Весь 2012-й год я пролежал в больнице, и вот, 2013-й продолжаю лежать в больнице.
Первую часть моего пребывания в больнице лежал то в коридоре, то в изоляторе рядом с умирающими. А где-то в декабре 2012-го меня перевели в другое отделение, и поместили в изолятор, где я провёл подряд несколько месяцев.
Снова умирающие сменяли друг друга каждую неделю-две, а то и меньше...
И я наблюдал за ними. Рассматривал с любопытством ребёнка их одряхлевшие обнажённые тела, изборожденные морщинами лица, выражение этих лиц... Вслушивался в состояние душ... И гадал: выживет или нет. Хочет жить или нет.
Но больше всего меня потрясло откровение, что человеческое тело - прекрасно. Независимо от того, как оно выглядит, молодо или старо, ожиревшее оно или отощавшее, "правильное" или "неправильное" - оно прекрасно...
Однажды я (не помню, каким образом) заехал на кресле в палату, где на одной из кроватей с удивлением увидел ребёнка лет 10-ти. Мальчик. Я удивился про себя: больница для взрослых, к чему тут ребёнок?
Оказалось, что ему уже больше 18-ти, и его по этой причине перевели из детской больницы во взрослую.
Я рассматривал его изуродованное с рождения тело. Грудная клетка его резко топорщилась острым горным хребтом, руки были недоразвиты и вялы, а ноги - и вовсе скрючены в коленях, и никогда в своей жизни не разгибались, и тоже были недоразвиты.
Я заглядывал в его глаза - и видел в них чистоту небес. Если судить по лицу, по выражению его лица и осмысленности взгляда - то в его головке был мозг максимум пятилетнего ребёнка. Кожица на лице была нежной, как у ребёнка - наверное, такая кожа бывает у новорождённых, или детей в возрасте до года...
Но я сидел рядом с ним, смотрел в его глаза, лицо, рассматривал его изуродованное врождённой болезнью тело - и понимал, насколько оно прекрасно... Насколько прекрасен он и сам, душой своей...
Мне захотелось взять его на руки, чтобы он посидел у меня на коленях. Он не говорил, - с трудом только выговаривая своё имя, - но я взглядом, и аккуратными движениями рук, дал понять, что хочу взять его на руки, и спрашиваю его позволения на это... Он не воспротивился, и я взял его, аккуратно, чтобы не причинить боль, уложил его скрюченные ноги...
Я не испытывал чувства жалости к нему. Но мне так хотелось, чтобы он почувствовал к себе мою НЕЖНОСТЬ... Мы так просидели вдвоём всего несколько минут, и он устал сидеть. Потом он мотнул головой в сторону постели, и я понял, что он хочет лечь. И я снова аккуратно постарался его уложить, чтобы не причинить боли его ногам...
За эти полчаса, что я провёл у его постели, я так полюбил его, что даже хотел просить врача, чтобы его переложили ко мне в изолятор - благо, именно в этот день соседняя койка была свободной, потому как предыдущий пациент умер. Но - не помню, по какой причине, этому не суждено было сбыться. Кажется, меня самого в тот же день перевели в коридор, чтобы освободить изолятор для одной девушки.
Больше я не имел возможности его посетить, а вскоре меня разбил паралич. Но, лёжа, я часто вспоминал о нём. Вспоминал его небесно-чистый взгляд ангела, вспоминал каждый изгиб его необычного тела, и понимал, насколько он прекрасен: даже и с таким телом... И что, хоть это и грустно, но он прекрасен именно благодаря такому телу...
А тело его - прекрасно. Ведь оно ему вот уж 18 лет служило исправно: он дышал, кушал, организм его исправно перерабатывал пищу, и так же исправно освобождался от отходов...
Вспоминал его грудную клетку, резким горным холмом возвышающуюся над ним, и, вслушиваясь в вибрации его души, понимал только одно: ему так нужны прикосновения... Просто прикосновения. Просто объятия. То, что делает его счастливым и умиротворённым. И помогает жить. Вот уж 18 лет. То, что, заглядывая в его глаза, помогает осознавать: в этом теле - помещена огромная, как вселенная, душа.
Часть 2: http://www.proza.ru/2013/07/07/1538
07.07.2013
Братислав Либертус