Название данного произведения связано с неразделимостью этих двух понятий для моего детства. Праздники, а тем более родственники, заслуживают пристального внимания, пусть даже субъективного и, наверное, пристрастного, но зуд графоманства не даёт покоя…. Здесь не стоит задача описания генеалогических деревьев и кустарников, так что не пугайтесь, хочется просто «заархивировать данные» хрупкой памяти «на твёрдом носителе» о достойных людях и существовавших обычаях.
Мои родители появились на свет во второй половине 20 годов двадцатого века в крестьянских семьях, ещё пытавшихся сохранить уклад дореволюционной деревенской жизни и который ни отец, ни мама, ни их братья и сёстры не могли продолжать уже в своих семьях в стране под названием Советский Союз. Обе семьи моих дедов Константина Алексеевича и Ивана Петровича были раскулачены, хотя являлись просто крепкими середняками, которым до кулаков было далековато, но наличие пары коров и лошадей вызывало зависть у ленивой сельской голытьбы, получившей мандат от власти на разрушение деревни.
Сведения о том времени у меня крайне скудны, только с немногочисленных слов отца и матери, которые не любили об этом говорить, также как дядья и тётки:
- А тебе зачем? Кому это надо? Бурьяном всё поросло….
Только папаша как-то рассказывал, что когда его агитировали вступить в партию, он поведал агитатору:
- Твоя партия меня в шесть лет в трескучий мороз из полушубка в сугроб выкинула, а ты хочешь, чтобы я ещё и деньги ей платил.
Не знаю, насколько эта история достоверна…, может быть аллегория. Александр Константинович был склонен к художественному свисту.
По словам тёти Раи, младшей сестры отца, их семья была вынуждена бежать из своего селения, деда вовремя предупредили:
- Костя, уходите из Шадомца сегодня же ночью, завтра утром за вами придут, чтобы сослать в Архангельскую губернию.
По её же словам дед так и не смог оправиться от того, что отобрали всё хозяйство и выжили из деревни, потому и умер он в возрасте 45 лет.
Довершила опустение деревни война, мало кто из выживших мужчин возвращался к крестьянскому труду, по крайней мере, из маминых братьев никто.
Я родился на девятом году существования нашей семьи, когда родственные взаимоотношения: мама – родня отца, отец – родня мамы, полностью сложились. Они имели сухой и недружелюбный протокол в первом случае, и тёплые родственные связи во втором.
Думаю, что всё зависело от женщин, мы точно так же редко виделись с роднёй отца, как и с семействами маминых братьев.
Родственное ядро состояло из четырёх сестёр, в девичестве Тухуновых, Анастасии, Марии, Александры и Прасковьи (моей мамы), периодически в застольях появлялись их старшие племянники Васильевичи и семья дяди Гоши. Моя крёстная, тётя Настя, была второй в семье и родилась в 1915 году, мама была десятой, 1929 года рождения. Можно представить себе возрастные расстояния между двоюродными братьями и сёстрами. Мама росла вместе с детьми брата Василия и нянчила детей сестры Насти.
Сейчас любопытно осознавать родственные парадоксы:
Я родился и уже был дядей. В семье старшей дочери тёти Насти, Тони, росли две девчонки, ровесница брата - Галя и, старше меня на год, Светка, с которой мы и общались:
- Тётя Паня, а чего Олег дерётся?
- Это он мстит за брата Женю…!
Сомнения, как обращаться к старшим двоюродным, раз и навсегда развеяла Антонина Ильинична:
- Какая я тебе тётя? Я твоя двоюродная сестра, Тоня.
Она была замужем за Павловым Василием Васильевичем, маминым одноклассником:
- За одной партой сидели…, ухаживал за мной, потом изменил, переключился на более молоденькую, Тоньку, паразит лысый.
Думаю, что здесь не обходилось без элемента лёгкой зависти, ВасьВась работал водителем и не пил так, как мой папаша, их семья жила в собственном доме под Боровичами, что так и осталось неосуществимой мечтой мамы.
Периодически их гнездо становилось сборищем родни по какому-нибудь поводу…
Наиболее часто посещаемой нами была семья тёти Шуры, которая в моём раннем детстве жила в Пруднике, в большом деревенском доме. В дошкольный период я отправлялся мамой туда на лето под бдительный присмотр двух двоюродных братьев и сестры.
Из всей многочисленной родни, после Жени, мне ближе Коля, Витя и Оля. Старший брат Коля был самым умным, и думаю, гением, в нашем роду, но в младенчестве «случился какой-то паралич», он стал инвалидом. Коля обладал феноменальной памятью, помнил дни рождения всех родственников, ему хватало один раз просмотреть перекидной календарь и 365 дней в году, со всеми советскими и религиозными праздниками, были разложены в его мозгу по полочкам. Тётя Шура работала на курином инкубаторе по скользящему графику «сутки через трое»:
- Коля, как я работаю на Пасху?
Без раздумий и сомнений:
- Выходная.
- А на 1 мая?
- В третью смену.
Можно было не проверять. Его основная обязанность в семье – ходьба по магазинам. Неопытные продавщицы, по-первости, пытались обсчитать «дурачка», Коля забирал выданные деньги и стоял у прилавка, грустным взглядом и вздохами укоряя придурковатых дам, они выдерживали не долго, и швыряли в бешенстве, уже вроде бы, прикарманенные деньги. Увидев дома трясущегося от обиды Колю, совсем не скандальная Александра Ивановна шла в магазин и своим спокойным тихим голосом объясняла:
- Совесть есть? Кого ты обсчитываешь? Больного человека! Он считает быстрее и лучше тебя. Не гневи Бога!
Играть с Колей в какие-либо настольные игры было бесполезно, он запоминал все ходы и уже выбывшие из игры карты, фишки лото и тому подобное.
Коля всегда был очень рад гостям, любил водочку и являлся главным собутыльником своего отца. Витька и Оля выросли, выучились и упорхнули из отчего дома (в разной последовательности), а Коля оставался при родителях до самой своей смерти в 1998 году. Он, правда, был Гением!
Будучи старшим сыном, он лучше всех знал родственников и про родственников. Как-то раз тётя Маня делилась опытом рождения своих четырёх сыновей:
- Я как первый раз Серёгу родила в этих адских муках, решила, что на хрен это надо? И по совету одной подруги перед каждыми следующими родами, после того как воды отошли, выпивала стакан водки. Всё проходило на ура!
Коля:
- Так потому у тебя и сын один только нормальный, остальные алкаши….
Витька и Оля не менее талантливы чем Коля, моя мама всегда пыталась внушить мне, что я похож на Витю ВЕселова (такой же головастый). Могу ошибаться, так как не всех двоюродных братьев и сестёр знаю, но Витька и Оля одни из немногих, кто получил высшее образование из близких мне Тухуновых. Семья тёти Шуры покинула родовую деревню Прудник предпоследними, последней была моя крёстная, тётя Настя, прожившая в Пруднике всю жизнь, там же и почившая…
Пока Веселовы жили в Пруднике, родня у них встречала Новый год, Троицу, Девятую Пятницу и Казанскую. Если их большой дом не вмещал всех, часть родственников двигала к Насте, но это было редко, обычно места на полу с расстелёнными постелями хватало всем.
Ассортимент блюд во всех семьях был примерно одинаков, вариации зависели от достатка мужей и близости к людям, имеющим доступ к дефициту. Основная масса продуктов имела натурально-хозяйственное происхождение. Моя родня отпусков (в современном понимании) не имела, все старались брать их летом и занимались заготовкой ягод, грибов, соленых огурцов, квашеной капусты, крошева и т.д. Всем этим и потчевались потом дорогие гости.
Лучше всех готовила тётя Шура, легенды об её солёных огурцах из настоящей деревянной 200-литровой бочки передаются из уст в уста до сих пор. Уже проживая в благоустроенной квартире, она сама признавала, что такие огурцы у неё больше не получатся: бочку некуда поставить. Одним из основных местечковых факторов праздничного стола является то, что главное блюдо - щи! Больше нигде и ни в каких гостях по всей стране я такого не встречал, наверное, не повезло. Щи могли быть трёх вариантов: белые (из свежей капусты), кислые (из кислой капусты), и серые (из крошева).
Последний термин требует пояснений. Крошево – мелко нарубленные нижние зелёные листы капусты (хряпа, в нормальных территориях они остаются на грядках), посоленные совместно с тёртой морковью и отправленные на некоторое время в подвал. Лично для меня лучше первого блюда в мире нет. Так как щи были основным кушаньем абсолютно у всех, споры, о том, у кого они вкуснее занимали все пространство от первой до третьей рюмок.
- Шура, что ты туда кладёшь? У тебя самые вкусные кислые щи!
- Да ладно, ты просто Панькины давно не ела, вот твои серые в последний раз были особо вкусные.
- Не ври, вкуснее твоих нет ни у кого….
Эти реверансы с различными вариациями повторялись каждый раз, предмет мог меняться: солёные или маринованные грибы, те же огурцы, маринованные помидоры, квашеная капуста (как закуска), пареная брусника и неизменные пироги. Эксклюзивом тёти Шуры были консервированные салаты из овощей, у тёти Мани рыбный пирог, у мамы оладушки с пареной брусникой.
Боровичские магазины того периода без слёз вспомнить нельзя, «хоть шаром покати»: молоко, хлеб, батоны, низкосортные макаронные изделия, несколько видов круп, яйца, ну ещё полугнилые овощи. Бутерброд моего детства – кусок булки намазан маргарином и посыпан сахаром. Поэтому населению приходилось иметь запасы не только на зиму, все выращивали картошку (для городских жителей заводы арендовали землю под огороды) и заготавливали то, что росло в лесу. Сливочное масло, мясо, колбасные изделия, рыбные консервы в масле и многое другое были в жутком дефиците, при том, что город имел собственный молокозавод, животноводческие комплексы в районе и мясокомбинат. Но их продукция отправлялась в Москву и Ленинград, куда периодически за покупками ездили боровичане:
- От нас к вам вагонами возят, мы от вас в чемоданах увезём!
Загадка: что такое длинное зелёное едет, гудит, колбасой пахнет? Правильно, поезд Ленинград – Боровичи. И так жила почти вся страна, кроме двух столиц и партийной номенклатуры.
Особым шиком хозяйки было угостить чем-нибудь дефицитным, это заранее пряталось от членов семьи, дабы не съели.
Столы ломились от яств, пусть и «простеньких», зато натуральных, тем не менее, обязательным ритуалом были извинения принимавшей стороны:
- Уж простите, гости дорогие, беречь мне вас больше нечем.
Гости с шарами вместо животов и пересиливая икоту от обжорства: «Ну, ты, мать, загнула! Зачем столько пирогов навыставляла? Мы люди слабые, чрево угождать умеем…. Водка ещё есть?». Водка ещё была….
Сколько себя помню, я просыпался довольно рано после родительских посиделок, но мой папаша уже был в седле: «Лёша вставай, давай выпьем…, у-у-у-у, слабак! Вася, кум, вставай, водка стынет. Да ты ж вчера первым кеды завернул…! Я с тобой в разведку не пойду. Филиппов, Саня, родное сердце, давай, давай, вставай, вот молодец! Да нехрен пить рассол, тем более тёплый, как бычий ссец…». Я так и не спросил у отца, откуда он знает температуру бычьей мочи.
Спиртного выпивалось много, конечно же, отцами, маме и тётушкам так же приходилось пить водку, хотя они любили «сладенькое»: наливки, настойки, которые делались из натуральных ягод на боровичском ликёроводочном заводе. Водку пили по принципу «цена-эффективность»: «…на хрена покупать это вино в 12 градусов? Это ж сколько надо его выпить для получения эффекта? Покупаем водку! Дёшево и сердито».
Если задуматься, то под такой стол действительно подходила только водка. Токайское под маринованные и солёные грибки, квашеную капустку, солёные огурчики…? Только для сомнительных гурманов. Могу помнить не всё, меня тогда интересовал исключительно лимонад, но ни вина, ни шампанского на столах не присутствовало. Не помню и про коньяк. Единственным отклонением от водки была помощь острову Свободы: во все наши магазины завезли кубинский ром, население попробовало, удивилось, пожало плечами и «тьфу, как эти негры во главе с Федей Кастро это пьют?» вернулось к потреблению родной водки, водовки, водочки, водидюлинки….
Пироги – главная закуска на праздниках, что встречались на кладбище у родовой могилы. Пасха и День Победы. В эти дни городское кладбище становилось подиумом, где рассекали местные красавицы и красавцы. В День Победы власти организовывали торговлю с грузовиков бутербродами и «стограммами». Отцы, недовольные тормозами в виде жён («Что вы так частите?»), периодически парами ходили «в туалет» к этим грузовикам, где наливали. Я любил с ними увязаться, так как мне покупалось, видимо за молчание, чего-нибудь сладкое или лимонад.
Мама:
- Олег, ты опять выпросил у Модеста бутылку лимонада! Взорвёшься или описаешься!
Модест:
- Паня, я могу угостить самого младшего брата лимонадом? Радуйся, что водку пока не предлагаю! Вода дырочку найдёт.
Модест Ильич (Мотя, Мотькя – так называла его моя Крёсная) – мой двоюродный брат, сын тёти Насти. В настоящий момент глава прайда, как самый старший мужчина в роду. И самый породистый. Всегда радует меня точностью формулировок и отменным чувством юмора.
- Я единственный человек в мире, который видел свои уши!
- Модест, это как?!
- Из Грёблоша с танцев домой шёл. Ты же знаешь, там 2.5 км! 30 градусов мороза, мне 16 лет, форсил, на голове кепка. Ну и припёрся синим домой! Мама мне: «Ну всё, хана твоим ушам, как разморозятся, опухнут и отвалятся, садись, чаю налью, чтобы быстрее процесс пошёл.». Сижу, пью чай, уши начинают отходить и увеличиваться в размерах. Не вру, мочки ушей вот такими плюхами лежали на плечах! Я чайку отхлебну, зырк налево, зырк направо, уши лежат, пока не отвалились. Ходить в мороз в кепке желания больше не возникало.
От Модеста я услышал любопытную байку про четырёх сестёр:
- Паня сходила в лес и набрала черники, Настя принесла сметаны, Шура накрыла на стол и приготовила чернику с сахаром в сметане, Маня присоединилась к сёстрам. Сели за стол, большая миска с черникой стоит посередине, ложки есть у всех. Маня рассказывает что-то смешное, трое сестёр заливисто, долго и с обсуждениями смеются, после чего обнаруживают пустую миску со следами сметаны. Пока они смеялись, Маня зарубала всю ягоду.
- Маруся, ты почему нам не оставила?
- А кто вам мешал? В большой семье не щёлкай клювом!
Видимо поэтому Мария Ивановна была самой дородной из всей родни, её муж дядя Саня, смотрелся субтильным сморчком на этом великолепном фоне, что не помешало ему состряпать четырёх сыновей: серьёзного и положительного Сергея, шалопая Вову, умницу Колю и балагура Мишку. Последних троих уже нет в живых. Всё она, родимая, водочка.
Дядя Саня был настоящим мастером «художественного свиста», развлекал родственников рассказами из собственной судьбы, которые черпал из книжек. Он читал всё подряд, перерабатывал и, с абсолютно честными глазами, вещал о пережитом в жизни. Он верил в то, о чём рассказывал. Их семья одной из первых получила трёх-комнатную благоустроенную квартиру. Санузел, правда, был совмещённым («один плавает, другой сидит»). Когда тётя Маня затевала стирку по субботам, это становилось проблемой для мужского большинства:
- Маша, сделай перерыв, мне в туалет надо…
- Подождёшь, а то вода остынет…
- У нас централизованная горячая вода!
- Но стиральный порошок нецентрализованный.
- Мама, мне тоже надо.
- Потерпишь, незачем одному пиво, а другим лимонад хлебать в таких количествах.
- Ладно, пойду к соседу…
- Куда, к Химмонену? Нет уж, опять налижетесь, он только и ждёт с кем бы выпить. Всё, освобождаю вам поле боя, семья закаканцев, но только пошустрее.
Мама тётю Маню называла типичной паламаншей, спокойно она разговаривать не умела, всегда крикливо и с надрывом, легко впадала в панику по самым пустяшным поводам. Но как это обычно и бывает, Маня имела добрую душу. Застолья в её доме отличались бОльшим наличием продуктового дефицита, чем у остальных, что было предметом законной гордости и сопровождалось несколько навязчивым потчеванием:
- Вы почему ничего не едите? Я для кого готовила? В следующий раз у вас в гостях буду также модничать. У меня рыбник уже готов, Серёга лещей наловил, а они жрать отказываются. Давайте выпьем, да не вы, алкоголики, девки, сестрички, давайте выпьем…!
- Олег, вылезай из-под стола…, какая баба Яга? Мишка, паразит, я тебя просила убрать эту чёртову маску! Он ещё маленький и не понимает твоих дурацких шуток. Олежек, вылезай, я тебе морошкового компота налью.
Тёте Мане досталось в жизни, в войну была медсестрой в боровичских госпиталях, не думаю, что нужно объяснять, что это за работа для юной барышни, потом работала в литейном цехе. Уйдя на пенсию, убирала магазины и прочие столовые (поближе к съестному, это уже не ирония, просто выживать надо было). Под конец жизни она содержала, совместно со старшим сыном, благодаря приличной (для 90-х) ветеранской пенсии, Вовочку и Мишку. После её смерти они протянули недолго, Мишка выпил какой-то алкогольной пакости, а Вова сгорел от собственной папиросы, уснув в постели, конечно, нетрезвым. Коля прыгнул с моста в нашу Мсту на камни гораздо раньше, ещё в восьмидесятых, он служил на флоте, подводником, тонул, говорили, что выжил один из отсека. Так и не смог найти себя в жизни этот очень талантливый и хороший человек.
С уходом поколения родителей родственные связи становятся тоньше и тоньше. Мы ещё общаемся с двоюродными, наши дети уже нет. Последнее место постоянных и относительно многочисленных сборищ - дом тёти Шуры, куда охотно заглядывали все в любое время. После её ухода у меня нет места, где можно почувствовать себя маленьким и любимым племянником. Тётя Шура любила всех. Все 90-е годы мы обязательно приходили к ней 1 января. Мужское население, поправив здоровье серыми щами и рассолами, попробовав «Марусины и Шурины» настойки, возвращалось к жизни и потреблению национальной гордости. Женщины, пошикивая на мужей, оценивали настойки. Время было трудное и мутное, но тётя умудрялась делать традиционный стол. Глава семьи чинно восседал на своём месте, слева Коля, справа зарезервировано для меня:
- Крестник, садись рядом, и нечего бабье пойло пробовать, это ж компот! Пей водку!
Разговоры того времени: о маленьких пенсиях, банде Ельцина, очередных криминальных разборках в нашем небольшом городе…. Тётя Маня чихвостила демократов и вспоминала, как хорошо жилось при коммунистах, она быстро забыла вечно пустые полки боровичских магазинов:
- А толку, что в магазинах мясо и колбаса появилась? Сколько это стоит!
- Маня, но у Тебя же хорошая пенсия?!
- А толку? Вовка с Мишкой всё из меня высасывают.
- А они работать не пробовали?
- Не трави душу, кому эти алкоголики нужны…
Кека грмыкал, серьёзно смотрел на меня, я тут же начинал наливать всем (участь самого младшего), и выдавал:
- Отчего бы не выпить?
Возражений не поступало даже со стороны женской оппозиции.
Ещё жив был мой отец, но, по своей бирюковской традиции, он отказывался общаться с роднёй умершей жены.
Вопрос тёти Шуры:
- Как там Саня, всё озорует?
- Не то слово, тётя Шура! Когда трезвый - мил человек, с внуками гуляет, но пить ему больше нравится!
- Ты уже это не исправишь, но почитай отца своего!
- Тётя Шура, как почитать? Спать ребятишкам мешает…
- Цыц мне…
Мне не хватает Кекиных кряхтений за столом, тети Шуриных щей, её всё понимающих взглядов и вздохов, советов и гостинцев в дорогу.
Печально то, что родня теперь собирается только на похороны, и не вся! Похороны превратились в место встречи близких людей по крови, не по духу!
Где Ты, русская деревня? Патетический и бесполезный вопрос! Она ещё осталась вдали от столиц, новгородчине не повезло, все идиотские нововведения любой власти быстрее реализуются на ближайших территориях.
Всё больше времени уходит на посещение кладбища, к знакомым с детства могилам дедов и бабок прибавились памятники родителям, дядьям, тёткам, двоюродным…! Только там теперь можно, «спохватившись», сказать о любви к этим людям, пожалеть о не спрошенном и не сделанном вовремя…
Наши дети повторяют наши ошибки…