблюдать
(Уходит.)
ЛЮДОВИК:
Меня утешить в мире ничего не может,
Ничто не трогает уже и не тревожит.
Жизнь без эмоций мимо проплывает,
Как сказка старая дремоту навевает.
Позора горечь упразднила сладость,
В душе царит одна сплошная гадость.
ПАНДОЛЬФ:
Любой недуг перед леченьем,
Стремится зло своё умножить,
Приносит сердцу огорченье,
Чтоб нас неверьем уничтожить.
Что потерял ты, провожая день?
ЛЮДОВИК:
На всём беды сегодня тень.
ПАНДОЛЬФ:
Не думай, что в победе благо,
Она - как чистая бумага.
Не знаешь, что судьба напишет,
На том листе, что спустят свыше.
Хоть это странно, только Джон,
Нас победив, уж обречён.
Ты сожалеешь, что Артур пленён?
ЛЮДОВИК:
Должно быть, также я грущу,
Как радуется Джон.
ПАНДОЛЬФ:
И ум и кровь твои, Людовик, не созрели.
Пророку внемли, он - заглавный в деле:
Моё пророчество - целение от ран,
Оно - твой путь к престолу англичан.
Пленён Артур сегодня дядей Джоном,
Но, как огнём, британца жжёт корона,
Пока на свете здравствует юнец,
Лишён покоя царственный подлец.
Рука дрожит - трясётся символ власти,
Хватается за всё, боясь напасти.
Артур умрёт, а дядя не заплачет,
Власть жаждет крови, а родной - тем паче.
ЛЮДОВИК:
Какая радость мне от гибели Артура?
ПАДОЛЬФ:
В борьбу вступает новая фигура:
Ведь ты - родня принцессы Бланки,
Получишь трон как муж испанки.
ЛЮДОВИК:
И. как Артур, лишусь всего.
Мне участь уготована. его.
ПАНДОЛЬФ:
Как зелен ты на древе мира старом!
Все козни Джона - только плюс! Ей-ей!
И для него закончатся кошмаром:
Кто крови жаждет, тот утонет в ней.
Народ любой детей своих жалеет,
Он к власти Джона сразу охладеет,
Когда узнает, что король страны
Убил ребёнка ради сатаны.
И вот тогда, болезни, войны, свары,
Блуждающие вечно по сторонке,
Народом истолкуются как кары,
За гибель убиенного ребёнка.
ЛЮДОВИК:
Зачем же жизни мальчика лишать,
Когда в темнице можно содержать?
ПАНДОЛЬФ:
Коль не распят Артур свинцом,
То весть о будущем походе,
Послужит для него концом
И бурю вызовет в народе.
Лобзая волю, тот народ,
Во гневе Джона уберёт.
Я вижу нравственный мятеж,
И вашу выгоду допрежь.
Безродный Фолькенбридж - прохвост,
Заняв без права царский пост,
Соборы грабит, рушит веру.
Позор иуде-изуверу!
Французских дюжина бойцов
С толпой английских молодцов,
В борьбе за честь объединятся,
И королю - не оправдаться!
Ведь иногда комочек скромный
Лавиной катится огромной.
Идём же, доблестный дофин,
Ты в деле правом - исполин.
Гнев возмущенного народа,
Низвергнет гнусную породу.
Я в доверительной беседе
Уверю короля в победе.
ЛЮДОВИК:
Не зря же люди говорят:
"Таится в смелости заряд!"
Я знаю наперёд ответ:
На ваше "да" отец не скажет "нет"
(Уходят.)