продолжение, предыдущая часть http://www.proza.ru/2013/07/02/1505
***
И боги не боги. Расплющив
дней пуповину, катится груда дел.
Утром – ветер навстречу злющий,
вечером – тоже навстречу. А ты что хотел?
И ангелы где-то в тумане. Отстали,
не успевают за быстрым шагом.
Идёшь. Напролом. Сделанный будто из стали,
на стенах жёлтая рвётся бумага,
газеты. Плакаты бывшие: «Даёшь!»
Бумага сдаётся быстро -
ветер, солнце, снова ветер и дождь,
и вот на стене чисто.
А ты идёшь. Боги уснули там, на Олимпе.
Вперёд продираешься, словно незрячий.
Выход нашёл? Поднялся? На тебе вымпел,
и перестань сердцем светить горячим.
Кого ты согреешь? Этих,
которые по мостовым раскатали слово?
Которые, душу твою заметив,
её в гранит закатать готовы?
Идёшь. Идёшь, путь по наитию выбирая,
взглядов штыки ломая улыбкой.
Остановишься в паре шагов от края,
в пропасть выбросишь зло и ошибки.
Повернёшься устало – Она будет рядом,
молча тебя коснутся руки.
Протянешь навстречу – значит, так надо,
не будет надолго теперь разлуки…
Ночное дежурство закончилось час назад, и Егор не спеша шел по улице. Морозы закончились, над городом стоял туман. Возвращаться к себе не хотелось. Пустая комната в общежитии, шумные соседи…Хотя, сейчас их, конечно, нет – на работе. Можно поспать. А спать не хотелось.
«Сейчас бы к Ане, - подумал Егор. – Соскучился». Странное чувство. Виделись только вчера, весь день она с ним провела в одном кабинете. Только одна ночь прошла – и на тебе, соскучился…
Он улыбнулся своим мыслям и, оглядевшись вокруг, вприпрыжку пробежал несколько метров. Улицы были ещё пусты, и никто не заметил этой детской шалости взрослого прилично одетого человека.
«А была не была, - вдруг решил Егор и свернул налево, вскоре оказавшись на проспекте 25-го Октября. – Дойду до Ани, - по дороге он зашел в одну из булочных и купил горячих пончиков.- К чаю. С ними не выгонит», - снова улыбнулся он.
Спустя четверть часа молодой человек поднимался по полутемной лестнице дома на улице Союза Связи. Сверху слышны были голоса. Навстречу ему спускались Маша и Женя.
- Ой, Егор Алексаныч, - Маша всплеснула руками. – Какая встреча! К Ане? – осведомилась она. – Ну, конечно же, - хлопнув себя по лбу, ответила на свой же вопрос. – Не ко мне же, - она хохотнула и, подтолкнула остановившегося ступенькой ниже мужа. – Пошли, чего встал. Человеку же пройти надо.
Егор поздоровался с молодыми людьми, подошёл к двери и позвонил.
- Что, ключи забыли? – дверь распахнулась и из нее выглянула голова Ани. – Ой, Егор Александрович. – Она прикрыла дверь. – Извините, я думала, Машка вернулась. Вы проходите, я сейчас.
Анна метнулась к своей комнате. Нырнув за ширму, она быстро скинула платок и ночную рубашку с халатом, надела платье.
Егор, тем временем, стоял в коридоре и рассматривал стены. «Умели раньше делать, - думал он. – Наверное, середина прошлого века, если вообще не екатерининская эпоха». Правда, наверху, там, где стены полуокружием переходили в потолок, висела паутина, а белый когда-то потолок покрывал слой пыли. Не убирались, видимо, с революционных времен…
- Входите, - Аня открыла дверь комнаты. – А, это, - она махнула рукой на потолок, - не обращайте внимания. Мы с Машкой в прошлом году убирались в последний раз. А теперь всё руки не доходят. Мужчины не помогают. Женька, у него из рук всё валится, ему швабру-то давать опасно. А Михал Михалыч раз в месяц ночевать приходит. Вот так и живем.
Анна направилась с чайником на кухню.
- Вы есть, наверное, хотите?
- Да Вы не беспокойтесь, Анна.
- Ну, уж нет. Раз пришли, значит, накормлю. Возражения не принимаются. А Вы пока в комнате располагайтесь.
На кухне что-то аппетитно зашкворчало, а Егор прошел в комнату, устроившись в кресле у окна. «Слоники, - совсем как до революции», - подумал он и прикрыл глаза.
Войдя в комнату с чайником в руках, Аня увидела гостя, свернувшегося в кресле калачиком с закрытыми глазами. На лице его блуждала счастливая улыбка.
«Совсем как Сергей, - вздохнула Анна. – И что мне прикажете делать?» – она подняла глаза, словно обращаясь к кому-то наверху.
То ли от ее пристального взгляда, то ли от шума на улице Егор Александрович открыл глаза.
- Ой, извините, - он поспешно встал с кресла и смущенно улыбнулся. – Задремал, пока хозяйки нет.
- Да, ничего, всё в порядке. – Анна улыбнулась в ответ. – А завтрак готов, прошу к столу.
Она проводила Егора в ванную, подала ему полотенце, когда он умылся. «Дежа вю, - грустно улыбнулась Аня. – Неужели всё повторяется?»
А потом они ели яичницу, пили чай с малиновым вареньем. Анна расспрашивала Егора о ночном дежурстве. Спустя два часа гость спохватился.
- Аня. Я пойду, пожалуй. Не буду вас отвлекать от дел.
- Вы не отвлекаете, Егор Александрович. Не даете мне грустить наедине со своими мыслями.
- Вот и не грустите. Главное, чтобы он рос здоровым. – Егор дотронулся до живота Ани.
***
Слякотно. Ветер пробрать до костей норовит,
Крик воронья рикошетом разбавили галки.
Город ссутулился. Больно. Ужасно. Кровит.
Серая мгла. Он стоит – одинокий и жалкий.
Выдох и вдох. Мостовые от крови отмыты.
Кладбища тайные жадно раззявили рты.
Выдох и вдох. Тяжело там, под слоем гранита,
Тем, что не знают, что им не поставят кресты.
Точки на стенах. И маузер – друг революции.
Слово…Желанно-проклятое – власть.
Там, у стены, перекур. Эти, в чёрном – смеются.
Всё. Отдохнули. Давай. И опять – понеслась…
Много работы. Скрипящая кожа, бушлаты.
Тень в свете фар. Остывает дымящийся ствол.
Черная кошка – глаза. Тьфу, зараза, пошла ты!
Выстрел. Ещё. С кошками – вам не с людьми, баловство.
- Что? На коленях? Боишься ты, контра, расплаты?
Вздрогнули стены от залпа под крик: не боюсь…
Снова лежал на земле тот, когда-то распятый…
Крест...на веревке. И хрип: я за вас помолюсь…
Падает тень. И булыжник гудит: слышишь? скоро.
Шёпот неслышный, шевелятся губы в крови.
Тьмою придавлен, не спит окровавленный город,
Слякотно. Ветер пробрать до костей норовит.
Клюев проснулся в холодном поту. Снова эти дурацкие сны с питерским подворотнями и матросами, скалящимися и хохочущими, размахивающими револьверами. И кровавые лужи на булыжной мостовой.
- Свят, свят, - он перекрестился, глядя на иконы в углу. – Когда же это всё закончится-то?
Грязная косоворотка с бурыми пятнами на груди, всклокоченные, давно немытые волосы, провалившиеся глаза с синими мешками под ними. Клюев отвернулся от замызганного, отбитого с краю зеркала. Страх преследовал его всюду, даже во сне. После того, как его избили на улице, он почти никуда не выходил и ни с кем не общался. Малейший шум за окном, свет фар заставляли его вздрагивать…
Клюев достал из буфета графин и плеснул в стакан водки. Залпом, не морщась, выпил, занюхав рукавом. Легче не стало. И голова осталась трезвой…
Он взял лист бумаги, перо и начал писать.
- Тебе, Сережа, тебе, брат мой милый. Только скажи им, чтобы отпустили. И ты отпусти. Не могу я так…
Рваные строчки стихов ложились на желтую бумагу, а Клюев всё писал и писал. Ему вдруг вспомнились те счастливые дни первого знакомства в Петрограде осенью 1915 года. «Младший брат» часто превосходил своего учителя, они спорили до хрипоты, мирились, пили горькую…Потом выступали в госпиталях, перед царской семьей…Голова Клюева упала на стол. Он уснул, наконец, улыбаясь…
И впервые за долгие ночи ему приснилась родина. Лес, кивающий деревьями, словно зовущий к себе, мальчишки на речке с удочками…Вон тот, шустрый, по колено в воде, знакомый больно. Вишь, обернулся. Батюшки святы, так ведь это он сам и есть. Подмигнул, отвернулся, выдернул удочку из воды – поймал рыбу-то…Солнце ярко светило в глаза, тепло…Клюев лежал в траве на лугу, на него водопадом рушилось голубое небо. Капли стекали по щекам. Щекотно. Слепой дождь. И радуга, должно быть, где-то. Так и есть. Она. Тень. Лицо, наклонившееся над ним. Мальчишеские смеющиеся глаза. «Прощаю»…Сережка…
Клюев открыл глаза. Серое утро. Сон не выходил из головы. «Простил, значит, - подумал он. – Вот и ладно. Спасибо, брат мой младший».
продолжение http://www.proza.ru/2013/07/09/1368