Глава 28. NUMA REX.
«…царь запретил римлянам чтить бога в образе человека или животного, и в древности у них не было ни написанных, ни изваянных подобий божества»
Плутарх. Нума.
На тридцать седьмой год от основания Рима при большом скоплении народа в присутствии царя Ромула вдруг случилась страшная гроза. День стоял ясный и солнечный, но внезапно налетел страшный ветер, в считанные минуты стало темно, сверкнула молния, и обрушился ливень невиданной силы. Люди бросились врассыпную, а когда мрак рассеялся, обнаружилось, что Ромул исчез. Ни живого, ни мертвого его обнаружить не удалось, несмотря на продолжительные поиски. По городу поползли самые страшные слухи, один нелепее другого, нашлись и такие, кто искал ответа на вопрос: «Кому это выгодно?», выдвигая тем самым тягчайшие обвинения против некоторых патрициев. Нашелся среди граждан и некий Прокул, - муж, пользующийся всеобщим уважением и доверием, - он дал клятву, что видел собственными глазами, как Ромул вознесся на небо, и слышал его голос, повелевавший впредь именовать его богом Квирином.
Так или иначе, но царь пропал, не оставив никаких распоряжений насчет приемника. Наследника он тоже не имел, и, следовательно, предстояло избрать нового правителя. К тому времени римляне все еще не были единым народом: примерно половину граждан составляли сабиняне, сохранившие свои национальные особенности. Они хотели видеть царем своего соплеменника. А вторая половина состояла из граждан, которые считали себя основателями Рима. Эти справедливо полагали, что новый царь должен быть избран из их числа. Взаимные препирательства продолжались долго, пока какому-то умнику не пришла в голову счастливая мысль: пусть одна из сторон выбирает царя самостоятельно, но не из своих людей. Такой оборот устроил всех. И сабиняне поспешили уступить право выбора римлянам и тут же все взоры устремились на Нуму.
Он не принадлежал к числу тех, кто в свое время переселился в Рим, вел уединенный образ жизни, но был известен своей нравственной высотой и слыл мудрецом. Ходили упорные слухи, что он делит ложе с некой влюбленной в него богиней, и ему открылась небесная мудрость. Говорили, что пауки ткут для него ремни для доспехов и невиданного блеска одеяния; рассказывали, будто пчелы приносят ему нектар прямо к завтраку в специально предназначенную для этих целей серебряную чашу. Но, несмотря на свои поистине божественные возможности, он ведет скромный, уединенный образ жизни. Рассказывали, что когда-то Нума крепко дружил с Пифагором, известным философом.
Так или иначе, но выбор был сделан, и сабиняне встретили такое предложение еще охотнее, чем римляне его сделали. Народ известили и направили к Нуме послов, – первых граждан из обоих племен, – просить его приехать и принять власть.
Все пребывали в уверенности, что Нума с радостью согласится властвовать над римлянами. Но дело оказалось не таким уж простым. Потребовалось немало слов и времени на уговоры. Нума отказывался, поясняя это тем, что он, мол, человек, питающий страстную любовь к миру, а править нужно городом, рожденным и вскормленным войной. Что скажут люди, когда увидят его намерение учить римлян служить богам, чтить справедливость и ненавидеть насилие и войну. Это просто смешно: чудаковатый добродушный отшельник во главе армии закаленных в боях воинов. Царь Нума? Да вы смеетесь!
– Как же я буду царствовать в городе, который более нуждается в полководце, чем в царе? – твердил он.
И все же, уединившись на некоторое время для общения с богиней, Нума согласился. Он отправился в Рим. Навстречу ему, в невиданном доселе порыве вышли сенат и народ, шумно приветствуя будущего царя. Тут же на форуме устроили голосование, и Нума был избран единогласно. Ему принесли знаки царского достоинства, но он отказался их принять. «Пусть прежде выбор римлян подтвердят боги» - сказал он.
Вместе со всем народом он поднялся на Капитолий, который в то время еще называли Тарпейским холмом. Нуме завязали глаза и повернули лицом к югу. Он прижал правую руку к сердцу и стоял недвижим. Губы его беззвучно шептали что-то. Тишина, невероятная при таком стечении народа опустилась на форум; запрокинув головы, все ждали, гадая в душе какой же будет исход дела.
Небо было пустынным. И когда напряжение достигло наивысшей точки, а тишина, казалось, вот-вот сорвется, справа, от солнца, в слепящих его лучах появилась черная точка и быстро приближалась к римлянам.
- Птица, птица! Птица справа, это благая примета! – слышалось из толпы.
И снова напряженная тишина. Птица, не сворачивая, быстро приближалась. Все гадали: что же это за птица? И уже можно было разобрать – дикий грозный орел парит над головами.
И Нума, как был с завязанными глазами, вдруг оторвал от сердца и резко вскинул правую руку. От этого жеста толпа ахнула, задрожала и замерла снова. Уже сегодня и завтра и всегда люди будут приветствовать друг друга именно так, и это будет знаменитое римское приветствие.
И тут случилось чудо. Внезапно орел камнем бросился вниз, у самой земли расправил крылья и приземлился точно на руку, и замер в величественной позе, распластав над новоизбранным царем свои громадные крылья. Клюв его устремился вправо, и он пристально смотрел куда-то поверх голов, словно ожидая нового приказа. Нума отвел руку в сторону и замер, слегка смущенный, но довольный донельзя. Свободной рукой он снял с головы повязку, и глаза его увлажнились.
- Веста… Любимая… - шептал он, и орла пробирала дрожь.
И тут же тишину разорвал рев ликующий, неистовствующей толпы и эхом гремел в окрестных холмах. В небо летели шапки, сверкали на солнце мечи и гремели доспехи. Орел оставался невозмутим, как и подобает орлам.
Ликуйте люди! – римский орел взвился над миром! Боги возлюбили тебя царь!
* * *
Царствование Нумы длилось целых сорок лет, и без всякого преувеличения было самым лучшим временем за всю долгую историю Рима. За годы его правления не было не одной войны, не одной кровавой усобицы, не вспыхивал ни один мятеж, не было ни одной попытки к перевороту; римский народ смягчился и облагородился под влиянием своего царя, любимца богов. Возводились храмы – первым из них он воздвиг храм Весты, где от солнечных лучей возжег неугасимый огонь; строились дома для неимущих. Царь раздал свободные земли всем желающим, и вскоре за городскими стенами колосились нивы.
Отныне город процветал, а беды и невзгоды обходили его стороной: а однажды, когда во всей Италии свирепствовал мор, и болезнь уже подбиралась к Риму, в руки царю с небес упал круглый медный щит и тотчас мор прекратился не только у стен Рима, но и по всей Италии. Говорят, по приказу царя оружейники сделали одиннадцать точных копий упавшего щита, дабы не один вор не мог опознать его; луг, где упал щит, посвятили Музам, а родник, который вдруг стал бить на том месте, царь объявил священным и отдал в собственность храму Весты.
С тех пор наступило время благоденствия. Тогда не только в Риме, - и в других городах начались перемены: всех охватила жажда законности и мира, желание возделывать землю, спокойно растить детей и чтить богов. По всей Италии справляли праздники и пировали, люди безбоязненно встречались, ходили друг к другу, с удовольствием оказывая гостеприимство, словно мудрость Нумы была источником, из которого доброта и справедливость хлынула в их сердца, поселяя в них ясность и безмятежность, присущее римскому законодателю.
Он умер на восьмидесятом году жизни – он угас тихо и безболезненно. На его похороны собрались не только все римляне, съехались дружественные и многие соседние народы со всей Италии. Процессия шла с воплями и рыданиями, казалось, что хоронят не старика, но человека ушедшего в расцвете лет, близкого и дорогого каждому. Тело его не сожгли: говорят, таково было распоряжение самого царя. Сделали два каменных гроба: в одном положили Нуму, а во втором….. А во втором саркофаге рядами лежали священные книги, написанные царем собственноручно. В них была изложена вся его жизнь, многое в них говорилось о его друзьях, об учителе и любимой, - а внизу под книгами покоился продолговатый кожаный ящик. И этого ящика почему-то не видел никто….
* * *
О Рим! Боги еще долго будут покровительствовать тебе, а орел, ниспосланный Вестой, станет твоим символом. Царствование Нумы станет легендой, а его законы и новшества будут забыты и обрастут, словно плесенью, толкованиями, искажающими смысл до неузнаваемости. Книги, которые оставил людям Нума, сожгут и напишут новые, но в них уже не будет ничего из того, чему он учил. Пока народ еще будет их чтить и жить, согласуясь с ними в своих стремлениях, храня их, прежде всего в душе, римский орел будет парить над миром. Хотя, - видят боги! – ни Веста, ни Нума не желали того - что им земная слава? Это будет обременительная ноша, и они с радостью расстанутся с ней, когда придет время. Они скажут: вы желаете царствовать тут? – царствуйте! – но знайте: нет места в нашем царстве вам и вашим рабам. Только свободные станут нашими возлюбленными и когда-то соединятся с нами. Хотя, кто его знает? А что если богам, как и людям, свойственно ошибаться?
И тогда уж точно прав был обреченный любить Бахус, когда говорил: «Каждый человек – бог. Не сейчас конечно, а…»
Конец.