Есть вещи, которые возникают сразу во множестве. Первой, родоначальной, не было. Скажем, мог ли быть на земле первый комар? В это трудно поверить. Они сразу вылетели роем.
И графоманы. Они сразу вылетели роем, первого не имелось. Это было много веков назад, на заре культуры и письменности. Виной тому был ляп, промашка античного стилиста. Утомленный взятием интервью у пьяных центурионов, он не заметил вкравшейся бессмыслицы и описал завоеванную местность так:
"ПОЛНОСТРУЙНАЯ РЕКА ПРОТЕКАЛА ЧЕРЕЗ ОЗЕРО".
-Ну! сказали сто ленивых патрициев, прочитав это. -Ну! Как же может река протекать через озеро? Автор глуп. Распять надо такого автора!
И сто ленивых патрициев сразу уверились, что могут писать лучше. А поскольку пишущему идут известность и слава, патриции засели писать. Им очень хотелось славы.
С графоманом боролись много веков. И когда полвека назад нахальный господин носил по редакциям стих:
МУЖЧИНА ОГРОМНОЙ ВЕЛЬЧИНЫ
НЕСЕТ ФУНТ ВЕДТЧИНЫ
с припиской под стихом - "Подражание Лермонтову", - его здорово били. А сегодня закругляется двадцатый век, и стаи малоспособных граждан все так же мнят себя мастерами слова. Стальным пером графоман терзает бумагу - и она уже рукопись. После чего графоман идет в редакцию и ногой толкает дверь. Он ничего не боится. Он знает: нынче бить нельзя, нынче всюду политкорректность. Он встает в позу и совиным голосом читает свои поэзы сотруднику:
ВОТ ГРОХОЧУТ ПУШКИ,
ВОТ НЕСУТСЯ ТАНКИ,
И БЕГУТ ПО ПОЛЮ
ГИТЛЕРА ОСТАНКИ!
-Нет, - отшатывается литсотрудник. - И еще раз нет. Тема у вас окуклилась, а стихи не вышли.
-Не вышли, значит? Тогда, товарищ, я вам еще покажу.
-А может, лучше повремените?
-Да чего уж, раз я отобразил. Сделал тут одну корреспонденцию. Новеллу, что ли.
-Нет, - всплескивает руками литсотрудник, одолев новеллу. - У вас, сколько классов за плечами? Стыдно, гражданин. Куда это годится? Вот вы пишете: "У него желудок здоров - как бык". Разве так можно? Это же ляп. Галиматья!
-Ну, так сразу и галиматья. Ляп - он вот где: "Тоня Пачуева сдержала слово. Вечером крольчиха Шишига сделала опорос на восемь крольчат". Это ваша газета. Вы это писали.
-Хорошо, - говорит литсотрудник, пунцовея и утыкаясь в бумаги. - Оставьте мне вашу новеллу.
Конечно, новеллу не публикуют. Ее рубит редколлегия. Но графоман изо дня в день ходит в редакцию и звонит по телефону. А поскольку другие литсотрудники, задерганные текучкой, строительством кооперативных квартир и паевыми взносами, тоже допускали ляпы, и даже редактор в передовой обмишурился и сморозил глупость - графоманы валом валят в редакцию. Они считают: если штатным сотрудникам позволительно писать плохо, то уж им можно всегда писать плохо и при этом тоже печататься. И, одолеваемые злыми писаками, кропотливые сотрудники начинают озлобляться. Скрипя зубами, они читают графоманские штучки и перестают верить в то, что где-то сидят талантливые люди. Так у рядового сотрудника возникают предубеждение и автоматизм. Незнакомого автора, пришедшего "с улицы", сотрудник загодя числит графоманом. Другое дело, если приходит человек-конфидант, внося ясность, что его сюда направил тов. Мостовой, редактор отдела вытачек из журнала "Моды". Понятно, это не бог весть что, но все же человек не чужой, не приблудный.
А автор-незнакомец не всегда бездарен. У некоторых есть даже способности. Но все равно. Двумя пальцами, отворачивая нос, сотрудник берет рукопись.
А что будет потом - известно заранее, ибо, снедаемый предубеждением, сотрудник лущит рукопись с заведомо порочной целью: убедиться не в том, насколько она хороша, а в том, насколько она провальна.
Разумеется, торопливо прочитанный текст, всегда кажется плохим. Его возвращают автору без скрепки (экономия, экономия!) и выпроваживают автора на ту самую улицу, с которой он пришел. Выставляют и раз, и два.
Тут надо сказать, заметить, что талант всегда застенчив, а бездарность нахальна. Пустой, вздорный пискам возвратится с улицы неминуемо. Он знает главное: нынче бить нельзя. И на этом основании будет проталкивать свой товар. Он перезнакомится с сотрудниками, на правах старого друга он затеет с редактором разговор о погоде и самочувствии его драгоценной жены. Он разнюхает, что главное - это примелькаться, сделаться вхожим в кабинеты и кричать там, садясь на столы:
-Мы тут занимаемся не тем! А вот в марксистско-ленинской диалектике есть такой тезис - отрицание отрицания. Это вы запамятовали?
И, сделавшись вхожим, оглушив всех малопонятным, но весомым тезисом, пробивной малый напечатает свою ублюдочную статью "Гольфстрим пахнет сайрой".
У нас есть такие пробивные джентльмены. Ими напечатано даже больше, чем написано.
Но с талантливым автором - не то. Обиженный невниманием один раз - он, возможно, придет еще. Периферийный топографист Лейкин, щедро талантливый человек, приходил в редакции несколько раз. У него не было знакомых в журнале "Моды", поэтому он приходил в редакции с улицы.
-У вас что, посетитель? - спрашивали его.
-Стихи.
-Длинные?
-Нет, - пугливо говорил Лейкин. - Вот короткие есть:
-ГДЕ УЖИН? - ЗАКРИЧАЛ ЖИРАФ ЖИРАФШЕ.-
Я НЕ МОГУ ЛОЖИТЬСЯ СПАТЬ НЕ ЖРАВШИ!
И ВООБЩЕ УЙДИ: В ГЛАЗАХ РЯБИТ…
ЛЮБОВЬ КОНЧАЛАСЬ. НАЧИНАЛСЯ БЫТ.
Но никто не слушал даже коротких произведений провинциала Лейкина. И плюнул он, забросил рукописи на антресоли, с головой уйдя в топографию. Так мы убиваем талантливых авторов. Но иногда застенчивые эти авторы опасаются приходить сами и шлют свои произведения почтой. Почта ежедневно приносит в редакции толстенькие пакеты. Редакторы по утрам вскрывают почту. Обычно редактора хватает только на пять писем. Когда ему попадается среди писем статья, а в статье написано, что "и слова его прозвучали как ушат холодной воды", - редактор гневно отпихивает всю стопку писем. На свете вывелись талантливые люди!
После чего письма с резолюцией "Ответить автору" попадают в отделы. Где, конечно же, сидят скептические литсотрудники. Они глушат авторов стандартными ответами с нелюбезным текстом: "Ув. тов.! (фамилию путать обязательно) Ваши произведения редакцию не заинтересовали и для печати не подошли. С ув. - литсотрудник Ант. Луда".
И за обедом в редакционной столовой Ант. Луда говорит коллегам, черпая ложкой суп:
-Прямо нет никакого спасу! Я не знаю, но впору уже жаловаться в милицию, в органы. Все пишут! Вскрываю сегодня почту - уже какой-то водопроводчик прислал очерк. Топограф настрочил стихи. Булочник прислал статью. Графоманы!
Так и сидит негодующий Ант. Луда, и принятие пищи давно стало для него самым приятным делом во всем рабочем дне.
-Ого! - оживляется он. - В меню стало уже двадцать семь пунктов! Одних закусок семь штук. А вот мы сейчас выберем, выберем!
В этом случае Ант. Луда почему-то не спешит жаловаться в милицию на большой выбор блюд. Он не жалуется на большой выбор тканей в магазине. Он даже одобряет это. А на большой выбор авторов он жалуется.
Весьма уж давно учитель Ганюк (город Бельцы) послал статью в журнал "Техника и политехника". Само собой, редакция статью потеряла. Автор отправил запрос в редакцию. И еще один.
На запросы ответов не было.
Через год автор послал редакции второй экземпляр статьи. Потеряли второй. Потеряли третий. И на этом пыл Ганюка угас.
Так что, ув. тов. авторы, пусть горький пример Ганюка служит вам горьким уроком. Пишите в восьми экземплярах.
Но ув. тов. не пишут в восьми. И потом, это пора заметить, хорошие люди поголовно тактичны. Их не заставишь обивать пороги редакций. У них есть опаска показаться назойливыми. И хорошие люди уходят, чтоб не вернуться никогда.
Так мы отшиваем достойных авторов. А в редакции прилезает графоман. Он сует в руки редактору кантату о "маяках", которая начинается словами: "Родились мы босые и голые".
И поскольку печатать одних лишь штатных сотрудников запрещено - безобразную кантату публикуют. Ведь других сочинений нет.