Смотрю на расписание движения нашего судна, сравниваю с программой концертов Евровидения – и не верю своим глазам: мы будем стоять в Белграде 24 мая 2008 года, в день финала. Вот это подарок, вот это сюрприз! Бросаюсь к компьютеру, завожу поиск билетов… и разочарованно откидываюсь на спинку кресла: до финального концерта ещё несколько месяцев, а доступных по цене билетов уже нет и в помине. Не судьба!..
Белград – самый страшный город на Дунае. Во всех смыслах. Я это утверждаю вполне осознанно. Кто и когда его видел БЕЛЫМ – большой вопрос ушедших веков. Вполне возможно, что тогда, когда его только возводили из ракушечника, когда не было дымящих заводов, коптящих поездов и газующих автомобилей, он и был некоторое время ещё таким, оправдывая название БЕЛОГО ГОРОДА, кочующее от одного народа, населяющего эти земли, к другому. В цветовой гамме города не сомневались ни римляне, ни византийцы, ни болгары, венгры, австрийцы или турки, сменявшие друг друга. В наши дни, я назвал бы его чёрным, на худой конец – серым городом. Ракушечник, пропитавшийся отложениями веков, мрачные серые стены и бетонные редуты в стиле ренессанса, грязные, неопрятные улицы позднего барокко, облупившиеся, полуобвалившиеся, заброшенные здания времён соцреализма с пустыми глазницами окон, какие-то ступенчатые разъехавшиеся черепичные крыши ещё времён османского владычества – вот неполная удручающая картина, предстающая перед глазами путников, как здесь называют туристов. Я не люблю старую Одессу, с её замшелыми грязными внутренними двориками. Нынешний Белград мне чем-то очень её напоминает.
Руины вчерашние и «вечные», дополняются руинами свежими, сегодняшнего дня. Бомбардировки авиации НАТО внесли свою лепту в живописание этого города. И теперь гиды с гордостью показывают туристам скелет Генерального штаба Министерства обороны, как какой-нибудь реликт Юрского периода.
К событиям тех дней мне тоже довелось иметь некоторое отношение. Наш теплоход шёл порожняком вверх по Дунаю. Как всегда по весне нам предстояло взять туристов в Германии и начать барражировать вверх и вниз. Захода в Сербию не предполагалось, и капитан был немного удивлён, когда на 1170 километре, на траверзе реки Савы, получил по радио указание властей зайти в Белград.
Некогда столица большой Югославии, теперь столица Сербии, Белград расположен не на самом Дунае, а в месте впадения в него притока – реки Савы, клоаки этих мест, несущей в Дунай уйму мусора. Гринпис контролирует качество воды на Верхнем Дунае, где спокойно плавают лебеди. Взяли бы они пробы в районе Калемегдана, где спокойно плавают пластиковые бутылки!
Причалив, получаем шокирующее предупреждение: начинаются боевые действия, возможны бомбардировки. Движение далее запрещено, экипажу быть готовым к эвакуации в бомбоубежище. Вот так, в один момент, весенний яркий день, радужное настроение в ожидании начала работы и поступления «бабок» неожиданно превращаются во фронтовые - боевые события, о которых раньше только читали или видели в кино. Молодые девчонки - официантки только хихикают, не в силах пока оценить серьезность и опасность ситуации, в которой мы очутились. Но – это только пока, до первой воздушной тревоги. Когда над замершим в вечернем полумраке городом раздаётся вой сирены, а мертвенно-бледные полицаи с перекошенными от страха лицами начинают нас выводить и подгонять в сторону ближайшего бомбоубежища – всё становится уж слишком реальным. Бежать недалеко, через пять минут мы сидим в подземных казематах Калемегдана – старинной крепости, гордости и главной достопримечательности города. Время тянется медленно, где-то что-то ухает, земляные стены, отделанные кирпичом, почти не пропускают звуков снаружи.
Говорят, что американцы никогда не бомбили стран, где есть Макдональдсы. Югославия была первой среди стран социализма, удостоившаяся чести вкусить заморских фаст-фудов. Наверное, ей придётся стать первой и в числе стран, нарушивших закон Макдональдса.
Кажется, прошла вечность, когда минут через двадцать объявляют отбой воздушной тревоги. Выходим на поверхность – вдали небо окрашено: не то отблесками иллюминации, не то заревом пожара. Полицаи говорят, что разбомбили телецентр. Плетёмся обратно на судно. Уже никто не смеётся, идём молча. На судне достаём бутылку, чтобы подправить нервы. Не успели открыть – снова гудит сирена. Хватаем бутылку с собой и бежим уже в известном направлении. За эту ночь мы успели сбегать в бомбоубежище и назад семь раз. Когда на рассвете сирена прогудела в восьмой раз, все дружно отказались снова прятаться: «Пусть бомбят – надоело, спать охота». Только наш человек, наверное, может под бомбёжкой спокойно улечься спать!
5D-шоу заканчивается на следующий день, когда капитан, вопреки запретам властей, решает уйти из этого весеннего Хэллоуина. Мы проскакиваем на Верхний, мирный Дунай, а позади нас взлетают в воздух мосты Нови Сада. И наше однотипное судно, следовавшее с разницей в сутки, остаётся «замурованным» на Нижнем Дунае. А нас ждёт многомесячная работа без захода в родной порт, затем переходы через зоны боевых действий, когда на мостике вахта стояла в бронежилетах и касках, а экипаж прятался в нижних, полуподводных каютах, ожидание развода временных понтонных мостов, не оправдавшаяся надежда на строительство в Новом Саду современных высоких мостов, не создающих препятствий судоходству.
Послевоенный Белград не стал ни лучше, не хуже. Он, как и все предшествующие две тысячи лет, выглядит прифронтовым городом, неуспевающим отстроиться от битвы до битвы. По-прежнему туристы выбираются в город по крутой многоступенчатой лестнице, сражаясь с ступеньками, побитыми не то временем, не то взрывами. Более ленивые и старики идут в обход, вдоль прокопченных и измалёванных граффити кирпичных стен. Дороги в выбоинах и тротуары из выщербленных плиток; ржавые рельсы, по которым некогда бегал здесь личный поезд Броз Тито; водители, готовые переехать назойливых пешеходов из принципа; заброшенные пакгаузы неизвестного предназначения; уйма понтонов-поплавков с кафешками и дискотеками; некогда статные и самые красивые в бывшем соцлагере мужчины, сегодня вызывающие интерес лишь у заезжей «голубятни»; самая долгая стройка – возведение грандиознейшего храма святого Савы на 11000 верующих – вот он, сегодняшний Белград. Калемегдан, как и до войны, манит прохладой тени своих рощиц и панорамным видом на место слияния Дуная и Савы. На противоположном берегу Савы громоздятся многоэтажки Нового города, горит реклама Газпрома и Лукойла.
Новый Белград, вернее его пригород Земун, принимает сегодня певцов со всего континента. Билета у меня нет, но есть желание побывать хоть вблизи Белградской Арены – места, к которому прикованы сейчас миллионы глаз телезрителей. Беру такси и лечу туда, где гремит музыка, горят сотни софитов, снуют толпы таких же, как я «несчастливчиков», стоят лавки с сувенирами с символикой Евровидения. Покупаю чёрную майку с красочной надписью, фотографируюсь, даю интервью журналисту одного из украинских каналов, которого оставили топтаться с камерой на улице, сажусь снова в тачку и возвращаюсь на судно. Как раз вовремя: по телевизору объявляют итоги голосования, Ани Лорак при поддержке Киркорова не удалось повторить успех Русланы, над и под мостом через Саву вспыхивает салют, конкурс Евровидения прощается с Югославией. Мы тоже прощаемся с Белградом – судно отчаливает и разворачивается в сторону Дуная. На берегу нас провожает одиноко стоящий на гребне скалы памятник голому мужчине, пардон, югославскому герою-победителю.