Знойный, жаркий летний день сменяет прохладная ночь. Как всегда это и бывает в этих местах июльской порой. Выходи хоть в час ночи – народу полно, бояться некого. Облагороженный парк с речушкой Яузой с мощеными дорожками для пеших прогулок и гладкими для велосипедных, кои приятно тут и там освещены фонарями. Старый бетонно-металлический мост, параллельно ему новенький деревянный… Стучащие по его доскам каблучки туфель создают такой приятный стук… И вдобавок ко всему множество скамеечек, занимаемых сладкими и не очень парочками (и это не имеет никакого отношения к ЛГБТ).
Словом, своеобразный Эдем в черте мегаполиса страны. В выходные и праздники сюда стекаются люди, как говорится, со всех волостей. Ну, еще бы, здесь вам все тридцать три удовольствия – относительно чистый воздух, прохлада от речки, тренажерные площадки, бесплатные теннисные корты и столы, игровые площадки для детей и даже небольшие аттракционы. И плюс ко всему готовые места для шашлыков – мангал, столы с деревянными навесами и дополнительные скамейки.
Казалось бы, все для людей. Живи и радуйся жизни, покуда можешь, покуда эта жизнь продолжается.
Но не-е-ет.
Люд у нас непростой нонче пошел. Жить спокойно никто не хочет. Никто. По крайней мере, ощущение у меня именно такое.
Бывает, возьмешь своего пса, да пойдешь гулять, дышать воздухом. Он у меня, пес, шибко дружелюбный еще, особенно любит поприставать к сидящим на лавочках. Стоит только ему поймать на себе ваш взгляд – пиши пропало. Обязательно подойдет, а если вы еще и не откажетесь его почесать и погладить, так и вовсе запрыгнет на лавку, забудет про хозяина, и хоть отдавай поводок да уходи.
Да нет, не подумайте. Хозяина он любит. Попробуй позови его ласково или сымитируй плаксу-ваксу, мол, что же ты меня оставил, а я плачу по тебе, жду тебя – подбежит на всех парах, успокоит, расцелует, и будто бы скажет: «Все, не плачь, хозяин, я с тобой, пойдем дальше!». Кто-то из мудрых сказал: «Чем больше я узнаю людей, тем больше я люблю свою собаку». Что верно, то верно. А вот еще одно высказывание про собак, которое мне жуть как нравится: «Почему мы должны учиться верности у собак? Ведь собака-то верна человеку, а не другим собакам».
Ладно, вернемся к нашим баранам. А точнее к людям.
Вот идем мы прогуливаемся, переходим тот самый деревянный мост, о коем говорено было выше, готовы уже завернуть направо вдоль реки, как слышим с той стороны довольно приятный голос молодой и красивой девушки, сидящей аккурат рядом с молодым человеком:
– Да ты от меня уже оху*ваешь, наверно! – и легкий смешок, хотя ничего смешного-то и нет.
Ну понятно, конечно, может, у них так заведено комплименты делать. Что-то типа: «Ты такая охуденная, что я худею с тебя каждую охуденную ночь». У нас же сейчас толерастия и терпимость воспитывается. Как хочу, так и говорю. Но тут интонация другая была, не под стать милому комплиментарному разговору. Мол, ты думал я хорошенькая пай-девочка, а я вона какая! Так вот хочется к этой мадемуазель прямо подойти и сказать: «Премного извиняюсь, что вторгаюсь в вашу прелестную беседу, но, сударыня, я о вас знаю всего несколько секунд, и уже оху*ваю!».
Но зачем, зачем лезть в чужой монастырь со своим уставом? И я прохожу мимо, и пес тянет меня вперед.
Разговор вообще начат был не случайно, потому как в эту прогулку произошло нечто такое, что побудило хотя бы зафиксировать это дело двенадцатым шрифтом Таймс Нью Роман.
Нет, я не такой впечатлительный, чтобы писать о вопиющей безнравственности молодежи и заниматься сейчас нравоучениями. Хотя пару ремарок-обращений к девушкам я вставлю, ибо гласит мудрость латыни: Forma viros neglecta decet – мужам подобает небрежная внешность. Затем девушки и даны нам, мужам, такими красивыми, утонченными, совершенно иными чем мы – дабы нашу небрежную внешность смягчать, украшать и отражать в нас свое благородство. А что отразит та барышня в своем собеседнике (ну или кто он там ей), «ты с меня оху*ваешь», не так ли? Это как если бы Квазимодо был бы еще и по разуму, как Клод Фролло – гремучая смесь.
Я хочу поговорить несколько о другой ситуации. Прошли мы мимо этой парочки, вдоль речушки не спеша, прошли под бетонным мостом, и мой пес, завидев пустую лавку, решил запрыгнуть на нее да уставился на меня приглашающим взглядом. Я сначала воспротивился посиделкам, но он ни с места. Пришлось подчиниться. Удивительно кстати, как такое маленькое существо может управлять таким гигантом, как я, да или вообще любым другим человеком.
Так сидели мы вместе. Он улегся на мою ногу, я почесывал ему то за ушками, то голову, то шею, отправляя его в негу. Мимо нас проходили люди: кто-то просто проходил, заткнувшись от внешнего мира наушниками или экранами (маэстро Брэдбери, Вы недалеко ушли фантазиями в Вашем «451 по Фаренгейту»), кто-то смотрел на нас и умилялся, а кто-то наоборот, как на дебилов. Так или иначе – всем не угодишь, для всех людей не проживешь. Маленькая идиллия, сложившаяся у нас с псом, никем нарушена быть не могла. Мы в своем мирке, другие – в своем.
И сидишь среди этого кусочка природы, слушаешь кваканья лягушек с плесканиями уток в воде, и никуда идти не хочется. И думается, появится сейчас какая-нибудь милая девушка с собачкой, подсядет к нам, разговоримся.
– Ой, какой у Вас песик! Это же как в «Маске», да? – спросит она.
– Да, совершенно верно! – отвечу я.
– А у вас мальчик?
– Мальчик. А у вас, полагаю, девочка? Потому что мой, смотрю, не рычит даже.
– Да, девочка, – улыбнется она.
И так слово за слово, извините, а как вас зовут; меня Катрин, а вас?; а меня Тихон, очень приятно; вы здесь часто бываете?..
Но нет, нет, и еще раз нет. К сожалению или к счастью, кто знает. Полагаем, но не располагаем.
Просидели мы так с моим другом около двадцати минут, и заслышали снова голос девушки. Но не той, что худеет, а другой. И не понятно было сразу, то ли она плачет, то ли смеется. Пес навострил ушки в сторону звука. Стали прислушиваться.
Вроде бы все утихло, но потом уже ближе к нам раздается снова, и это уже точно плачь и даже ругань. Причем без мата, сразу понятно, приличную девушку какой-то упырь довел.
Ну чего делать, пойдем, поднимемся на мост, к звуку, посмотрим, может, помощь какая нужна. Мало ли что бывает.
Взбегаем с песиком по лестнице и видим картину ссоры… Не люблю я это слово «ссора», до того противное оно… Пусть будет лучше не очень подходящее, но более удобоваримое для моего слуха – акт насилия. Нет, не изнасилования, не путайте. Парень ее толкает, тащит, а она отбрыкивается, плачет и кричит, но на помощь не зовет.
Людей… не сказать, чтобы много, но прохожие имеются. Некоторые, как я, не остаются совсем уж равнодушными. Парень берет… Хотя чего я его парнем называю. Обозвал уже таких упырями – так и этого нареку. Упырь этот одной рукой берет девушку за волосы, а второй ее руки и ведет вниз по параллельной лестнице, к реке, вниз моста. Доводит ее до низа и отпускает.
Рядом со мной останавливается мужчина лет пятидесяти, но в хорошей физической форме, на велосипеде. Я к нему тут же обращаюсь, мол, давайте постоим, вдруг что – поможем. Он соглашается и мы наблюдаем.
Девушка, надо признать, необыкновенной красоты. Все у нее есть. С такой только семью и создавать. И лицо прелестное, и фигура отличная, не худышка-плоскодонка – статная. Все при ней. Да упырь в придачу.
Она отталкивает его, и он впивается ей в шею, и наклоняет через небольшой заборчик, за которым уже река. Тут мы начинаем паниковать, но упырь отпускает красавицу со словами: «Еще раз меня толкнешь – я тебя ударю!!». И она оседает на брусчатку, и плачет.
Смотрю, а мужик тот, велосипедист, уже и свалил. Да-да, именно свалил. И стою я один с псом на мосту, наблюдаю за этим действом сверху. И в голове вопрос: «Что делать?».
На всякий случай рука сама достает телефон, быстро просматривает, как с мобильного вызвать милицию, и кладет телефон поближе, в нагрудный карман. Но что милиция-полиция? Они, знаете, как говорят? Мы на семейные разборки не выезжаем. Убьет кто кого – тада звоните.
Моя милиция меня бережет. Сначала посадит – потом стережет.
Начинается оценка ситуации. Упырь этот достаточно силен физически, но я сильнее, и одолеть его аки два пальца об асфальт. Весом он тем более шибко не вышел, так что в реку его скинуть труда не составит. Но если драка, то так и так удары-то я получу. А я ведь очкарик. А очки мои стоят сотню евро.
Так, если не драка, а скажем, спросить, ребят, мол, чего у вас там? Все ли нормально? Не, ну кто знает, может, у них это не первая такая разборка, они после этого мирятся и живут душа в душу. Мало ли какие латентные мазохисты бывают.
Тем временем девушка кое-как поднимается с выкриком «Не прикасайся ко мне больше никогда!», просит упыря отдать ей ключи, чтобы она сама дошла домой. А он знаете что делает, этот дон Ган? Показывает ей ее же ключики, как кошке, будто дразнит и убирает за спину. Садист. После этого мне еще кто-то будет говорить, что в каждом человеке есть что- то хорошее.
Но, пардон, такие вот выходки – они затмевают даже ангела. К бабке не ходи – почитай про Люцифера. Этот упырь, этот сучонок, сейчас совершает акт психического и физического насилия над девушкой. А кто эта девушка? Учительница? Студентка? Да нет же, не род ее деятельности. Пусть она хоть дизайнер откровенной одежды. Она, прежде всего, мать. Не надо говорить здесь «будущая». Она априори мать. И сейчас упырь избивает, по сути, мать. Свою мать. Всех матерей в лице одной этой девушки.
И тут ярость вскипает во мне, и происходит-то это все в считанные минуты. Я начинаю думать, что бы я мог сделать. Лезть сейчас в драку? Ну, во-первых, у меня под ответственностью сидит на поводке пес, тот же ребенок. И я не имею права подвергать его жизнь опасности. Это не ротвейлер и не доберман. Во-вторых, очкарик. Все-таки стекла и поликарбонатная оправа в глазницах мне как-то не улыбаются.
Тогда что делать? Быстро сходить до дома, взять ключи от машины, вынуть оттуда бейсбольную биту и направиться утихомиривать? Да ну, бред какой. В любом случае будет уже поздно.
Снова бросаю взгляд вниз. Они уже вдвоем сидят на лавке. Лицо она уронила в ладони и плачет. Он ей говорит что-то вроде: «Я буду делать по-плохому».
И тут приходит в голову такая интересная мысль. А что, если бы у меня сейчас в кобуре на поясе висело огнестрельное оружие? Например, пистолет Макарова или Стечкина? Вынимаю я его, значит, сейчас, наставляю на упыря и кричу, в чем дело?! Они обращают на меня внимание, я предупреждаю, чтобы никто не двигался, но упырь, видимо, в силу того, что темно – не видит пистолета у меня в руках и посылает меня на три веселые буквы. Тут я заявляю, что не шучу, делаю выстрел в воздух и тут же они притихают оба, видя у меня в руках еще дымящийся ствол. Психологическая атака прошла на ура. И теперь я ору ей, любишь его? Потому что если не любишь – я его тут же пристрелю! (первые два у меня все равно холостые, так что…). Считаю до пяти! Раз!
И тут они начинают истинно понимать, чего стоят друг другу. И если они действительно созданы друг для друга (хотя будь я на ее месте, и такой вот упырь бы меня придушил, перекинув на полкорпуса через забор и заставивший меня валяться на асфальте, я бы еще на букве Р сказал «стреляй!». Я жестокий, наверное, слишком), то она говорит, что все нормально, я приказываю ему отдать ей ключи и они валят домой по добру, по здорову. Идут они молча, потому что только что смерть смотрела им в глаза через дуло моего пистолета. И каждый из них думает своей головушкой, насколько хрупка жизнь. И стоило хоть какое-либо негативное действие само себя.
Но реальность снова возвращает меня на бетонный мост, и я вижу, что девушка уже перестала плакать, он сидит ей вдалбливает что-то и говорит, что его зае*али ее нравоучения, что он все будет делать так, как он хочет. Самое главное, пыл сошел. Это видно сразу. В людях и психологии я кое-что смыслю.
Вдруг мост подо мною покачивается, будто стою я на поверхности волнующегося моря. Такой резонанс вызвала машина-цистерна, приехавшая поливать газоны и клумбы парка. Я еще раз смотрю вниз на них, убеждаюсь, что петушистость иссякла, и направляюсь к дому.
Пока я иду, меня не оставляют мысли и легкая дрожь в теле. И если со вторым все понятно, то мысли совсем уж гадкие.
Вот стоял я на том мосту, наблюдатель фигов, и придумывал себе какие-то оправдания, чтобы не вмешиваться. Нет, если бы он начал ее избивать (то есть крайний случай), то я бы безоговорочно встрял и мне бы еще помогли. Но вообще говоря, там наверху стоял слабый человек.
Но был он не один. Рядом с ним некоторое время находился еще такой же, с лисапедом между ног. И он был даже слабее первого, который был с собакой. Этот второй вообще сбежал бесследно.
А еще был третий, по слабости превосходящий первых двух. Он был внизу. Он, будучи представителем сильного пола, обижал и причинял разного рода боль представительнице слабого пола, прекрасного пола.
Помню, я в детстве как-то раз убил лягушку. Специально иль нет, не знаю. Мама моя рассказала об этом одному врачу, который приходил к моей бабушке. Хирург Рауф Гашанович, вроде бы так его звали. И он сел передо мною на корточки, взял мои маленькие руки в свои и сказал:
– Тиша, вот ты убил лягушечку, а она ж ведь маленькая, она же помещается в твою руку. А ты вот попробуй-ка зайди к тигру в клетку, и попробуй одолей его. Одолей того, кто по твоим по размерам или больше тебя.
Эти слова я несу через всю жизнь. И тот третий, что находился внизу, тот слабейший из сильных был ни сколь не лучше меня маленького, убивающего беззащитную лягушку, которая не могла дать мне никакого отпора.
В ту полночь в одном замечательном парке собралось много людей. Хорошие они были или плохие, сладкие они были парочки или не очень, веселые или грустные, умные или нет – это все вероятности и случай. Важно то, что там были трое слабых представителей сильного пола. И меж тремя этими слабыми мужчинами была прекрасная девушка.
И она одна была сильнее тех троих вместе взятых.