Квартирный вопрос

               
Прохожу дорогою знакомой,
Где когда-то детство пронеслось.
А над ним лишь барские хоромы
Я нелеп здесь, как забредший лось
                А. Дементьев.
Насколько память моя в состоянии вернуть меня назад, в прошлое, я могу уверенно сказать,что через всю мою жизнь красной чертой(а может чёрной?) прошел “Квартирный вопрос.”
Когда в мае 1945года,наконец,закончилась Отечественная война, мы с мамой из тяжёлой ,казалось бесконечной, эвакуации возвратились в родную Одессу. Довольно быстро нам вернули нашу довоенную квартиру. Находилась она в самом центре Одессы, в двух кварталах т.е. примерно в пятистах метрах от Оперного театра. Вернули относительно быстро, только потому, что из этой квартиры на фронт ушел мой папа. Он успел впрыгнуть в вагон, когда поезд  уже начал набирать скорость, и уже с подножки крикнул бежавшей за ним маме :
 “ Ты только не волнуйся, максимум через неделю я вернусь. Я  верну-у-у-сь”!
Нет, он не вернулся. Официально-”пропал без вести.”Лишь через год после нашего возвращения домой мы узнали от его боевого товарища, как их рота попала в окружение немцев .Как вывели немцы из общего строя всех евреев и коммунистов и тут же ,не отходя от стоящих по кругу солдат и офицеров, на глазах у всех ,расстреляли.
 Так ,ценой жизни моего папы, мы  получили право на возвращение нашей довоенной квартиры( однокомнатной, коммунальной, на троих соседей).
Уже позже соседи рассказали маме, как румыны (именно они первыми вошли в Одессу) устроили пожар в нашей коммунальной кухне ,ибо перепились и передрались, в результате чего кухня просто сгорела .Рассказывали и как две соседки рвали каждая в свою сторону папины сапоги. Так и остались в руках у одной правый ,а у другой левый сапог .А когда румыны ушли из города и вошли немцы,  наша соседка (она была баптистка) выдала им мамину двоюродную сестру и двух её девочек-близняшек .Их комната была прямо напротив нашей. Обе девушки - студентки Московской консерватории, обе были очень талантливы. Одна играла на скрипке, другая на фортепиано и, как говорили на одесском языке-”подавали большие надежды.”
На летние каникулы ,в мае 41года они приехали к своей маме ,в Одессу. А когда немцы стали заполнять нашу коммуналку, они спрятались в большом шкафу, за платьями, пальто и разной домашней утварью, что забросала внутрь их мама.
Но соседка-баптистка хотела быть честной перед своим Богом , и она рассказала всю правду, теперь уже фашистским соседям. А те, не откладывая удовольствие на лучшие времена, тут же нашли девочек и их маму (да она никуда и не пряталась ,поила и кормила своих дочерей по ночам) и прямо перед воротами нашего огромного одесского двора просто , ну совсем просто -сожгли их.
 Пожар был большой, долго догорал. До самого утра жители нашего дома и ближайших по улице домов не расходились, с любопытством наблюдали за таким “зрелишным  спектаклем”.
Так, мы с мамой, начали новую жизнь в своей старой квартире. С той же соседкой-баптисткой. Только теперь уже без кухни ,без туалета, без воды.
Воду мы набирали в большом дворовом кране. Из этого крана постоянно текла вода, создавая вокруг огромные лужи и тучи комаров весной и летом. Именно в это время по нашему двору, казалось литрами ,разливались великолепные духи. .Это расцветали и долго сохраняли свой изумительный аромат 22дерева акаций и два огромных, густых куста сирени, один из которых рос прямо у нас под окном.
Вот когда мы ,детвора, уже с утра, “высыпали” во двор, прыгали в скакалки, гоняли мячи ,играли "в прятки” и безумно кричали, не слушая возмущённых соседей :”Дыр-дыра-за себя!!” Что это означало- по сей день не знаю.
Туалетом мы пользовались общим ,дворовым. Мне было очень страшно туда заходить, ведь было мне всего лишь шесть-семь лет. Страшно потому ,что там очень редко горела одна единственная лампочка, чаще всего её кто-то выкручивал для собственного пользования. И были там, внутри ,на невысоком деревянном помосте, четыре вечно грязные, страшно воняющие дырки.
Один раз в месяц приезжала  во двор большая машина, на ней работало двое грязных, пропитанных калом, мужиков. Один набирал в дырках содержимое в ведро и подавал другому, стоящему наверху машины. При этом что-то обязательно падало вниз, прямо на работающего главного” выгребальщика” Отсюда и возникла чисто одесская “хохма”:”Эх ,Ваня, Ваня, не быть тебе черпаём, так на подхвате и останешься”.
Еду мама готовила в комнате, на керосиновом примусе, ведь кухня ещё лет пять стояла сгоревшая, как немой памятник войне. Ни у кого просто  не было денег на её восстановление. О холодильниках тогда даже не мечтали, не знали что это такое. И  потому кастрюльки с уже приготовленной с вечера едой, я, либо мама (если успевала до работы) относили в дворовой погреб. Он был очень большой и очень холодный.
Рассказывали ,что этот погреб-часть катакомб, на которых стоит вся Одесса. В уже первый год войны, когда вслед за румынами в Одессу вошли фашистские полчища, в этих катакомбах, достигавших и самой окраины города, шли ожесточённые бои. Это Одесские партизаны во-время соорганизовались  в небольшие, но  высоко мобильные отряды, выбрали самых уважаемых командиров и  отсюда, из глубоких катакомб, как правило  ночью, делали  вылазки и оказывали серьёзное сопротивление фашистам.   
  Вот и наша катакомба, под домом по улице Ленина 28 начиналась прямо под  двором и заканчивалась под Оперным театром.  Этот погреб-катакомба действительно был очень длинный, очень тёмный, очень страшный. Иногда мы там "хоронились” ,когда играли в “прятки”. Но долго не выдерживали, выбегали с криком, даже, если знали, что не успеем прокричать: “Дыр-дыра-за себя” и наказание за несвоевременный выход последует немедленно .
 Но чаще всего соседи выставляли в погребе разные кастрюльки, казанчики, сковородки со своей едой и своими опознавательными ленточками. Заходить туда “без дела” совсем не хотелось, ибо запахи чужой еды томили желудок и напоминали  сколько времени нужно ещё ждать, чтобы пришла с работы мама и забрала именно наш обед. О воровстве тогда не могло быть и речи. Такая дикость просто не существовала в сознании детворы.
  Кстати, именно в этом подвале отец моей дворовой подружки Мэри, немец по национальности, работавший до войны в нашем доме дворником, прятал свою старшую дочь, красавицу Марту. Эта Марта и моя подружка Мэри были рождены матерью - еврейкой, и их отец, хорошо знавший нравы своих распоясавшихся соплеменников, старшую 17летнюю Марту прятал в этом же подвале. Уж он-то больше всех понимал,  что в любой момент её могут в лучшем случае изнасиловать,а проще всего “эту жидовку по матери”-убить.
 Уже позднее, когда  и я повзрослела, когда и я познакомилась с таким взрослым понятием, как Любовь,кто-то из соседей рассказал мне всю правду о 17 летней Марте.Впрочем- это только в 14 лет нам так хочется думать, что мы уже вполне грамотные и, конечно, всё в любви понимаем ,и конечно, судить можем других,  вполне здраво рассуждать на эти темы.   А ведь одесситки действительно так рано созревают, быть может благодаря климату, быть может благодаря полной свободе поведения на  великолепных пляжах Чёрного моря, быть может благодаря музыкальности и общей, чуть ли не генетической талантливости города: Бабель, Ильф и Петров, Ойстрах, Коган, брат и сестра Гилельсы, Пётр Столярский,  Натан Мильштейн, Жванецкий, Ильченко и Карпов, Генадий Хазанов, целая кагорта КВНщиков-всегда было и есть кем гордиться Одессе.
 А тогда, в те страшные, никогда незабываемые городом годы, действительно,где-то через 2-3 месяца после того, как фашисты вошли в Одессу, 17летнюю Марту, мою соседку по дому,на улице Ленина угол Еврейской (с 1918 года ул. Бебеля), изнасиловал какой-то зверюга. А так как годы были просто голодные и даже отцу-немцу нечем было кормить двух своих дочерей, Марта стала профессиональной проституткой и своим ремеслом спасала и отца и младшую сестрёнку от голодной смерти. Уже после войны наша же соседка-бабтистка  быстренько "заложила" красавицу Марту, теперь уже советской власти(думаю тем самым себя спасала, ведь люди ещё не забыли большой пожар возле ворот нашего дома, где так ярко горели мои двоюродные сестры-музыкантши вместе со своей мамой). Тогда же, по навету соседки-бабтистки Марту сослали на Север, в трудовой лагерь и она больше никогда не возвращалась в наш дом.
  А фашисты  действительно расстреляли их маму, вместе со всеми её братьями, сестрами, старенькой бабушкой прямо на глазах у мужа и дочерей .Недалеко. На берегу Лимана. Там гетто было. Это близко к Одессе.
Именно с тех пор, т.е. с моих очень малых лет, зародилась во мне мысль-мечта уйти из этой квартиры. Но как? Я, уже тогда отчетливо понимала, что это невероятно трудно. И самое главное-мама очень любила эту квартиру. Именно здесь прошли лучшие годы её жизни с папой. Здесь всё было сделано их руками. Здесь всегда было невероятно чисто  и как-то по-особому уютно. А ведь не было тогда ни горячей воды ,ни моющих порошков, даже мыло выдавалось по спец. карточкам. Я уже не говорю о времени.  Работала моя мама с утра до вечера, а зарабатывала -ну просто гроши, ведь до начала войны она так и не успела получить какой либо специальности. Да и время какое было ? -вся послевоенная Одесса нищая.
Если мама приходила уставшая, опустошенная , измученная тревогами с работы, а я ,заигравшись во дворе с подружками, забывала об уборке, она, только зайдя в комнату и увидев какой-то беспорядок, ни слова мне не говоря, просто начинала плакать .И мне уже не нужны были её слова, её слёзы были самым большим моим наказанием. Я тут же хватала большую мягкую тряпку и начинала “танцевать” т.е. начищать до блеска паркетный пол.
.А на столе у мамы лежала белая, длинная, вышитая ею ещё до войны, "гладью" салфетка.Я сохранила её и теперь она лежит на столе моей израильской квартиры. Я подсчитала -ей 72 года.Она всегда была такая белоснежно- белая , так накрахмалена и так отутюжена, что казалось никакими усилиями её нельзя сдвинуть с места. И я, всякий раз пытаясь загладить свою вину, хитро спрашивала: “Мама ,а может ты её гвоздиками к столу прибиваешь? ‘Почему только у тебя она так неподвижно ложится на стол?”
И все же было в этой квартире то, от чего мама мечтала избавиться. Главной “обвиняемой” была наша печка-дылда (в переводе с одесского - очень большая). Да, она была очень красивая ,высокая, до самого потолка. Снизу и до верха была она выложена блестящим белым кафелем  и заканчивалась каким-то  изысканным, в дворцовом стиле карнизом. И только посередине этой белоснежной  глади  был вложен один-единственный иной кафелёк - фигурка ребёнка .А с боку большая духовка, в которой мама разогревала еду и выпекала свои вкуснейшие торты “Наполеон.”
 Но как же прожорлива была наша печка. Казалось, ничем нельзя было её накормить. Ох , как же холодно было дома. Уже к середине дня вся теплота из раскалённой с утра, до работы  печки куда-то исчезала , и спать мы ложились в холодные, очень холодные кровати. Помню ,как мама укрывала меня толстым, ватным одеялом в белоснежном, жёстко накрахмаленном пододеяльнике. Сразу же ложилась поверх меня так, чтобы одеяло обняло и поскорее согрело меня. Только потом ложилась в свою, не менее холодную кровать, и в полусне мечтала: “ Неужели когда-нибудь наступит время, когда не нужно будет  топить эту печку -обжору и к нам поступит ,пусть не для приготовления еды, хотя бы только для обогрева, газ!
 Нет, не дожила моя мама до этого времени.
И всё же память моя продолжает хранить и то светлое, что в те ,такие безрадостные времена, давало моей маме надежду на лучшее будущее.
Маме было тогда 36лет. Она была очень красивая .Короткая стрижка - “карэ”, волосы цвета солнца (мама была натуральная ,не крашенная блондинка).Ноги стройные ,фигура 18летней девушки .Я очень гордилась ею. А когда собирались её друзья, любила разыгрывать из себя её подружку: обращалась  к ней только по имени (без всяких там нежностей) и повышенно любезно предлагала свою помощь в застолье.
 Хорошо помню, как 1мая мы с мамой и её подругами по работе выходили на демонстрацию .Она проходила совсем близко от нашего дома, по соседней улице, ,Екатерининской. Всё вокруг было так ярко, красочно. На ветру колыхались красные знамёна ,а вокруг люди, люди ,я не умела их пересчитать .Все шли широкими, стройными рядами по10-12 человек в каждом  и так восторженно, так упоённо кричали:
Да здравствует товарищ Сталин!
Да здравствует Советская власть!
Как же волновал меня тогда этот праздник, до сих пор помню те “мурашки", что на коже выступали .А после окончания парада(и этот момент я тоже очень любила) к нам в гости приходили человек 20 маминых сотрудников по работе. Мама накрывала стол белоснежной скатертью и выставляла все свои изумительные, Бог весть из чего придуманные ею закуски.
Первый тост мамины друзья поднимали за моего папу и убеждали маму:”Вот увидишь ,он скоро вернётся. Смотри, как много сейчас ещё (через год после дня Победы) возвращаются солдаты домой: из армии ,из плена, из партизанских отрядов ,из госпиталей и даже концентрационных лагерей. Мама только тихо улыбалась и кивала головой: “Да ,да, она ждёт его.”
А вершиной застолья был мамин “Наполеон”. Он состоял из 18 тончайших коржей .Мама выпекала коржи ночью .И хотя и у неё и у меня глаза уже слипались ,я дожидалась когда мама из последнего, самого некрасивого коржа наломает крошек (сверху, для красоты) и клянчила: “Не отдавай торту все крошки, мама, мне вон те оставь!”
Неужели всё это было в моей жизни? И как же всё врезалось в мою, теперь уже угасающую память! И самое главное, просто непостижимо - это то, что я и теперь продолжаю жить, а это значит: радоваться, грустить, поражаться, сожалеть, возмущаться ,оскорбляться , всё ещё к чему-то стремиться –и всё это не смотря на все трагедии моей судьбы .Нет, не понимаю ,как после всего человек продолжает в принципе что-то чувствовать, а значит- ЖИВЁТ?!.
Мой брат в возрасте 9лет переходил дорогу и попал под трамвай.
Мой отец в возрасте 35 лет погиб в Отечественной войне.1943 год. Курская дуга.
Моя мама так и не дождалась папу. Она погибла внезапно, в страшный вечер1963года .Ей было 55лет.
Это было событие ,о котором ещё долго говорила вся Одесса. Это был тот случай в 0.1% на миллион, когда в самом центре города ,в светлое время августовского полудня, на голову моей маме упал огромный камень .Он оторвался от красивейшего старинного карниза, так украшавшего этот бело –розовый, семи-этажный  дом. Ещё сутки мама дышала и ,не приходя в сознание, умерла.
Мне ,тогда уже 24 летней молодой женщине ,вокруг ,все сочувствующие твердили -подавай в суд, пусть будут наказаны все, кто допустил такое безобразие.
 Но что это? Какое-то чисто толстовское “ непротивление злу” в меня вселилось .Нет! Нет! У меня не было сил всем этим заниматься .Бегать по судам?  Иcкать   правду? Кого-то наказывать ? И где ? В городе, в котором уже тогда не было никакой власти ,никакого порядка, где уже тогда всё покупалось-продавалось? А самое главное-маму, мою маму я уже никогда не смогу вернуть! И борьба за справедливость не могла уменьшить мою тоску, моё такое внезапное, такое дичайшее осознание  -мамы больше нет.
Квартиру для мамы я так и не обменяла. Я уехала из Одессы. И больше туда никогда не возвращалась.
Так закончился первый в моей жизни “квартирный вопрос”.
Но жизнь продолжалась и квартирный вопрос ещё долго будет преследовать и рассекать мою жизнь.

(Написано 13 августа 2012года.День смерти моей мамы.)