В это утро на железнодорожной станции "Сухой ручей" было как никогда много народа, несмотря на крепкие январские морозы.
Зоя Горжевская шла к перрону, отстукивая каблуками скорый ритм. Повязанный наспех ангорский платок развивался по ветру. Поставив старый чемодан на землю, девушка достала из кармана именную карточку и талон, выписанный начальником станции на посадку. Талон достался не просто. Многих уже эвакуировали, линия фронта подходила все ближе к Москве. Первым делом эвакуировали партийных чиновников, потом их жен, детей, и тех, у кого были хорошие связи. Зоина мама осталась работать на заводе «№ 8». Отец пропал без вести.
До отправления оставалось десять минут. Проворная старушка объяснялась с вагоновожатой, доказывая ей, что она заслуженный педагог и фамилия ее, как было выведено неразборчивым почерком на метрике, Шрейнер.
- Успокойтесь, гражданочка, - обратилась к ней стоявшая рядом женщина в черной шубке, - Всех нас от сюда увезут.
Старушка громко всхлипнула, вытерла слезы трясущейся рукой, и замолчала.
Зайдя в вагон, Зоя огляделась по сторонам. Под ногами лежал проеденный молью ковер, стол завалили узлами с вещами и даже, кто-то поставил рядом довольно внушительных размеров самовар. Оставив свой чемодан, девушка заняла место у пыльного окна.
Мысли проносились в голове, перебивая друг друга. Ей хотелось отомстить за родной город, за всех, кто погиб от фашистских снарядов, за искалеченное детство младшего брата Виталика. За всех без исключения. А особенно, за пропавшего без вести отца. Уйти в добровольцы на фронт Зоя не могла. Мать нуждалась в поддержке. Но теперь, когда она едет в неизвестность, оставляя позади Замоскворечье, первое, что необходимо сделать, остановившись в Алма-Ате, податься в санитары. Переведя дух, девушка сделала пометку в разлинованной тетрадке «Отыскать. Машу». Дорога тянулась, как каучуковая нить, с частыми остановками у населенных пунктов. Почти засыпая, Зоя представляла встречу с Филлиповой. Мария Филиппова, молодая особа двадцати трех лет, уже успела окончить медицинские курсы, и первая смогла вырваться из узкого круга столицы. Давно, еще до начала войны, семья Марии ютилась в маленькой комнатушке над квартирой Зои. Девушке не терпелось рассказать о своих планах приятельнице, она была твердо уверена в том, что с ее знаниями, почерпнутыми из библиотечных книг, прилежной учебой в школе, сумеет оказать помощь солдатам, а если потребуется, день и ночь будет сидеть у кушетки. Вот она уже по-пластунски ползет с фляжкой, наполненной водой, еще немного, и она рядом с раненными. Пытаясь достать бинт из сумки, Зоя щурит глаза от яркого солнца. А солнце такое яркое, такое жаркое, так манит к себе. И вот она подходит все ближе и ближе, а лучи обжигают ее нежную молодую кожу. Со лба падают капельки пота, останавливаясь на губах, оставляя за собой яркий привкус железа. И вдруг. Истошный женский крик. Как в тумане, девушка пытается открыть глаза, но едкий дым застилает вагон, просачивается в легкие, вызывая удушающий кашель. Вскочив, Зоя попыталась сделать шаг, но почему-то ноги ее не слушались. Кое-как она дошла до соседнего купе, где остановилась старушка, однако, никого не было. Крик о помощи заглушал треск пламени, бушевавшего в вагоне. Тщетные попытки призыва живой души.
-Есть кто живой? - послышалось в другом конце вагона.
-Да! Я! Я живая! – отозвалась девушка.
-Идти можешь? – донеслось в ответ
-Постараюсь.
-Давай смелее, не вдыхай сильно воздух, - мужской голос давал указания, - Ну, же! Быстрее!
Зоя Горжевская, шла через горящие балки, отодвигая руками доски и вещи.
-Ну, же! Родненькая, давай, давай смелее! Нам только выбраться! Пару шажочков! И да… .
Послышался оглушительный свист второго снаряда. Зоя лежала, закрыв глаза, припорошенная пеплом на старом ковре. Жизнь оборвалась в шаге от спасения. На зажавшем добела хрупкими пальцами метрике, было выведено:
«Горжевская Зинаида Антоновна, 17 лет. г.р. Москва.,
наб. Максима Горького, д.4
Московская медицинская академия имени И.М. Сеченова, слушатель».