Несколько дней мы закупали продукты и вещи для монастыря по списку Ольхерио. Когда я держал в руках то, что возможно, попадёт потом к Патриции, мне хотелось расцеловать каждый овощ и фрукт. Глупые мальчишеские идеи. Я становился безумен, думая о ней. Как сладок этот плен! Наши жизни висят на волоске, а я парю в розовых облаках, не желая спускаться с небес на землю...
Эделина не появлялась, я и не звал её, где-то в глубине души понимая, что поступаю неверно, но казалось ещё более жестоким показать перед нею свои чувства к другой. И хотя она говорила, что принимает меня любым, я знал, что в глубине души ей приходится несладко.
- Ещё один мешок моркови, - сказал Валентино, взваливая его на телегу.
Ольхерио удовлетворённо поставил галочку в списке и, закрыв чернильницу, спрятал её за пазуху, вместе с пером:
- Ну, всё! Теперь моя душа чиста и настоятельница будет довольна! Должен признаться, господа, что ещё никогда мне не удавалось сделать всё так быстро и легко.
- Ещё бы, не каждый день у тебя купят сразу же сто литров масла и за двойную цену! - в голосе Амато послышался упрёк.
- Да, совсем забыл поблагодарить Вас, граф!
- Ольхерио, давай по-простому - зови меня Эрнесто.
- Да как-то совестно...
- Пьяный ты был сговорчивее! - засмеялся Валентино и пихнул его в бок.
Телега, поскрипывая на ходу, с трудом переваливалась с кочки на кочку по неровной дороге. Мы придерживали лошадей рядом. Посмотрев на обилие закупленных товаров, я подумал, что меня бы просто раздавил этот груз. Да и прятаться было негде. Надо заметить, что евнух, почти все свои сверх заработанные деньги потратил на монастырские нужды. Это о многом говорит!
- Как объяснишь, откуда столько денег взял?
- Скажу, купца встретил, который по достоинству оценил качество нашего труда! - он удовлетворённо засиял желтоватыми зубами. - А с маслом-то что будет?
- Хозяин харчевни распорядится. Так будет справедливо. Я перед ним теперь в долгу.
- Плохая это идея, синьор, в рясу облачаться. Не к добру это. Бог покарает!
- Чему быть, того не миновать, Ольхерио, за возможность увидеть жену ещё хоть раз, я готов жизнь отдать, если так будет угодно Богу.
- И правда говорят: любовь лишает человека разума!..
- Тебе откуда знать? - насупил брови Амато, всё более и более раздражаясь от того, что мне придётся идти одному, без него. Он считал неоправданным такой риск, ещё накануне сказал мне:
- Там семеро братьев-евнухов. Если тебя разоблачат, бить будут, пока не забьют. Ладно, Ольхерио воздержится, ему тоже отвесят. Я не смогу тебя защитить, потому что останусь здесь. Подумай о Патриции. Неужели твоё желание видеть её стоит таких жертв? А что будет с нею, Эрнесто? Даже если вас не раскроют, как жить ей после встречи с тобой дальше?
- Я украду её!
- Ещё лучше! Возьмёшь её на руки и вынесешь из монастыря в обличье священника, так по-твоему?! А все будут стоять, разинув рты и смотреть, так?
- Знаешь, наверное, так и было бы, - я засмеялся, - от такой наглости у всех бы отнялся дар речи!
- Тебе бы только шутки шутить, а прознает про это Деметрио, нам всем не сносить головы. Пойми, друг, я не за себя боюсь, за Амелию переживаю. Мы все заложники у Деметрио, - он тяжело вздохнул: мысли о дочери тревожили его на протяжении всех этих дней.
- Я знаю, Амато, и буду предельно осторожен, обещаю.
- Ты просто забыл про угрозы своего отца, расслабился и не помнишь, каков он...
- Прости, я, наверное, самый настоящий эгоист. Но теперь меня остановит только смерть. Кстати, она в твоих руках, Амато. Можешь воспользоваться своим правом и покончить со мной, иначе не остановишь. Она здесь, совсем близко, и я готов на всё!
- Зачем ты так со мной?!
- Судьбу не перепишешь, а Филоретта не ошибалась. Я люблю тебя от этого не меньше, а даже больше: рад тому, что именно так и будет! - я обнял его, и он перестал противиться неизбежному.
И вот теперь Амато становился темнее грозовой тучи, таким я последний раз видел его перед приездом Федерико, моего проклятущего родственника (будь он трижды неладен). Только теперь причиной этих переживаний стал я, не отдающий себе отчёта в действиях, женатый человек, имеющий наследника, везущий с собой сундук с вещами покойного священника и собирающийся проникнуть в женский монастырь... Зачем ты, Рох, сказал мне взглянуть в глаза своей любви, чего бы это ни стоило?! Безумец или мудрец?! Что ведомо тебе в грядущем?..
Я остановил коня и все последовали моему примеру. До монастырских стен оставалось совсем немного. Решительно открыв сундук, водружённый на телегу, достал сутану из чёрного сукна и шляпу священника, переоделся.
- Всё ли правильно, брат, взгляни?
- Свят, свят, свят! Помилуй, Господи, нас грешных! - Ольхерио трижды перекрестился и в раскаянии закатил глаза к небу.
"Боже, ты знаешь, ради чего я всё это делаю! И, даже если мне суждено погибнуть, пусть так и будет! Покарай меня, если хочешь, но только меня одного. Этот человек не виновен и Патриция тоже," - безмолвное обращение моё к Небесам осталось без ответа.
- Расскажи, Ольхерио, для чего все эти вещи, в каких случаях их нужно использовать? - попросил я монаха, разглядывая имущество духовника.
Он с радостью откликнулся, показывая, что знает толк в таких вопросах:
- Вот стОла, она предназначается для принятия исповеди, прости Господи! - он снова перекрестился. - А вот это - альба, облачение для литургии, Боже упаси Вас отслужить!.. Не будет нам прощения, - он схватился за голову. - Остановитесь, синьор, не справиться Вам с этим, нипочём не справиться, сразу разоблачат!
- Одумайся, Эрнесто! - взмолился Амато, и только Валентино безропотно опустил голову, вспоминая свою госпожу.
- Нет! Не отговаривай! Я всё решил... Мне нужно притвориться больным, тогда им не придёт в голову, просить меня служить! Наверняка даже приютят до выздоровления, и тогда, даст Бог, появится возможность увидеть её! Слушай, Ольхерио, внимательно! Скажешь, что нашёл меня на дороге, без сознания, в крови.
- Они пошлют за врачом.
- И вот тут-то приедет Амато!
- Очень весело, всё веселее и веселее! Из меня врач, как из Валентино оперная дива!
- Значит, договоришься с настоящим врачом за любые деньги! - я отдал ему все сбережения.
- А что, из меня бы получилась неплохая оперная дива! - Валентино поднял голову верх и театрально сложил губы "бантиком", пытаясь произнести глубокий гортанный звук. Он слышал, как пели на нашей с Адрианой свадьбе приглашённые вокалисты.
Все рассмеялись и вроде бы вздохнули с облегчением.
- Если ты лежал у дороги, то не должен быть таким чистеньким. И ещё, для наглядности, надо тебя чем-нибудь стукнуть как следует, тем более, что руки у меня так и чешутся, мой господин! - у Амато заблестели глаза.
Я вытащил меч из ножен, и мы стали драться, как два безудержных юнца, один из которых в карнавальном костюме церковника. Я запутался в длинной рясе и оступился, отходя назад, упал и расшиб до крови себе голову о придорожный камень. Густая кровь потекла из раны.
- Теперь всё натурально!
- Эрнесто, ещё чуть-чуть и ты мог бы здесь остаться... Бог шельму метит!
Мне обмотали голову одной из рубашек падре и уложили поудобнее. Телега тронулась.
- Н-но, родимая, поехали! - Ольхерио уже успел перепугаться, сочтя моё падение предостережением.
- Удачи, Эрнесто! - голоса Амато и Валентино слились в одном порыве.
А я, как и положено пострадавшему, закрыл глаза и представил себе лицо Патриции, когда она меня увидит.
"Всё в руках твоих, Господи! Пусть будет так, как ты хочешь. Нет у меня злого умысла. Я просто люблю эту женщину так сильно, что не могу без неё!.."
Мирно покачиваясь из стороны в сторону поскрипывала телега на ходу, а надо мною, чуть не цепляясь за верхушки деревьев, плыли облака. Евнух вздыхал, его одолевал страх и нежелание брать грех на душу, но он был добрый малый. Я поверил ему. Голова болела и кровь сочилась уже через шляпу, но я был счастлив тем, что в душе появилась надежда.
Продолжение: http://www.proza.ru/2013/07/08/1144