Сестра Анюта старше меня на четыре года. Она родилась шестого октября двадцать третьего года.
Я уродился в мамину породу. Небольшой. А Анечка пошла в папу, а ещё точнее - в деда. Высокая, крепкая, ширококостная, сильная. Воистину - русская женщина.
Характер у неё огненный, в детстве я получал от неё подзатыльники, будь здоров. Парни её побаивались. И не только за тяжёлую руку. Язык у Ани подвешен как надо, отбреет - так не найдёшь что и ответить. Да и рядом с ней все ребята выглядели как-то… мелковато.
В селе был только один парень, который подходил ей по габаритам - Федя Егоров. Был он на три года старше Ани и к двадцати годам вымахал под два метра. Шварцнегера видели? По комплекции такой же. Причём, это не тренированное. Так… от природы. Здоровенный, как ломовой конь.
А вот душа у этого медведища была детская. Подков он не ломал, - Зачем хорошую вещь портить. В драку никогда не встревал, - Всё можно и миром решить. Силой никогда не хвастался - Это же не моя заслуга, а папашина. И, самое главное, он любил Анюту. Пламенно и беззаветно.
Когда сестре стукнуло только пятнадцать, они уже с ним дружили. Анечка в то время была костлявой, плоской, правда на лицо сильно красивой. Но для Федора она была принцессой.
Аня над ним подтрунивала, подшучивала, командовала. Кавалер только улыбался и смотрел на неё как на ангела. Его отношение к сестрёнке напоминало мне отношение матёрого пса к своим детям, щенкам. Уж они его грызут, за уши теребят, за хвост таскают, а он только блаженно щурится.
Наши семьи одобряли их дружбу и прочили в супруги.
Аня по-девичьи отмахивалась - вот, мол, ещё чего удумали. Но когда Федора в тридцать восьмом забрали в армию, сестра ревела два дня без перерыва. И ждала его как явления Христа. Любила. Переписывались.
В сорок первом году, в мае, Федору дали отпуск. Он приехал домой в матросской форме, в тельняшке, грудь колесом. И тут его встретила уже не костлявая девчушка, а взрослая девушка, с вполне оформившимися телесами, русская красавица. Почти восемнадцать лет.
Когда девчонки прибежали к нам и сказали что Федя пришёл на побывку, Анюта метнулась из дома в ограду. Потом забежала обратно, подлетела к шкафу, выхватила платье, быстро переоделась, одела белые носочки, туфельки. Рванула на улицу. Через секунду вернулась, прошла в зал, села на диван.
Мама сказала, - Ну что ты, доченька? Иди уже.
А сестра, как-то совсем по взрослому, спокойно и тихо, - Нет мама. Пусть он сам придёт.
Мама покачала головой, усмехнулась, ничего не сказала.
Анюта добавила, - Если я ему ещё нужна, то придёт. А если нет, то тогда…
Батя тоже ухмыльнулся, - Придёт, дочь, придёт. Прибежит.
Точно, минут через десять является. В двери пролез, выпрямился, сияет как новенький пятак. С батей обнялись, мама его поцеловала, а он глазами водит - Аню ищет. Что-то с батей говорит, а сам в зал заглядывает. Там Анютка на диванчике сидит скромненько, ручки на коленках сложила. Он повернулся в кухню:
- А где Аня?
Мама ему - Да вот же, в чистой сидит, - добавила шепотом, - тебя дожидается.
Федя пролез в зал, встал перед сестрой почти под потолок, смотрел на неё восторженно и удивлённо. Только и произнёс - Анюта, ты?…
- Что, не узнал? Женишок.
- Ань… Ты такая стала… Восхищённо сказал Федя.
Эта язва ему в ответ - Ну что теперь - утопиться? Уж, какая стала, такая стала. - А у самой губы подрагивают и на глазах слезки.
Фёдор наклонился, сгрёб её на руки как пушинку, прижал к себе и замер. Ну, тут Аньку и прорвало в слёзы.
Во второй день отпуска заслали сватов. Не стали ничего ждать, через два дня сыграли свадьбу. Дядька Семён их расписал и стали они законными мужем и женой. Так до конца Фединой побывки и проходили в обнимку, ни на секунду не расставались. Потом Федя уехал к себе на Дальний восток, а Анюта стала дальше его ждать.
Я тогда был совсем сопляком, но за Анютку был страшно рад. Федя относился ко мне, как к равному. И мы с ним разговаривали "сурьёзно". Я гордился, что муж моей сестры - моряк и самый сильный парень на селе.
Федор служил на боевом корабле артиллеристом. Когда началась война, его крейсер перевели в Мурманск. Провоевал он довольно удачно. Только зимой сорок четвёртого, где-то на Балтике, на палубе разорвался фашистский снаряд и Федю крепко зацепило. Вытащили из него кучу осколков, заштопали и отправили домой. Отвоевал.
Приехал домой, хромающий, худой, кашляющий. Говорят, что если бы кого другого так начинило железом, на месте бы умер. А он выкарабкался.
Постепенно оклемался, поправился и, в апреле сорок пятого, Анечка родила сына - Сашеньку.
Федя поставил новый дом на краю села. Под себя сделал - потолки высокие, двери широченные. И стали они жить, как голубки.
А через три года Анечка родила ещё и девочку - Леночку.
Дед Петя, отец нашего с Анютой папки, был для сестры другом. Она иногда разговаривала с ним как ровесником. Тоже подшучивала и подковыривала. Дед тоже, как Федя, улыбался на её дерзкие шутки. Любил он Аньку. И она в нём души не чаяла.
Федор тоже приклеился к деду. Его-то отец умер в сорок третьем, не знаю уж от чего. Вроде ещё не старый был.
Дед, с мужем внучки, на пару, стали в дедовой мастерской ковыряться. Федор, мужик рукастый и головастый. Вот вдвоём они там и мастерили шкафчики, тумбочки, стульчики. Мебельных магазинов в то время у нас было негусто… совсем не было. Федя и Пётр Фадеевич обеспечивали меблишкой всё село, да и соседние сёла тоже. А уж про своих и говорить нечего. Для своих-то делали с резьбой, под лак. Шедевры.
Ещё клепали бочки. Им даже потребсоюз заказывал.
А работал Федя простым скотником. Впрочем, нет, не совсем простым. Всегда в передовиках, всегда на доске почёта. Потому, что за скотиной "ходил" - как за своей собственной.
Непьющий, некурящий, умный, работящий - повезло Анютке. Впрочем, за другого она бы и не пошла.
Так они и прожили душа в душу до января шестьдесят четвёртого года.
К тому времени мы все перебрались в соседний совхоз, и жили на центральной усадьбе. Дед и мама со мной и с моими детьми, а Анечка с Федором рядом, по соседству. У нас из двора во двор была специальная калиточка, чтобы через улицу не бегать друг к другу. Удобно.
А жила в селе женщина, звали Светланой, фамилии не помню. Работала она поваром в совхозной столовой.
Кормила людей хорошо, умела готовить. Я из конторы на обед ходил не домой, а в столовую. Рядом. И кормят вкусно. Чего время-то терять.
Не знаю, как Света там уж с Фёдором схлестнулись, но пошёл по деревне слух. Ей-то ладно, она женщина одинокая (да и то нехорошо), а Федя…
Я с ним поговорил на эту тему. Он не стал скрытничать - признался. Один раз и было всего-то. Как в анекдоте, прости господи.
Пожалел он её. Сначала Света попросила стайку поправить. Федя не отказал. Потом мебель для кухни заказала. Фёдор с дедом ей сварганили "гарнитур" с резьбой. Потом ещё что-то помогал…
Короче, уговорила она его. Рассказывала, как тяжело без мужика, как по ночам одной тяжко, как тело болит и просит мужской ласки. Федя добрейший человек. И простой. Не может он обидеть женщину. А уж его обмануть проще простого, он же, как ребёнок, ей богу.
В принципе-то и ладно. И господь с ним. Ну, оступился человек разок, все мы не без греха. Только Света не промолчала, похвасталась…
Дошло до Анечки. Деревня, что поделаешь. Нашлись доброжелатели, "проинформировали".
Аня его прямо спросила, - Было, мол, или не было?
Федор не стал скрывать. Да и врать он не умел. Я же говорю - простой человек, вся душа нараспашку. А перед Анечкой, тем более.
И Анютка его выгнала из дому.
Дело при мне было, я что-то зашёл к ним вечером, не помню уж зачем, а там такое…
Другой бы мужик скандал закатил, руки распустил… ну, как у нас на Руси положено. Федя нет. Побелел лицом как чистый лист, глаза опустил, оделся и молча ушёл.
Я следом - Федя, иди ко мне в хату. Я сейчас с Аней поговорю. В случае чего, у меня поживёшь, пока дело не утрясётся.
Он постоял, потоптался, потом помотал головой, - Нет, Лёня, я на ферму пойду… Там переночую. - И ушёл.
Я вернулся к сестре, попытался её уговорить.
- Анюта, его обманули… Светка его на жалость взяла. Он её пожалел. Понимаешь? А она видишь, какая сучка. Нет, чтобы помалкивать.
- Ага! А как же! Он её пожалел!... А меня он, почему не пожалел?!
- Аня, он что, ходит гоголем. Он что, хвастается своими "победами", прости господи. Ты почему забыла, какой он, Фёдор-то.
- Лёня, он мужчина. И хватит из него невинного ребёнка делать!
- Анюта, Светка ведь от зависти к тебе всё спланировала. Всё было сделано специально. Я ведь у неё спросил, - Света, мол, а что же ты не промолчала-то? А она мне - А пусть помучаются, не всё мне одной вековать. Радуется. Она больная на голову. Сейчас и ты, и Федя прямо по Светкиным планам всё делаете. Она же именно этого хотела, а вы как две куклы на ниточках. Под её дудку... Анечка, остынь маленько и пойми - Федя в беде. Твой муж попал в беду!
- А я не в беде? Мне прямо хорошо-прекрасно!
- Сестрёнка, я что, не понимаю, как тебе плохо. Только может быть ещё хуже. Вот смотри - он ведь тебе правду сказал. А мог бы отказаться - не было, мол, и всё. Только он врать не умеет. Его как ребёнка провели.
- Лёня, он уже давно взрослый человек. Он должен отвечать за свои поступки.
- Анюта, прислушайся ко мне, включи голову. Вся эта история может очень плохо кончиться.
- Она уже и так кончилась - хуже некуда! Ты, вообще-то, за кого? За меня, или за этого кобеля?
- Я за вас обоих. Вам нельзя порознь. Аня, прости его. Позови его домой.
- Ещё чего не хватало! Сейчас! Встану на карачки и поползу к нему умолять, - Федечка вернись! Ты, Лёня, в своём уме?!
- Аня, я передам ему, что он может прийти домой. Хорошо?
- Лёня! Ничего хорошего! Пусть почувствует - каково без семьи. Пусть помучается!
- А потом, значит, ты его простишь?
- А потом - посмотрю.
- Ну ладно, хоть так.
А на следующий день Федя повесился. Нехорошо повесился - на алюминиевой проволоке. Гортань перерезал.
Одна доярка, после вечерней дойки, забыла сумку на ферме. Вернулась. Зашла в конторку, а он висит. Хорошо женщина не растерялась. Взяла топор, залезла на стул и тюкнула по проволоке на балке. Отрубила.
Анечка залетела ко мне в дом, кричит криком, как с ума сошла. Мы все выскочили и я, и дед, и мама, и дети.
- Аня, что стряслось?!
- Федя повесился!! - Трясётся вся, слёзы ручьём, ничего не соображает.
Дед грохнул по столу кулаком, - Твою мать!! Доигрались!!
Мама тоже в слёзы.
Я спрашиваю, - Аня, успокойся. Где он сейчас? Куда надо ехать, тело забирать?
- Его в райцентр повезли на скорой!
Тут меня сомнение взяло - Почему покойника на скорой?
Аня удивлённо, сквозь слёзы на меня глянула, - Почему покойника-то? Он живой.
Дед рявкнул, - Анька! Тьфу, на тебя! Сядь! Рассказывай по порядку!
Не стал я её рассказ слушать. Пошел машину заводить, в районную больницу ехать.
Гнал, как только мог. Но большак перемело, поэтому добирались часа два. Всю дорогу молчали.
Приехали в больницу уже ночью, в палатах отбой. Зашли в коридорчик, Аня сразу к дежурной сестре, - Девушка, милая, Егоров к вам поступил, где он.
- А вы, женщина, кто?
- Я его жена.
- Сядьте, успокойтесь, не надо кричать. Здесь больница.
Я усадил Анюту на лавочку, снял шапку и спросил, - Галина Степановна, здравствуйте, нам надо немного информации. В каком он состоянии и что ему нужно привести. Какие продукты, какие лекарства?
Галя меня узнала. Запомнила по тому времени, когда я с Катей здесь лежал. Заулыбалась - О! Леонид Васильевич, здравствуйте. А вам Егоров кем приходится.
- Зятем. Сестры муж.
- Понятно. Садитесь. Слушайте.
И объяснила ситуацию. Жить Федя будет. Но в больнице полежать придётся. Гортань сильно повреждена. Хирург его "зашил", только глотать ему нельзя. Поэтому кормить придётся через трубочку, жидкой пищей. Из лекарств ничего не надо, в отделении всё есть. А вот продукты нужны.
- Такого мужика манной кашкой не накормишь. - Говорила Галя, - Ему нужен жидкий мясной бульон, с мелко протёртым мясом.
- А можно мне к нему, - спросила Анюта.
- Нет, уже поздно, да и он спит после наркоза. Завтра приходите.
Поехали домой.
По дороге я спросил у Анечки - Ты поняла, почему он это сделал?
- От стыда?
- Тьфу ты господи! Ань, вот ты меня всё детство "воспитывала", а своё воспитание… как-то упустила.
Она смотрела обиженно и испугано.
- Потому, что без тебя и без семьи он не знает как жить. И не хочет. Поняла? Без семьи жизнь ему - ни к чему.
Она сидела, нахохлившись, свела брови. Думала.
- И ещё, Аня… Фёдор, мужик серьёзный, не балабол. Первый раз не получилось, он повторит. Он решение уже принял. Это тебе не те, которые по пьяни…
Аня медленно подняла на меня расширенные глаза, - Повторит?...
- Твой муж когда-нибудь, что-нибудь, бросал наполовину сделанным? Если ты его не поддержишь, он доведёт дело до конца.
Аня схватилась за руль - Леня! Разворачивай! Лёня, поехали обратно!!
Я успокоил - Он сейчас спит, под наркозом. До утра будет спать. А мы с тобой сейчас соберём ему одежду, ты наваришь мясного бульона, прокрутишь мясо через мясорубку…
- Шприц надо большой найти, у меня где-то в столе для медикаментов. Я его через катетер буду кормить.
- Во! Начала думать! Молодец. Ну, ещё там… Халат, тапочки. Себе что-то покушать. И поедем обратно.
Анютка просидела с Фёдором неделю.
Я с хирургом поговорил. Владимир Владимирович сказал, что неделю надо полежать. Для отчётности… А так, на Феде всё заживает как на собаке. Можно было бы и домой отпустить. Он же не лежачий.
У Анютки, в райцентре подружка живёт. Они вместе на ветеринарном учились. Так сестра у Валентины и ночевала, а днём около мужа.
Раз в два дня я возил бульоны в РЦБ. Мама готовила. Моя мама, ребята, любого профессионального повара за пояс бы заткнула…
А через неделю забрал эту парочку из больницы и привёз домой.
Вы знаете, у них отношения сильно изменились. Они смотреть друг на друга стали по-другому. Теплее как-то. Как будто людям открылось что-то. Как будто они поняли - как коротка жизнь, и как надо её ценить. Как надо любить друг друга, пока живы.
Однажды захожу к ним во двор поздно вечером. Уже по темну. А они стоят у крыльца. Федя Анютку к себе в тулуп завернул и они целуются. Людям за сорок, больше двадцати лет вместе прожили и вот на тебе - целуются, как подростки. Даже жалко, что спугнул.
А через год Аня родила Танечку.
Старшая её дочка, Леночка, сильно на бабушку похожа. На Татьяну Прокопьевну. На мою с Аней маму.
А Танечка выросла - вылитая Аня. Только волос тёмный, и брови густые вразлёт, как у Федора. Красавица.