ДВОЙНОЙ ЛАБИРИНТ
Мадам Франсуаза Женье, главный бухгалтер-распорядитель Международного христианского благотворительного фонда, и господин Павел Саленко, вице-президент Московского филиала той же организации, возвращались в город с дальнего аэродрома в превосходном настроении. И хотя час назад Саленко сообщили, что на эстонской границе произошел серьезный инцидент с гуманитарным грузом, взорвалось некое устройство прямо в помещении терминала таможни, страшный случай не произвел на вице-президента удручающего впечатления. “Жизнь состоит из двух составляющих, - любил повторять Саленко, - жизни и смерти, которые всегда неслышно ходят рядом, в обнимку”.
Франсуаза – молодящаяся сорокалетняя женщина с обычной, неброской внешностью, длинноносая, сутуловатая, вела себя по-девчоночьи, забыв о возрасте: весело щебетала, кокетливо поглядывала из-под полей широкой парижской шляпы на своего спутника, откровенно любовалась им, моментами, охваченная нежностью, прижималась к Павлу, целовала его в плечо, грудь.
Павел Саленко сдержанно воспринимал экспансивные выходки Франсуазы. Он знал себе истинную, а не мнимую цену. Саленко являлся прямым начальником Франсуазы, ее компаньоном и возлюбленным. Эти обязанности не тяготили его, наоборот, забавляли, придавали силы.
Женщина явно проигрывала в сравнении со своим красавцем-спутником, но не делала из этого трагедии, помня русскую пословицу: “Любовь зла, полюбишь и козла”. Будучи истинной француженкой, она переиначила поговорку, употребив ее себе на пользу.
Франсуаза Женье была настолько некрасива, насколько умна. Прекрасно знала, что у Павла есть семья на Украине, жена и ребенок, знала, что и в Москве у возлюбленного имеются женщины помоложе и привлекательнее ее, ну и пусть. Она довольствовалась своей долей счастья, тем, что имела.
И в любой момент, когда они были вместе, в ее душе бушевал настоящий любовный восторг. А сейчас, когда они мчались по Белорусскому шоссе, она вспоминала незабываемый полет на новеньком, только недавно купленном спортивном самолете-авиетке. Как она боялась лететь с ним, с вице-президентом! Успокаивало одно: Павел в прошлом – военный летчик-истребитель, с такой игрушечной авиеткой обязательно справится.
И впрямь, в полете ее милый вице-президент был настоящим президентом. Он лихо закручивал немыслимые виражи, бросал самолет в штопор, и тогда она буквально кричала от страха и восторга. Особое ощущение осталось Франсуазы, когда Павел тянул штурвал на себя, и авиетка, послушная его воле, круто взмывала вверх, задирая нос.
Зато как плавно посадил Павел спортивный самолет на бетонное поле учебного аэродрома, где их благотворительный фонд арендовал крошечный ангар. Франсуаза знала, кто помог им “отвоевать” этот дорогостоящий клочок засекреченного аэродрома: их тайны охранитель и компаньон, занимающий довольно высокий пост в МВД.
Павел Саленко завел спутницу в здание контрольной проходной, за руку попрощался с комендантом, “забыв” на столике конверт с банкнотами. Выйдя через проходную прямо к стоянке служебных автомашин, Саленко щедро отблагодарил солдата “за догляд”, пересел на личный “Мерседес”. Франсуаза, гордясь в душе своим спутником, удобно устроилась на переднем сиденье.
“Мерседес” легко взял с места и мгновенно развил бешеную скорость. И вновь у Франсуазы сладко защемило сердце. Она глядела в профиль на Саленко, на его крепко сбитую, накачанную фигуру, волевое лицо летчика и боксера, открыто радовалась счастью, которое так нежданно-негаданно свалилось на нее, на самую заурядную француженку, каких в стране хоть пруд пруди.
До встречи с Павлом Саленко Франсуаза вообще не имела в активе ни одного мужчины. Поэтому, в минуты сладостной неги Павел ласково называл ее “монашкой”.
“Милый мой, ненаглядный, - мысленно, как заклинание, произносила Франсуаза, - если бы только ты знал, как я благодарна тебе за все! Как мы парили в поднебесье! Это незабываемо! Не ты управлял самолетом, это у нас с тобой от любви выросли крылья, и мы летали, как небесные птицы-ангелы”. Франсуаза в порыве нахлынувшей нежности прильнула к плечу Павла.
- Ты мешаешь мне следить за дорогой, - мягко укорил ее начальник.
- Обещаю: больше не стану мешать, если ты угадаешь, чего больше всего на свете сейчас хочется твоей “монашке”.
- Тут и гадать нечего: мечтаешь избавиться, наконец, от меня, отдохнуть от полета! – полушутливо ответил Саленко, заранее зная, что эта фраза еще больше разожжет экспансивную и темпераментную натуру француженки. Конечно, у него было великое множество женщин, но такого сексуального сокровища, как Франсуаза, ему встречать еще не доводилось. Ее страсти могли бы позавидовать десятки красавиц. – Больше никогда не возьму тебя в полет.
- Это почему же?
- Парение в воздухе страшно возбуждает. Ты страшно кричала. Громче, чем в постели.
- Милый, и в воздухе, и в постели я кричу от восторга. Разве это плохо? – Она снова потянулась к плечам Павла. – Поедем ко мне. Сейчас же, немедленно. Иначе…
- Иначе?
- Я просто умру у тебя в машине.
- Послушай, милая, что за прихоти? – попробовал отмахнуться Саленко. – Нас ждут в центре, именно сегодня должен прибыть солидный груз от швейцарского красного креста, а это…
- Знаю! Знаю! – Франсуаза топнула ножкой. – Ответь, что важней – груз или я, твоя помощница и любовница? Едем и все! Во Франции каприз женщины – закон.
Саленко самодовольно улыбнулся. Такой “разогретой! Франсуаза ему нравилась, сводила с ума. Он не удержался, нежно погладил ее округлое колено и сказал то, чего так ждала женщина:
- Я нарочно злил тебя. Очень приятно, когда наши желания совпадают.
- Ты не только сильный, но и очень, очень хитрый…
Этой фразой Франсуаза попала прямо в цель. Павел Саленко, действительно, считал себя большим хитрецом, что, в его понимании, было равноценно наличию острого ума. Вся жизнь шла по нарастающей. Говорят, все тропки петляют, только у Бога дорога прямая. Поначалу петляли и его тропки. После окончания училища военной авиации попал на стажировку в одну из западных стран. И поразился тому, как живут люди. Не гении, а обычные смертные. И сразу по возвращении в Союз усиленно стал искать повод, как уволиться из армии. Тянуть солдатскую лямку в дальних, заброшенных гарнизонах, жить в солдатских казармах, без удобств и развлечений – не для него.
Поначалу в мозгу засела дикая мысль, которая пугала и… привлекала – однажды решиться и угнать новейший боевой истребитель на запад, попросить политического убежища. Он, кстати, летал на суперсовременных “СУ”, его любая страна примет с распростертыми объятиями, но боялся за семью, живущую в Днепропетровске, отец ведь малость сотрудничал с гитлеровцами, копнули бы и… но страстная мечта жить не по-совковски, а по-человечески, не считать каждую копейку, не бояться косых взглядов тупарей-начальников, не покидала его ни на один день.
Судьба благоволила к нему. Все решилось неожиданно. Удача упала на голову, как падает дождь на иссушенную жарой почву. Во время отпуска, случайно, повстречал одноклассника. Сидел на садовой скамеечке и думал, где бы раздобыть денег. И тут… Сева. Прямо перед ним остановил свою “иномарку”. Распахнулась дверца.
- Сева! – вскочил Павел. – Здорово, дружище! – боковым зрением оглядел “Мерседес” и понял: судьба!
- Павел? Ты?
Обрадовались, обнялись. Севе, очевидно, захотелось блеснуть перед бывшим одноклассником, пригласил в дорогой ресторан. Разговорились. Сева – молодец, вспомнил, как Павел защищал “маменькина сынка” от нападок. Предложил уволиться из армии и заняться предпринимательством. “Доходное” местечко обещал приготовить. С его рекомендацией из Киева прикатил в Москву в только что нарождающийся Фонд. Имел бумаги от Всеукраинского благотворительного фонда имени Бендеры. И вот мечта сбылась. Он несказанно богат. Не как Рокфеллер или Дюпон, но, пожалуй, побогаче, чем их командующий воздушной армией…
- О чем задумался, милый? – прощебетала над ухом Франсуаза, обдав его тончайшим ароматом дорогих духов.
- Вспомнил прошлое! – скупо ответил Саленко.
В шикарном люксе с зеркалами вдоль стен, персидскими коврами, где проживала Франсуаза, на столе уже стояли благоухающие розы, шампанское во льду, в серебряном ведерке. Обслуга только ждала приказа хозяйки, чтобы подавать закуски. Франсуаза не имела дворянских и вообще аристократических корней, поэтому, как любой богач, вырвавшийся из полунищенского существования, любила покрасоваться, показать “товар” лицом. И в этом была очень схожа с Саленко.
Прислуга только переглянулась. Франсуаза и ее спутник, минуя столовую, прошли в спальню, задернули тяжелые шторы. Не тратя лишних слов, раздели друг друга. Франсуаза успела налить себе и спутнику по бокалу красного вина, затем крепко обняла Павла за шею, прижалась к нему задрожавшим телом. И все земное перестало для них существовать…
Утолив страстное желание, Саленко размягченно откинулся на подушки и задремал. А Франсуаза, счастливая, удовлетворенная, лежала ничком на спине, вновь и вновь благодарила судьбу и Провидение, истово молилась, отгоняя мысли о собственной двуликости: просила прощения у Господа и одновременно тут же греховодничала, занимаясь любовью с женатым мужчиной. Но… до смерти еще далеко, а до Божьего суда еще дальше, будь что будет. Как истинная католичка, она понимала: на небе есть Рай, где люди живут без греха, безмятежно и весело, но она, видать, человек особенный, и Рай ей достался здесь, на грешной земле.
Разве это не чудо, дарованное ей свыше? Жила себе тихо, скучно в пригороде французского города Нант, служила в бухгалтерии церковного прихода, коротала дни в одиночестве, иногда ходила в хор, пела псалмы. И молилась, молилась, прося у Господа многого: приличного заработка, хорошего парня, интересной жизни. Господь, наверное, не сразу услышал ее горячие молитвы. Познакомилась с разбитным водителем машины Кюри, но… Парень сразу попытался получить у нее то, что Франсуаза так берегла, считая свою невинность единственным сокровищем. Парень, получив решительный отказ, сразу покинул ее.
И это называется жизнью! С завистью посматривала она на богатых женщин, на их шикарные одежды, автомобили, на их спутников и плакала ночами. Она не была дурнушкой, но и красивой никто, кроме матери, ее не называл. И, как любая бедная девушка, втайне мечтала о волшебном принце. Наверняка, он повсюду ищет ее. Недаром пастор не уставал повторять: “У каждого человека в мире имеется вторая половинка. И она постоянно ищет другую. Если половинки соединяются, люди счастливы, а остальные, увы, продолжают поиск до самой смерти”.
Вряд ли сам пастор предполагал, что в жизни скромной служащей и постоянной прихожанки лично он сыграет роль провозвестника волшебного принца. Однажды, возвратясь из снежной Москвы с международного конгресса, пастор пригласил ее к себе и неожиданно предложил поработать на благо Франции и христианства в Москве, в Международном благотворительном фонде. Оказывается, он порекомендовал ее, как скромную и честную прихожанку. Она, не раздумывая, согласилась.
Однако простым согласием дело не закончилось. Франсуазу вызвали в Лондон, где ей пришлось пройти довольно странное собеседование с попечительницей ряда европейских благотворительных фондов, импозантной женщиной бальзаковского возраста, которая просила называть себя “мадам Ольгой”. Собеседование, похожее на допрос в полиции, выдалось трудным. Мадам Ольга буквально засыпала ее вопросами.
Главное все же удалось уловить. Мадам Ольга – высокая, полная, унизанная дорогими кольцами, к немалому ее удивлению, намекнула на то, что принимает людей на высокооплачиваемую работу не бескорыстно. В конце беседы вручила ей карточку с номером счета в одном московском банке, куда ей надлежало ежеквартально перечислять “на внутренние благотворительные нужды фонда” некоторую сумму.
“Очень скоро вы не только вернете пожертвованные деньги, - заверила мадам Ольга, - но и сами станете богачкой”.
Позже Франсуазе удалось случайно узнать: пан Малишевский, да и Павел Саленко также прошли “чистилище” мадам Ольги. И с тех пор никто в глаза ее больше не видел. Хотя “взносы” свои все регулярно переводили.
Сейчас Франсуаза часто думала: “Почему мадам Ольга так мало запросила за эту работу? Ведь мы все отныне и впрямь стали едва ли не Рокфеллерами”. Сначала они работали за свою заработную плату, а вскоре Международный христианский благотворительный фонд стали называть в разговорах между собой “кормушкой”, “скатертью-самобранкой”. Все на поверку выглядело пристойно. Цели, которые стояли перед фондом, являлись благородными – помогать голодающим и обездоленным в Москве. А остальное… Об этом “остальном” знали немногие избранные, и она в том числе…
Сейчас Франсуаза знает о фонде, об этом райском уголке, почти все. Руководство доверяет ей целиком и полностью. Знает и историю возникновения этой богатой “кормушки”. На ее счастье в 1990 году в Москве проходил Конгресс миролюбивых общин мира. Святые отцы ряда европейских стран, видя накатывающуюся волну голода на Россию, решили оказать посильную помощь – создать Международный христианский благотворительный фонд и через него посылать гуманитарную помощь россиянам. Благое дело охотно поддержала и русская православная церковь, отрядив в президенты этого фонда протоиерея Андрея – весьма образованного молодого человека.
Согласно действующей в церковных кругах России инструкции, протоиерей должен был получить разрешение и благословение Святейшего Патриарха, но так получилось, что Патриарх в это время болел, личного благословения не дал, однако отослал ходоков к чиновным людям Московской Патриархии. Чиновники противиться не стали, дело-то казалось благополучным – помогать сирым и обездоленным.
Получив разрешение, святые отцы Франции, Италии, Англии, Голландии и Польши вкупе с украинским фондом благотворительности стали подбирать штат для работы в международном фонде. Французский пастор Роже Бланк порекомендовал свою послушницу Франсуазу, за оную и поручился.
В Москве к тому времени уже начали работу в фонде подданный Польши Казимеш Малишевский и украинец Павел Саленко. Они и составили костяк, на который должен был опираться протоиерей Андрей, во всем доверяя “интернациональной группе”.
Мой Бог! Франсуаза очень скоро поняла, какие неограниченные возможности сулит ей работа в фонде. Из Европы и Америки сплошным потоком шли в Россию гуманитарные грузы. Их не успевали принимать. И однажды, на их счастье, при приеме очередной партии груза из Дании случилось недоразумение: у водителей автопоездов, как оказалось, не совсем правильно оформлены документы. Что было делать? По закону следовало весь автопоезд отправлять назад, минуя половину Европы. Сотрудники датского благотворительного фонда, которые сопровождали груз, очень расстроились, начали бомбардировать звонками свое посольство. И тогда смышленый Павел Саленко остановил главного сопровождающего. Осторожно намекнул, что ради всеобщего блага готов пойти на маленькие нарушения российских таможенных законов. Датчанин обрадовался и в качестве презента сунул вице-президенту две “зелененькие” бумажки. Франсуаза случайно при этом присутствовала. Помнится, в тот момент они успели переглянуться. И все поняли без лишних слов. Вечером в шикарном ресторане “Метрополь” прокутили эти и другие доллары. И, слово за слово, пришли к взаимовыгодному соглашению: нужно зарабатывать валюту. Как зарабатывать, она узнала позже.
А в тот вечер, когда они здорово “нагрузились”, Саленко с вдохновением стал рисовать перед ней такие радужные перспективы, что у Франсуазы перехватило дыхание. Оказывается, у вице-президента фонда давно и тщательно был продуман план великого и безопасного обогащения. Состоял он вот в чем: по железной дороге, автопоездами и пароходами устремился так называемый гуманитарный груз, он шел по сплошной “зеленой улице”, без задержек. И, оказывается, имел огромные таможенные и налоговые льготы от правительства. На этом и основывался план вице-президента Павла Саленко.
И Франсуаза окунулась с головой в греховные деяния, напрочь забыв о десяти Заповедях Моисея. Стыдно было признаться самой себе, но грехопадение доставляло ей неописуемое удовольствие. Вскоре они привлекли к добыванию валюты и старшего товароведа поляка Малишевского. И очень удивились: Казимеж даже не раздумывал, он, казалось, только и ждал подобного предложения.
И потекли на их счета деньги, много денег. Поначалу каждый из них привлек своих соотечественников. Бизнесмены Польши, Германии, Швейцарии, да и Украины разворачивали торговлю в России, везли сюда все, платя огромные деньги за провоз грузов. И когда их “троица” предложила землякам провозить грузы беспошлинно, ни один не отказался. Не всегда грузы являлись гуманитарными, однако, шли по документам в адрес Международного благотворительного фонда.
По обоюдному согласию фирмачи стали охотно платить членам Высшего Совета из рук в руки сэкономленной, а проще говоря, уворованной у России, валютой. Остановились на 20 процентах дохода, затем перешли на тридцать процентов.
Чуть позже, по предложению Павла, стали брать наличными не более пяти процентов, еще пять процентов переводили на счета фонда, остальное перечислялось на счета каждого в банки Швейцарии, Кипра, Монако и Мальты.
Аппетиты друзей разгорались. И от небольших партий товаров они перешли на автопоезда и железнодорожные вагоны. И если первые взносы предпринимателей, воспользовавшихся золотой жилой, походили на весеннюю капель, то уже через полгода на их счета пролился золотой дождь.
Франсуаза никогда не предполагала, что богатство способно не только радовать, но и пугать. Все чаще и чаще она просыпалась среди ночи, прислушивалась к шагам на лестнице, к постороннему шороху. Боялась милиции, грабителей, боялась Бога. Можно было сойти с ума от одной мысли, что на ее счетах в банках трех стран скопилось более 800 тысяч долларов. На ее деньги на острове Кипр возводилась трехэтажная вилла на берегу моря.
Часто Франсуаза ловила себя на мысли: пора уходить, пора уезжать из благословенной России, забиться куда-нибудь на Канары, сменить фамилию, сделать пластическую операцию, а затем выдать себя за вдову американского миллионера, нанять послушных чернокожих слуг, личного водителя, парикмахера и жить припеваючи до старости.
Но дальше рассуждений дело не шло. Второго такого случая, как сейчас, ей больше судьба не предоставит.
…Павел Саленко делал все быстро и решительно. И сейчас, открыв глаза, он притянул к себе Франсуазу, поцеловал ее поочередно в обе груди, мгновенно оделся.
Через сорок минут из “Мерседес” уже въезжал на территорию главного склада в Черкизовском переулке…
Во дворе, отгороженном высоким каменным забором, разгружались две “Татры”. Грузчики, завидев Саленко и Франсуазу, подобострастно здоровались с ними, заискивающе заглядывали в глаза начальству. Здесь крепко держались за свои рабочие места.
Как обычно, рабочий день у Саленко начинался с краткого оперативного совещания. И сейчас длинноногая размалеванная девица секретарь вице-президента, созвала в его кабинет руководителей отделов. Когда “великолепная семерка” расселась на стульях с кожаным верхом, Саленко, положив перед собой электронный блокнот, попросил начальника общего отдела пана Малишевского доложить ситуацию на сегодня.
Пан Малишевский, низкорослый, с округлым брюшком и хитрющими глазами, плохо говорил по-русски, постоянно путая польские, украинские и русские слова, но понять смысл его выступления было можно. Он доложил, что утром фонд посетил протоиерей Андрей, самолично просматривал ведомости и накладные, недовольно заметил: “Шума много, а денег “кот наплакал”, мол, льем воду мимо мельницы. Он намерен обсудить положение с вами, пан Саленко.
В заключение, как и подобает дипломату-финансисту, подсластил пилюлю: заключены две крупные сделки с польскими фирмами на поставку в Россию крупной партии свежезамороженных овощей. Дал понять, что с условиями поставки поляки согласны.
Обсуждение не состоялось. Члены правления деликатно промолчали. Саленко поблагодарил руководителей, закрыл совещание. Остался только начальник отдела рекламы фонда Григорий Савчишин.
- Что у тебя, Гриша?
- Звонил из города Старососненска, это в Черноземном регионе, писатель по фамилии Банатурский. Вроде бы фамилия, хорошо знакомая по публикациям. Хочет “нарисовать” статью о благой деятельности нашего фонда. Будем принимать или откажемся от услуги?
Саленко чуточку подумал, глянул в сторону Франсуазы, едва заметно кивнул женщине, словно советуясь с ней, она в ответ поморгала длинными ресницами.
- Пожалуй, предложение стоит принять, а? Как сам-то считаешь?
- Вы решаете, - уклонился от ответа Григорий. – Только я вспомнил ваш упрек в мой адрес, что мало пропагандируем деятельность благотворительного фонда. А тут… кстати, этот… настоящий писатель.
- Согласен. Славно, что писатель не из Москвы, никто не скажет, что “перо” купленное. Пусть приезжает, намекни, мы ему хорошо заплатим.
После ухода Григория Франсуаза подсела поближе к вице-президенту:
- А если журналист – “подсадная утка”? Так, кажется, говорят в России:
- Умница! Только ты все еще меня недооцениваешь, - усмехнулся Саленко. – Сюда, за эти ворота, чужак не пройдет. Сейчас мы с тобой хорошо подстрахуемся. – Нажал кнопку звонка. Тотчас появилась секретарь. – Лиза, окажи любезность, соедини меня с секретариатом Союза писателей России.
- Хорошо! – Лиза скрылась за дверью.
- Зачем это? – Франсуаза непонимающе уставилась на Саленко.
- Сейчас услышишь… Это Союз писателей? Очень приятно. Извините, пожалуйста, вас беспокоят из Московской Патриархии. Окажите любезность, взгляните в справочник Союза писателей, есть ли в городе Старососненске член Союза по фамилии Банатурский? Хорошо, я подожду.
Франсуаза все поняла, восхищенно причмокнула языком, залюбовалась Павлом. Вице-президент был спортивно сложен. На голове – льняные волосы, большая редкость в наши дни, широкие скулы не портили славянский тип лица, а жесткие складки губ говорили о мужестве натуры. Эти губы так нежно целовали ее тело. Она поймала себя на мысли, что она была бы счастливейшей женщиной в мире, смани он Павла уехать из России куда-нибудь на Канары. Там она вдоволь налюбуется и намилуется с ним.
- Да, да, я внимательно слушаю... Банатурский действительно существует, живет постоянно в Старососненске, прозаик и драматург. Огромное спасибо!
- Ты хочешь связаться с ним?
- Зачем? Сейчас проведем еще одну подстраховочку. – Саленко стал листать свой разбухший от адресов и телефонов “талмуд”. – Зря, что ли, мы содержим целую армию продажных милиционеров, таможенников и чиновников. Пусть отрабатывают. – Нашел нужный номер, кашлянул, прочищая горло, отчего Франсуаза поняла: разговор предстоит серьезный, но с кем?
- Здравия желаю, товарищ генерал! – деловито проговорил Саленко. – Это из Международного благотворительного фонда вице-президент Саленко. Узнали? Очень приятно. Окажите нам небольшую услугу. В фонд намерен приехать человек по имени Банатурский. Вас это удивляет? Будет писать о благой деятельности. И правление не хочет видеть “подставку”. Пожалуйста, “просветите” его по своей линии. Я знал, что вы нам не откажете, дело-то общее. Спасибо! – Саленко положил трубку на рычажок, торжествующе взглянул на сообщницу. – Ну, как?
- Мерси! Ты – великолепен! А как генерал?
- Послушен, как чернокожий раб! – Саленко не сдержал довольной улыбки. – Как подумаю: я, старлей, командую генералами! Возьмем его телохранителем?
- Обязательно. На Канарских островах он будет незаменим! – повеселела Франсуаза. Она с каждым днем все больше и больше убеждалась в том, что с таким умницей, как Павел, им ничего не грозит.
- Дались тебе эти Канары! Кстати, мадам, не пора ли вам покинуть гостиницу?
- И переехать на Канары?
- Пока в Кунцево, в нашу зону.
- Мне нравится гостиница, там столько интересных людей, да и обслуга ко мне привыкла. – Франсуаза капризно, по-девчоночьи, надула губы.
- Запомни: гостиница – проходной двор. Там жить таким людям, как ты, крайне опасно. За тобой обязательно установят наблюдение, каждый второй официант и служащий этажа – агент спецслужб. Может, уже положили на тебя “черный глаз”. Да и наши свидания, боюсь, записаны на видео.
- Жены опасаешься?
- Не жены, боюсь за наше дело, за фонд. А в Кунцево – кругом свои. Займешь коттедж, рядом дача адмирала флота. Да и мой автопарк под боком, в двухстах метрах.
- Кстати, я слышала, ты втайне от меня прикупил еще и автомашину “Лянчию”? – Франсуаза решила по-женски отомстить возлюбленному. – Будешь на ней ездить к своей Элочке?
- Ты же знаешь мою страсть к автомобилям! – Саленко проигнорировал вопрос женщины. – “Лянчия”, “Мерседес”, “Тойота”. И, конечно, наш всенародно любимый “жигуленок”. Для выездов к верующим, как говорят блатные, “для понта”!
Зазвонил телефон. Саленко не спеша снял трубку, отделанную на старинный манер серебром.
- Да, это я. Внимательно вас слушаю, товарищ генерал! Узнать номер вагона и дату прибытия писателя в столицу? Будет сделано. Сейчас я дам указания. Еще раз. Благодарю!
- Опять наш телохранитель? – поинтересовалась Франсуаза.
- Он самый. А ты, дорогая, пойди и проверь, отправлены ли деньги на счет №… Лучше я тебе запишу… Вот так. Это его счет! – кивнул на телефон. И, пожалуйста, пошли ко мне Григория из отдела рекламы.
Проводив взглядом Франсуазу, Саленко придвинул ближе миниатюрный микрокалькулятор, взял договор, оставленный Малишевским, стал считать, рассуждая сам с собой: “Выгодное дельце! А не заартачится ли таможня? Но “нашим” терминалам автопоезда пройдут без задержек. Сейчас мы платим “стражам” по 400 долларов за каждый грузовик. Пожалуй, стоит накинуть по пятьдесят “зелененьких”. Итого… 450 умножить на…”
- Разрешите, Павел Сергеевич? – На пороге стоял Григорий. – Вы меня вызывали? – Бывший офицер милиции, уволенный за халатность, был отличным работягой, буквально ловил каждое начальственное слово.
- Когда ты, Гриша, отвыкнешь от своей солдафонской привычки? – беззлобно укорил заведующего отделом рекламы Павел Саленко. – Не вызывал я тебя, а любезно, как приятеля и сослуживца, приглашал. Мы же с тобой – бывшие вояки, а ныне – единомышленники, сослуживцы. Понимаю, привычка, но… от дурных привычек пора отказываться.
- Я вас внимательно слушаю, Павел Сергеевич! – Григорий продолжал стоять навытяжку, изображая из себя закоренелого солдафона, всем своим видом показывая, что не склонен пускаться в лирические рассуждения, не имеющие отношения к делам. Он прекрасно знал, что Саленко выговаривает ему, а сам в душе очень доволен, что старший по званию стоит перед ним, как ефрейтор перед командиром полка.
- Э, пустяки! – небрежно отмахнулся Саленко. – Мы тут пришли к выводу, что… словом, позвони, пожалуйста, в Старососненск журналисту, уточни, какого числа, каким поездом он прибудет в Москву. Нужно послать за человеком к вокзалу автомашину.
- Извините, Павел Сергеевич, - лицо Григория оставалось не проницаемым, - откуда мне знать номер его телефона?
- Вот, возьми! – Саленко подал изумленному сотруднику листок бумаги, вырванный из блокнота, с номером телефона. – Чему ты удивляешься? Ничего сверхъестественного. Его номер телефона мне дали в Союзе писателей…
* *