Иван Поддупный раскачал бабу и шарахнул ею о стену. Стена пошла трещинами.
— Крепкая, зараза! — процедил сквозь зубы мужчина и ударил снова.
Стена устояла и на этот раз. Баба — огромный чугунный шар — покачивалась на конце троса, подвешенная к стреле крана.
Дом, который рушило СМУ-45 в лице Ивана, был построен в середине XIX века и потому считался архитектурным памятником, сноситься не желал. Оно и понятно, раствор — известковое тесто на яичном белке — мог держать кладку еще не один век. Однако, из неведомых Ивану высших соображений, на этом месте было решено построить развлекательный комплекс. Как говаривали во времена развитого социализма: «Партия сказала — надо! Комсомол ответил — есть!». К слову сказать, комсомольцем, верным помощником коммунистической партии, Ивану побыть не удалось, но кумачовый пионерский галстук он повязывал в течение двух лет.
Поддупный развернул стрелу и с широкого замаха снова врезал шар-бабой упрямой старорежимной стене. Раздался треск, вниз посыпались куски кладки, вскрывая замурованную в стене нишу, из которой вывалился сундук. В облаке пыли сундук грохнулся оземь и развалился.
Рабочий заглушил двигатель и выглянул в окно кабинки: никто не бежал к месту пролома, все было спокойно. Иван спрыгнул на землю и быстро подошел к останкам сундука. Среди обломков кирпича на земле виднелось какая-то меховая рухлядь. Приподняв ее, обладатель нежданного клада понял, что это полуистлевшая шуба. То ли из бобра, а может из соболя. Во всяком случае, носить это уже было нельзя. Поворошил носком ботинка прочий скарб: какие-то бумаги, еще истлевшая одежда — «панбархат», — всплыло в памяти незнакомое, слышанное когда-то в детстве, название. Колец, ожерелий и прочих атрибутов дореволюционного достатка не наблюдалось. Вдруг, когда он отодвинул пачку радужной расцветки документов, может быть облигаций займа, мелькнуло нечто белое, округлое. Иван наклонился и поднял горшок. Самый обычный, с ручкой, для отправления естественных надобностей. То, что горшок предназначен именно для этих целей, Иван догадался без особого труда: у его полуторагодовалого сына Никиты был такой же, только из синей пластмассы. Этот же — Поддупный протер находку рукавом робы — сделан из фарфора или фаянса. По периметру горшка тянулась вереница кучевых облаков, на которых восседали пухлощекие розовые ангелочки с крылышками. Внутри емкость имела небесно-голубую окраску. Хрупкое изделие имело небольшой размер и судя по диаметру отверстия, предназначалось явно для ребенка. Больше в сундуке ничего ценного, по мнению счастливчика, не оказалось.
«На безрыбье и рыбу — раком, — подумал Иван. — В конце концов, двадцать пять процентов от находки — по закону мои». Оглядевшись и убедившись, что свидетелей происшествия до сих пор нет, он припрятал горшок под водительское сиденье своего рабочего автомобиля. И лишь после этого неспешно пошел извещать бригаду о находке.
Домой Поддупный пришел в приподнятом настроении.
— Свет, — уже из прихожей позвал он, — гляди, чего я нашему Никитосу принес!
— Ой, какая прелесть! — всплеснула руками жена. — А это что?
— Это? — задумался добытчик. — Это царский подкроватный унитаз. Ну, может и не царский, но дореволюционный однозначно. В него вполне могли князья или графья гадить. А теперь наш Никита, как на троне, сидеть будет.
— Красивый, — Светлана повертела в руках санитарно-техническое изделие, — с амурчиками. — И, повернув горшок дном кверху, увидела фабричное клеймо.
— Гершфельд, Бараша… — прочитала она и подняла удивленные глаза на мужа. — Вань, а я всегда думала, что евреи только банкирами работают. А они, оказывается и посуду выпускают.
— А то, — гордо ответил Иван, словно и сам принадлежал к богоизбранному народу. — Видишь, какую я редкость для сына раздобыл? Раритет! — поднял он палец вверх. — Такого даже у Абрамовича нету.
— Нету, конечно, — согласилась жена. — Столько лет прошло, наверное ни одного целого и не сохранилось, все раскокали. Я его в сервант на полочку поставлю.
— Светка! Вот ты такой дурой иногда бываешь. Это же — горшок. Ночной горшок! В него срать положено, а ты его — в сервант, на почетное место.
— Фу, как грубо, — поморщилась супруга. — Неужели нельзя найти более приличное слово?
— Ну, мы с тобой не в Государственной Думе, чтобы выбирать парламентские выражения, — отмахнулся Иван. — Свои все-таки. Сделает Никита туда свое дело, помоешь и горшок как новенький будет.
На следующий день, когда муж ушел на работу, Светлана посадила сына обновить находку. Никита угнездился с охотой, в процессе действия вертелся и выгибал шейку, норовя получше рассмотреть нарисованных ангелочков и шепча что-то неразборчивое — разговаривал. После того, как дело подошло к концу, мать подхватила мальчугана и понесла его в ванную подмыть. Но едва она закончила гигиеническую процедуру, как затрещал телефон — звонила подруга. Разговор занял около часа и лишь положив трубку, Светлана вспомнила, что горшок так и стоит посреди комнаты с отходным содержимым. Подхватив сосуд за ручку, она прошла в туалет и опрокинула емкость над унитазом. Раздался отчетливый стук.
Женщина уже потянулась к ручке смыва, как что-то неправильное заставило ее остановиться. Во-первых, непривычный звук при опорожнении горшка. Во-вторых, и это она уловила боковым зрением, поверхность воды в унитазе была гладкой, а Никитины отходы всегда плавали. Светлана склонилась над чашей «Генуя», как она называла про себя керамическое сооружение: сквозь толщу воды желто поблескивало. Сунула ершик в унитаз, тот уперся в твердое. Тогда, надев на руку резиновую перчатку, она извлекла из воды довольно тяжелый, судя по весу металлический, кусок. Обмыла под струей в раковине. Действительно, это был металл и, скорее всего, — золото.
— Вань, — встретила Светлана радостным возгласом усталого супруга, — гляди, чего наш Никитка изваял! — и она протянула мужу слиток.
Иван, не разуваясь, прошел в комнату к окну и принялся рассматривать врученное женой. Повертел в руке, поколупал ногтем, даже попробовал «на зуб».
— В смысле, изваял? Это же золото! Ты где его взяла?
— Говорю же, Никитиных рук, то есть, попы, работа. Это он накакал.
— То-то я гляжу, с виду на дерьмо смахивает. У нас Петрович, когда в Японию за техникой ездил, такой же сувенир привез: кучку дерьма. Только собачьего и из пластмассы. А тут — точно золото. Выходит, Никитос у нас драгметаллами гадит? А почему я не знал?
— Нет, Ваня, сходил Никитка чем обычно. Оно уже потом в золото превратилось. Я думаю, все дело в этом старинном горшке. В старом, пластиковом, такого не случалось.
— Светка! Ты представляешь, как мы теперь заживем?! Блин, да я это золото продам, куплю мини-экскаватор японский, шабашничать начну — деньги рекой потекут… Хотя, с таким сыном на фиг мне экскаватор? Купим яхту и будем жить на Канарах.
Поддупный подхватил жену на руки и закружил ее по комнате. Вдруг резко остановился и, опустив дражайшую половину на пол, спросил, взвешивая слиток на ладони:
— А почему так мало?
— Так, а маленький Никита, полтора годика всего. Он и всегда такую кучку делает.
— Любящим родителям мог бы и больше насрать, — в голосе Ивана звучали явные сварливые нотки.
— Я думаю, это он еще успеет, — философски заметила мать.
Иван положил золото на стол, взял в руки горшок и принялся пристально его изучать. Постучал ногтем по фабричному клейму:
— Гершфельд. Уважаю. Всегда считал, что эти гершфельды любое дерьмо умеют в золото превратить. Мы чаще — наоборот.
Поставив ночную вазу на пол, отец семейства в задумчивости принялся мерить комнату шагами. Было заметно, что его снедает какая-то еще не оформившаяся мысль.
— Светк, — внезапно остановился он. — А я ведь куда как больше смогу в этот горшок наложить.
— Да ты что?! — опешила жена. — Горшок вон какой махонький, твой файл туда и не поместиться, — она развела руки, показывая размеры мужниного седалища.
— Не боись, петухи вон на жердочке спят и не падают. Я тоже как-нибудь сбалансирую.
И не мешкая, Иван тут же спустил штаны и навис над сыновним горшком. Никита, заливисто смеясь и хлопая в ладошки, наблюдал за действиями папы.
Результат превзошел ожидания: над кромкой горшка высилась дурно пахнущая субстанция, производства Поддупного-старшего.
— О! — гордясь проделанной работой, Иван ткнул в сторону горшка пальцем. — Вот, как надо! Теперь все трое только сюда ходить будем. Да мы через месяц в любой стране второе гражданство себе купим. А Никитоса кормить лучше надо, — и он, выудив из кармана брюк плитку шоколада, сунул ее отпрыску. Сын с радостью ухватился за гостинец.
Чтобы унять нетерпеливое волнение, Иван вышел на лестничную площадку выкурить сигарету. Однако по возвращении увидел, что процесс превращения отходов жизнедеятельности в благородный металл явно затягивается.
— Свет, когда уже оно золотым станет?
— Минут пять должно пройти, — отозвалась та из кухни. — Я с Натальей как раз столько по телефону говорила.
— Так я же курил пять минут. Да и с Натальей ты в такое время не укладываешься.
— Ну, хорошо, — призналась жена, — с час где-то прошло, а когда я хватилась, там уже золото было.
Ко времени отхода ко сну, ночная ваза так и стояла посреди комнаты, источая амбре. В конце концов Светлана не выдержала и, подхватив горшок за ручку, направилась в туалет.
— Ты это куда? — подозрительно вскинулся Иван.
— Пусть там стоит, я от этих запахов скоро задохнусь.
— Только в унитаз не спускай, — грозно предупредил муж.
Утром горшок был полон тем же, чем и накануне.
— Что-то пошло не так, — почесал в затылке хозяин. — Может это специальный горшок для евреев? Хотя, наш Никита вроде не из них… — Иван с подозрением воззрился на жену.
— Да ты что, сдурел?! — отмахнулась та. — Ты погляди на себя и на него — одно лицо. Как две капли из одной лужи в средней полосе России. Я думаю, дело тут в другом. Этот горшок для малышей предназначен, видишь, совсем маленький. И не для всех малышей, думаю, а вот Никитиного возраста, когда они еще безгрешны. Не зря на стенках ангелочки нарисованы. Вот эти ангелочки и превращают безгрешные какашки в золото. Так что у нас с тобой ничего не получится.
Иван кивнул, соглашаясь, отщипнул кусачками от вчерашнего золота: «Забегу к ювелирам, для гарантии» и заспешил на работу.
С работы вернулся радостно улыбаясь. Чмокнул жену в щеку, чего уже давно не бывало и произнес:
— Живем, Светуля! Ювелир сказал, чистое золото. Беспримесное. И готов купить все, что есть. Я сказал, что подумаю. Давай, показывай сегодняшний урожай.
Светлана мотнула головой в сторону стола, где на блюдечке сиротливо лежала золотая колбаска, величиной с половину детской сосиски, но тоньше ее раза в полтора.
— И все? — разочарованно протянул Иван, уже начинающий свыкаться с положением золотопромышленника. — Ты его не кормила, что ли?
— Уж куда там, не кормила. Но дело в том, что ты ему дал большую плитку шоколада, утром он съел тарелку рисовой каши и целый банан. А я в интернете посмотрела, эти продукты крепят кишечник, ведут к образованию запоров. Вот и результат.
Никита сидел тут же на полу и широко расставив ножки, катал по полу резиновый мячик.
— Нельзя время терять, — решил хозяин. — Пока безгрешный, пускай больше гадит. Надо его уговорить.
Мать присела перед сыном на корточки и слегка присюсюкивая спросила:
— А Никитушка хочет какать?
— Неть, — помотал головкой Поддупный-младший, не прекращая занятия.
— Никитушка, надо покакать. Если будешь много какать, вырастешь таким же большим, как папа.
Сын оторвался от мяча, с сомнением окинул отца снизу-вверх глазенками и снова решительно замотал головой:
— Неть!
— Да что ты с ним нянькаешься? — не выдержал глава семьи. — Тут строгость нужна. Ну-ка, марш на горшок!
Подрастающее поколение исподлобья глянуло на предка и упрямо повторило:
— Неть!!
— Марш, я сказал! — повысил голос грозный родитель и пнул ногой мячик.
От удара мяч ударился о стену, отскочил и угодил точно по горшку. Фаянсовое изделие отлетело к мебельному гарнитуру и от удара о древесно-стружечное изделие раскололось на куски.
Пухлощекие розовые ангелочки, те, по которым не прошла линия излома, ласково улыбались с черепков дореволюционного ночного горшка, замершим старшим членам семьи Поддупных.