1.БЕРДИЧЕВ.
Антонина родилась третьей. Мать не испытывала никакой эйфории, потому что и домик маленький, и денег не хватало на нормальную еду, да просто на нормальную человеческую жизнь. Ей, потомственной французско - польской дворянке, пришлось после смерти матери выйти замуж за еврейского сапожника. В Бердичеве поляков было много, но в России их не жаловали. Здесь ее происхождение никого не волновало, нет денег, значит, и нет и почестей. Молодой еврей Иосиф красотой не блистал, но парень с руками, поэтому бабушка и спихнула девушку, не особо волнуясь о ее достоинстве. Подумаешь – француженка. Переехать в его мастерскую сироте особых проблем не составило. Узел с одеждой и немного посуды – вот и все, что ей пожаловала бабка. Родился первый сын, потом второй, а вот теперь дочь. Иосиф не настаивал на еврейских традициях. С утра до вечера колотил свои гвоздики в каблуки и клеил подошвы. Крестила всех в католических соборах, благо, что в Бердичеве их было достаточно. Елена завернула Антонину в пеленку, перешедшую по наследству от братьев, и отправилась в костел святой Варвары. Священник как- то уж очень быстро совершил обряд, да и понятно. Денег с прихожанки взять было нечего, так, мелочь. Да и Елене не очень старалась задержаться в храме. После смерти матери она перестала радоваться жизни, перестала молиться и просить у Бога о счастье. Она поверила в свое несчастье. Еврейский район города находился далеко от прежнего места жительства Елены. Приходилось идти долго пешком с ребенком на руках, чтобы вернуться из собора в свой крохотный дом. Март, холодный ветерок, почти зимний.
-Как ты жить то у меня будешь, дочь? Ты и знать пока не знаешь, что кровь у тебя благородная есть, да нечего тебе есть, - разговаривала Елена с малышкой, чтобы не замечать холода, который шел прямо в душу. Можно еще думать, чтобы быстрей дойти,
- Крепостное право отменили в России уже как сорок лет, а жить тут не стало веселей. Если не воруешь, да родители ничего не оставили, так и считай себя неудачницей. Когда мама была жива, то она хоть уроки давала местным детям, а потом они с сестрой никому стали не нужны. Знала три языка, играла на фортепиано, а куда с детьми пойдешь, с кем оставишь. Так хотелось учиться во Франции, ах ты Боже мой, размечталась.
Домой пришла грустная, положила дочь на кровать и расплакалась, под стук мужниного молотка.
-Спи, дочка, спи. Будешь ты несчастной, необразованной и горемычной.
Вот так окрестила мать свое дитя, вот так дала ей установку на всю оставшуюся жизнь.
А жизнь текла себе дальше. Ева решила, что будет рожать каждый год, без остановки. Четвертый, пятый и так до одиннадцати. Ей казалось, что это все, что она может. Антонина – дочь старшая, потому и помощница. Детства, как и не бывало. Отец стучит, мать пьет. В одиннадцать лет девочке приходилось и стирать, и варить, чтобы прокормить всех братьев и сестер. Мама Елена совсем потеряла связь с миром, пела свои французские песни, плакала и проклинала судьбу. Выходя на улицу, девочка видела новые машины, необычные и недоступные, слышала звуки веселой жизни и запахи вкусной еды. Дома все это заканчивалось и превращалось в ад маминых завываний и плач младших детей.
-Тоня, быстро приберись в мастерской. Сейчас ко мне придут, - ворчал отец. Он не хотел даже думать, что перед ним маленькая девочка, совсем ребенок. Только работа – все, что осталось у него. Жалость ушла, вместе с маминым пьянством и безразличием.
Слухи о войне прошлись по домам и вселили в души ужас. Хотя в доме у Антонины и так стояла вечная борьба за жизнь, но это было страшнее. 1914 принес такой голод, что хоть подаяние проси. У отца никто не чинил обувь, не до того. Братья подрабатывали, кто как мог. Тоня уже и не сознавала где день, где ночь. Работа, работа, сплошные бесконечные дела, чтобы не умереть с голоду. Саму войну она не сильно боялась, даже думала, мечтала,
-А вдруг все измениться, вдруг они, станут богатыми, и можно будет пойти учиться.
Но не пошла. Штаб царской армии расположился в Бердичеве. Теперь по городу ходили или разъезжали на своих машинах военные. Привозили раненных и даже убитых. Когда в доме появилась тетка, то все дети собрались на нее посмотреть. Мамина сестра вышла замуж более удачно, за русского. Купец, торговавший тканями и всякой мелочью, неплохо разжился за годы войны. Теперь он боялся потерять свой капитал.
-Елена, отпусти Антонину со мной. Мы уезжаем в среднюю Азию, в Бишкек. Муж оттуда товар возил, домик там купил. Войну переживем и вернемся. У меня дети без присмотра, а она и за детьми приглядит и дом приберет. Там тепло и сытно ей будет, - уговаривала тетка плохо соображающую мать.
Антонина слушала с затаенным дыханием. Ей, конечно, жалко своих братьев и сестер, жаль несчастную пьяную маму и вечно грустного отца, но она же вернется. Такого приключения она и не ожидала, вот счастье и нашло ее.
Мама просто махнула рукой в знак согласия, так вот просто очередной раз решив судьбу своей дочери. Может и не по злобе, а от безысходности, она отдала свою Тоню без слез, легко.
-Давай, собирайся нянька, поезд через три часа. У вас тут грязно, я пойду на улицу, - проворчала тетка и вышла.
2. Бишкек.
Антонина смотрела на уходящий вдаль город и не грустила.
-Прогуляюсь и вернусь, - думала она, - Мир посмотрю, досыта поем, а потом увижу своих родных. Мне же только четырнадцать, быть может даже грамоте выучусь.
Ехать долго, восемь дней. Далекий Бишкек представлялся ей сказочным городом, с дворцами и садами, полными фруктов. Подойдешь и сорвешь себе красное яблоко, откусишь, и сладкий сок вольется внутрь. Можно набрать побольше и послать родным, пусть тоже едят.
-Эй, накорми детей и уложи спать, - строго велела тетка.
Они с дядей зорко следили за большим чемоданом. Девочка догадывалась, что там и лежат все их богатства. Только это ее не волновало, она ожидала настоящих чудес. Ели курицу с огурцами и немного печенья. Спать приходилось с маленьким двоюродным братом, который всю ночь вертелся и пинался, но ей и раньше доводилось спать с младшими. Тоня умела пристроиться на узкой полоске постели и не мешать никому. Только бы ее не будили слишком рано. Когда пересаживались в Киеве, то ей показалось, что вокзал и все люди слишком красивые, чтобы все это было правдой.
-Я сплю и вижу сон, - играла она сама с собой, в необычную игру закрывая и открывая глаза.
Неделя пролетела, сменялись пейзажи за окном, но сказка приближалась и девочка ждала. Брат и сестра все время дергали ее за платьице и требовали внимания.
-Няня, ты куда положила мою куклу?
-Ты сама ее спрятала под подушку.
-А вот и нет, она спряталась от войны, - смеялась кузина.
Оставалась последняя ночь в поезде. Антонина волновалась, как она в таком некрасивом платье предстанет перед сказочным городом, засмеют ее, наверное. Но ночь кончилась, и наступил день.
-Собирайся, чего расселась. Дети не умыты, не причесаны. Да и сама похожа на чучело.
Девочка умыла детей, причесала всем волосы и собрала разбросанные игрушки в сумку.
-Все, приехали, - возвестил дядя.
Он поднял свой заветный чемодан и пошел к выходу первым. За ним тетя с двумя большими сумками, дети и няня с маленьким узелочком.
Когда все вышли из поезда, то Тоня огляделась и не хотела верить своим глазам. Вместо сказочного дворца она увидела скромный сарай с небольшой табличкой – «БИШКЕК».
-Чего остановилась? Нужно быстрей. Видишь, ослики стоят, на них будем вещи грузить.
Было очень жарко, стоял июль тысяча девятьсот шестнадцатого года.
Поплелись к толпе людей в халатах, лопочущих на странном языке. Дядя шел уверенно, он то здесь бывал не раз.
-Пропустите, - покрикивал купец.
Заплатив за двух ослов, он погрузил на животных свой чемодан, сумки тетки и детей. Остальные пошли пешком. Антонина все время оглядывалась, ища глазами хоть немного того, что представляла в своих мечтах.
-Не отставай и держи детей крепче, - ругалась тетя.
-Я не отстаю, просто жарко очень.
-Жарко ей, видите ли. А что ты хотела? Средняя Азия не Россия, - смеялся дядя.
Дома вокруг стояли убогие, намного хуже, чем у них в Бердичеве. Почти голые дети с узенькими глазками играли прямо на проезжей улице. Подошли к базару. Тетка велела всем ждать и отправилась покупать фрукты. Вот они то, фрукты, были действительно чудесными. Это Тоня сразу заметила. И яблоки и дыни, все такое красивое и вкусно пахнущее. Нагрузили ослов и даже несли все эти богатства сами. Через полчаса подошли к небольшому дому. Дверь, три окна и необычная крыша, вот и все, что успела заметить Антонина.
-А где дворец? – подумала она, - Неужели это все?
Дядя достал из жилетки ключ, открыл дверь, и они вошли в прохладный дом, состоящий из трех комнат. Хозяин сразу отнес свой чемодан в комнату справа, детей велели поместить в комнату слева, а в общей комнате остались только купленные фрукты. Тоня зашла с детьми в их спальню и увидела только две кровати.
-А я то, где буду спать? – удивилась она.
-Тоня, иди сюда, - послышался голос хозяйки.
-Да тетя, звали?
-Конечно, звала. Пока дети отдыхают, протри везде пыль, помой на улице фрукты, да не вздумай есть их сама. Я потом решу, что тебе оставить. Спать будешь вот здесь.
Девочка посмотрела на старый коврик в углу и расстроилась.
-Так тут же нет кровати.
-Не рассыплешься, тоже мне принцесса. Положи под голову что - ни будь и сойдет. Ты же видишь, что не до роскоши. Зато не тесно и прохладно.
Плакать захотелось сильно, но было нельзя.
-Ладно,- решила она, - все наладится, действительно не принцесса. А может и принцесса? Мама говорила, что у меня бабушка француженка, аристократка, а дед поляк. Может я и принцесса, только никто про это пока не знает.
Она мыла фрукты, поливая их из кувшина, который ей выдала тетя. Воды было маловато, но пахли фрукты вкусно.
-Вот тебе одно яблоко, персик и кусочек дыни, - подвинула хозяйка тарелку.
Остальные ели сколько хотели. Но Тоня больше не сердилась. Ей было так вкусно, что не жалко никому, особенно детям.
Прошел год. Жаркий, липкий, полный мелких забот и хлопот. Дядя все время куда – то уходил, тетка гуляла по городу, бегала на базар, а Антонина смотрела за детьми. Голода не было, но она начала сильно скучать по родному дому. Однажды она решилась,
-Тетя, а когда дети подрастут, вы меня отправите домой?
-Дурочка, зачем тебе туда? Мама твоя совсем из ума выжила, а отцу и без тебя ртов хватает. Тем более, нехорошо сейчас в России. Революция намечается, будут опять воевать, только теперь между собой.
-Что значит революция?
-А то и значит, что бедные у богатых насильно будут все отбирать и убивать. Потом сами богатыми станут, если не помрут, - тетя смеялась, а Тоне не до смеха.
-Так я что, не увижу больше маму?
-А и не увидишь, не помрешь. Сильно ты ей нужна.
Девочка вышла в пекло южного солнца. Слезы катились из глаз, но высыхали быстро.
-Может сбежать? – думала она. Но денег у нее не было совсем, она и забыла, как они выглядят, эти деньги.
Осенью дядя стал чаще сидеть дома, закрываться с женой в своей комнате и шептаться о чем – то. Выходили к ужину. Озабоченные, хмурые, старались не глядеть Тоне в глаза. К началу зимы настроение у них изменилось. Тетка вдруг сделалась ласковою и доброй.
-Тонечка, ты что так мало ешь? Возьми еще кусочек. Да отдохни, я сама детей уложу.
Ближе к Новому году она совсем раздобрела,
-Тонь, собери свои вещи. Пойдем, я тебя в школу устрою.
-В школу? – Антонина не знала, как реагировать. Ей уже пятнадцать, а она так читать и писать не научилась. Шли по старым улицам. Тетя смотрела куда – то вдаль. Подошли к ветхому двухэтажному зданию. Над дверью висела табличка, но как разберешь, что там написано. Навстречу вышла пожилая женщина.
-Здравствуйте. Так это и есть ваша Антонина? Худенькая какая. Добро пожаловать в наш детский дом.
Девочка вздрогнула, повернулась к тете и закричала,
- Зачем, тетя? Я что, плохая?
-Прости, Тоня. Мы уезжаем в Китай. Денег возьми немного, домой ехать не стоит. Разруха везде, война гражданская начинается. Прости, тебя возьмут, я договорилась. Будешь Антонина Ивановна, русская, 1905 года рождения.
3.ДЕТДОМ.
Русских было немного: две маленькие девочки, снятые с поезда, три мальчика, сыновья умершего недавно учителя, и няня. Остальные киргизы и узбеки, брошенные родителями или просто сироты. Как самую старшую, Антонину, заставили, и мыть и убирать. Какая тут учеба, всем было не до этого, опять выживали. Поговаривали, что скоро придут русские солдаты и всех разгонят.
-Тонечка, - жаловалась няня, - куда же они пойдут, горемычные. Тебе вот скоро семнадцать, хотя и записали на три года меньше, но я то знаю. Ты работать можешь, хотя и худенькая такая, а они махонькие совсем.
-А мы попросим, чтобы их оставили.
-Да, а есть что они будут?
Сейчас то, уже почти нечего, все благодетели убежали, денег давать некому. Но девушка уже думала о своем,
-Пойду работать, заработаю денег на дорогу и уеду в Бердичев. Даже письмо не могу домой написать, так и не научилась. Нянька и та неграмотная. Как они там с этой революцией, может у них все хорошо и они ждут ее?
К весне действительно пришли русские солдаты. Разгонять никого не стали, но и голод не кончился. На свое семнадцатилетние, Антонина устроила себе праздник. Именинница погуляла по городу и зашла на вокзал. Спросила в кассе цену на билет до Киева. Дорого оказалось, но решила, что все равно уедет.
На платформе стоял молодой парень, невысокий, но симпатичный. Девушка остановила на нем взгляд, потом быстро отвернулась и отправилась в детдом.
-Девушка, вы чего тут бродите? Документы есть?
-А вы кто такой, чтобы спрашивать?- смело ответила Тоня. У нее сегодня день рождения, никто его не испортит.
- Я тут начальник, - улыбнулся он.
-Начальник чего?
-Станции.
-Так вы же молодой совсем, - вырвалось у Тони.
-Ну и что. Зато партийный.
-Как это партийный?
-Меня партия сюда прислала Советскую власть налаживать, работать на железной дороге.
-Вы бы лучше в нашем детдоме жизнь наладили, а то дети голодают.
-Ишь, какая добрая. А где твой детдом?
-Пойдемте, покажу.
Нужен ли был этому парню этот детдом или почувствовал, что у Антонины сегодня праздник, но пошел за ней.
-А у меня сегодня день рождения, - весело сообщила она.
-Поздравляю. Сколько тебе?
-Семнадцать, я домой хочу, - выпалила она, - можно без билета уехать?
-А где твой дом?
-Далеко, в Бердичеве. До Киева нужно сначала.
-Не слыхал такого. А я из Алтайского края.
-Это где, на севере?
Смеялись. Тоне было легко с ним, как, пожалуй, ни с кем еще в своей маленькой жизни. Радость и спокойствие одновременно нахлынули на нее.
-Меня зовут Иван Иванович Спиридонов.
-Неужели? А меня Антонина Ивановна. Только, в самом деле я не русская.
-Какая тогда?
-Полячка, еврейка, даже француженка.
-Не может такого быть. Хотя мне все равно, но ты лучше никому никогда этого не говори, француженка.
Тоня не обиделась. Что обижаться, если он прав.
Пришли к детдому. Ребятишки смотрели на Тоню и на незнакомца.
-Тонька, ты жениха что ли привела? – весело спросила няня.
-Он начальник, будет порядок наводить.
-Какой тут порядок. Голод и нужда.
Иван прошелся по облезлым спальням, убогой кухне, попрощался и ушел.
-Вот и весь жених, - улыбнулась Тоня.
Но в глубине души она чувствовала, что жених он и есть. Это Бог ей в день рождение подарок прислал, если он есть, этот Бог.
Иван вернулся через четыре дня. Привез продукты, известь для побелки и даже немного одежды.
-Здравствуй, француженка. Белить умеешь?
-Конечно, умею. Сомневаешься?
-Да нет, только ручки у тебя тонкие, тяжело это.
-Зато терпения много.
-Пойдем вечером, погуляем?
-Я же за детьми слежу.
-Без тебя не обойдутся?
-Нет.
Девушка вдруг резко ответила Ивану. Испугалась. А вдруг опять мечты превратятся в прах. Обманет ее этот принц, а ей как жить?
-Ну, как хочешь.
Он ушел расстроенный. Нянька взглянула на Антонину и подумала,
-Зачем она ему? Обманет. Начальник он, а она нищая, брошенная, смешная.
Но Ваня появился уже назавтра. Заскочил на минутку. Чай принес и немного конфет.
-На, поешь сладкого, совсем худая. У нас на Алтае таких замуж не берут.
-А я не прошусь.
Что на Тоньку напало. Всем помогает, ночами не спит, а себе хорошего не делает. До конца лета Иван ездил по делам, даже до Москвы. Тоня побелила все комнаты детдома, пыталась найти работу. Но работы в городе не было, особенно для не грамотных. Если бы умела писать, другое дело. Мама рассказывала, что бабушка даже стихи сочиняла, а вот Тоня просто крестик ставит, вместо подписи.
В октябре, когда жара уже не мучает, Антонина решила опять сходить на станцию. Шла спокойно, смотрела, как спешат куда- то люди, бегают дети, скрипят телеги, нагруженные всякой всячиной. Подошла к зданию и сразу увидела своего Ваню. Он кричал. Он умел кричать, когда очень злился.
-Понаставили тут. Порядка нет никакого.
-Чего ругаешься, начальник?
-Здравствуй, - буркнул он, - С утра не ел ничего, все некогда, дел невпроворот. Я еще погоду здешнюю не выношу, даже болею от этого. Мне тоже домой охота, не только тебе.
-Ладно, не кричи. Давай я тебя накормлю. Где у тебя кухня?
Молодой человек повел Тоню в свое жилище, находящееся в здании станции. Крохотная комнатка, отделенная от кассы лишь перегородкой, кровать, стол и керосинка на нем.
-Продукты под кроватью. Больше класть некуда.
Достала корзину. В ней лежали хлеб, сыр и половина переспевшей дыни, спросила,
-А ты грамотный?
-Да, я школу восьмилетку закончил.
-Тебе повезло. А я нет, у нас детей одиннадцать душ было.
-Оставайся у меня жить, - выпалил Иван, глядя в пол.
-Как это оставайся, уборщицей?
-Женой.
Тоня оглядела комнатку и сказала, - Хорошо.
О чем она думала? Что сможет скопить на билет, обучится грамоте или просто найти свое счастье? Наверное, обо всем сразу. Да и жалко парня, голодный и неухоженный. Забрали из детдома документы. Вернее забирать было нечего. Сам Иван написал справку, сходили, расписались, и появилась Антонина Ивановна Спиридонова. Русская девушка, для всей советской страны удобная, без прошлого, без родства и корней.
Первый ребенок родился через год, но умер совсем маленьким. Какую – то болезнь привезли пассажиры поездов, но ни лекарств, ни врачей, ни помощи не было. Молодая мама плакала, Иван молчал, а Ангел Хранитель облетел вокруг их станции и удалился. Никто не молился ему. Одну не научили, а другой строил светлое будущее своей страны. Великой страны СССР. А стране этой не было никакого дела до Тониной судьбы. Вторая девочка тоже умерла, Антонина похоронила ее и решила больше не рожать, раз здоровья не хватает. Подметала станцию, кормила мужа, провожала каждый поезд, который уезжал в Россию, в Киев, к ее родным братьям и сестрам. Крепла, ее тоненькие ручки чуть поправились, голод уходил и, появилась надежда, что родит она здоровенького ребенка. Сделает она для него все, что сможет. Четыре крови смешаются в нем: французская, польская, еврейская и русская. Это будет чудесный ребенок!
5.Чимкент.
Переезжали впопыхах. Ваня прибежал, велел быстро собрать все вещи и на перрон вынести. Жена не стала спрашивать зачем, велел, значит надо. Теперь, кроме узелка, она уже собирала два чемодана и немного посуды переложила тряпками и засунула в ящик.
-Мы уезжаем? – тихо спросила она.
-Да, нужно на поезд успеть. Через час и поедем.
Сердце сжалось, - А вдруг они на запад поедут, может к родным поближе?
Но муж убежал с документами, а она вынесла все и села на большой чемодан. Думала о том, что ей уже двадцать шесть, а детей все БОГ не дает. Ничего не знает о своей родне, хотя муж писал, но после гражданской войны все изменилось, разладилось, и ответа она не дождалась. Подруг нет, только несколько туркменских девушек, на ломанном русском разговаривали с ней иногда на рынке. Еще няня из детдома приходит проведать, рассказать, как у них идут дела. Иван вернулся, наконец, и объяснил все.
-Едем в Чимкент, дом дадут, там тоже начальником станции буду. Тамошний в Москву уехал, вызвали, но не вернулся, почему то.
-Совсем в другую сторону, подумала Антонина, - а вслух ничего, промолчала, чего зря мужа расстраивать. Он строгий стал, особенно после смерти детей. Да и что тут сделаешь, вокруг нищета и болезни, а у нее теперь и еда есть и крыша над головой.
Поезд остановился, забрал пассажиров и повез их каждого по своим делам и к своим надеждам. Смотрела Тоня на старый город, не жалея ни о чем. Впереди, крохотная надежда на счастье, на долгожданных детей.
И не зря, как только она увидела свой новый дом, садик, чистые стены и широкую кровать, то поняла, что все исполнится. Мужа теперь она видела не часто, только поздно ночью он запрыгивал к ней под одеяло и почти сразу засыпал. Все же девочка родилась. Крепкая и здоровенькая. Назвали Женей, в честь Ивановой матери. Она и похожа была на отца, да и умница такая же. Не крестили, но Тоня сама прошептала, - Будешь грамотная, ученая, счастливая.
Решила она уже давно, что если даст Бог детей, то всех выучит. Раз сама не смогла, то постарается для них. Пусть хоть война, хоть революция, хоть голод – учиться будут. Женя занимала все ее свободное время. Везде вместе: на рынок, на кухне, в саду. Отец купил азбуку и в редкие выходные тыкал пальцем и громко повторял, - А, О, У, Е.
Дочка ловила на лету, а Тоня счастливо улыбалась на кухне, пытаясь повторять за дочкой вслух. Теперь у нее в доме две спальни, кухня, свой фруктовый сад и чудесная дочь. Мысли о Бердичеве отступали, материнское счастье переполняло душу. Через четыре года она почувствовала знакомую тяжесть внутри, заветную и желанную. Женька гладила мамин живот и приговаривала, - Родись мальчик, маленький, да удаленький. Будешь мне братиком.
Он и родился, Сашка. Антонина посмотрела на сына и решила,
-Пусть будет веселым, добрым, - то чего так не доставало ей в муже последнее время. Вечно занятый, строгий, начальственный он забывал, и доброе слово ей сказать и просто обнять. Работа такая.
В Чимкенте русских было побольше. Теперь и на рынок веселее стало ходить, да и денег на все хватало. Готовили Женьку в школу. Мама долго выбирала ей платьице и туфельки. Сашка вопил на руках, желая куда – ни будь удрать. Отец всегда строго наказывал его за это, а Тоня отворачивалась, не могла даже видеть наказания. Ей не нравилась ни грубость мужа, ни его правильность.
-Пусть бегает, он же маленький еще.
Следующие роды прошли тяжело, с осложнениями. Но счастливая мать не обращала внимание на свои недуги. Хотела лишь одного, чтобы дети были живы и здоровы. Девочка Оленька, хоть и слабенькая, но кричала очень громко, - Будешь, певунья и плясунья, глядя на тебя, и я буду веселиться, раз мне в детстве не пришлось.
Последний мальчик появился через полтора года. Так на Руси и называют таких – последышем. Самый любимый, Володенька. Антонине уже тридцать шесть, куда уж больше рожать. Ласковый мальчик, маму не мучил, спал спокойно, играл себе в уголке, не плакал совсем. Мечтала Тоня, чтобы он музыкой занялся, как бабушка его, а может рисованием. Володенька подолгу играл в саду камушками, выкладывая из них башни и пирамиды.
А матери и хорошо, забот полон рот, то с Женей и Сашей, то с Оленькой. Жара, все время жара, Иван часто начал болеть. Даже слег в больницу. Доктор подозвал к себе Антонину.
-Вам, голубушка, климат нужно менять. Мужа можете потерять, сердце барахлит уже. Сорок лет – не мальчик. Собирайте детей и уезжайте от греха подальше.
Шла домой медленно, Володенька крепко спал на руках. Шла улыбаясь, мечтала,
-Приеду в Бердичев, зайду в дом со всеми своими детьми, мужем. Здравствуйте, скажу, папа и мама. Вот я какая – счастливая. Сколько у меня добра, сколько радости.
Узкая улочка повернула и привела ее к своему порогу. Слышался шум и крики. Женька бегала за Сашкой, пытаясь его догнать и отлупить. Старшая дочь была круглой отличницей, а братец все время мешал ей делать уроки.
-Мам, накажи его. Он мне кляксу сделал, специально.
-Я нечаянно. Просто мимо пробегал.
-Дети, собирайте свои игрушки, тетрадки и все вещи. Мы скоро уезжаем отсюда. Хотя нет, вначале поедим, - смеялась мать.
Вкусный плов, пирожки, ей было чем кормить детей. Ее дети голодать не будут!
-Куда мы едем? – серьезно спросила Женя.
-Не знаю, - честно ответила мать.
-Может на море?
-Может на север? – пошутил Саша.
Лучше бы он так не шутил. Накаркал. Вечером вернулся отец и объявил,
-Мы едем в Кузбасс. Это в Сибири. Всесоюзная стройка, угольные шахты, а главное совсем близко к моей родине.
Дети не поняли ничего, в отличии от Антонины.
-Там же холодно совсем. А почему не в Россию?
-Ты еще скажи на Украину. Мне нужен холодный климат, а ты приспособишься, как - ни будь.
Слезы беззвучно текли по щекам, никто не видел, она вышла. Обида, маленькая, но болезненная точка засела где-то внизу живота. Она так хотела домой, где тепло. Ни жарко, ни холодно, а тепло.
-Мамочка, моя мамочка, почему ты никогда не искала меня? Я теперь тоже мама, я бы искала своих детей. Теперь меня уже никто не найдет в этой Сибири. Такое страшное название, как приговор на ссылку. Ей рассказывали на рынке, как там холодно. Может там много платят и она наберет, наконец, денег на билеты? Только теперь ей нужно пять билетов. Отчаиваться не буду, школа там есть, значит, дети будут учиться. Женьке уже десять, помощница.
Встряхнулась и собрала восемь чемоданов добра и шесть пар обуви.
5. БАЙДАЕВКА.
Поезда, опять дорога, дорога, ведущая на север. Все дальше и дальше от родины. Сашка все время балуется, бегает по вагону и кричит. Антонина не ругала своих детей, прощала им всякие шалости. В памяти хорошо запало безразличие матери, не хотелось быть такой. Женька читала, Володенька спал, а Оля напевала что – то, глядя в окно. Пейзажи русской равнины редко у кого вызывают радость. Всюду тоска, огромная, как и эти просторы. Слава Богу, деньги есть, хватило даже на большой дом с огородом. Приехали летом. Тоне даже показалось, что лето теплое, как в ее детстве. Но приближалась первая сибирская зима. Рабочий поселок Байдаевка не отличался от таких же, появившихся на земле Кузбасса за последние десятилетие. Население состояло в основном из ссыльных, каторжных или присланных партией на подъем промышленности родины. Жалея их, Тоня даже думала, что ее судьба не такая уж и плохая. И дом и дети, все хорошо. А они в бараках живут, в тесноте и грязи, горемычные. Муж не пошел больше работать на железную дорогу, а устроился в геологоразведку. Угля в Сибири много, нужно его найти и добыть. Тридцать девятый год принес семье сытые обеды и много новых знакомств.
-Гражданочка, вы получили свой уголь? – спрашивал Тоню начальник по снабжению населения.
-Да, получили. Но еще нужны дрова. Уже так холодно, а без дров я печку не растоплю.
-Дров пока нет. Идите сами на заготовку и принесите.
-Как я могу. Муж на работе, а у меня дети маленькие.
-А мне то что, замерзайте тогда.
Не касались как то Антонину ни репрессии, о которых шептались на каждом углу, ни наговоры соседей. Она жила в другом мире, параллельном. Никому не делая зла, она его и не замечала совсем. Иван приходил домой редко, неделями. Тоня чувствовала, что стареет. Морщины безбожно ложились на лицо, высохли руки, поредели волосы. Она не жаловалась, только вздыхала и все. Радовала Женечка, училась прилежно, помогала, а Сашка уже и все буквы выучил и особенно хорошо считал.
-Мам, а сколько будет пять умноженное на четыре.
-Не знаю я Саша, но если каждому из вас спеку по пять пирожков, то двадцать получается.
-Правильно мама, пятерка тебе по арифметике.
Смеялась, какая там пятерка, двойка за безграмотность.
Поселок рос, строились люди. Кому пришлось по воле судьбы сюда попасть, так не продать же совсем. Люди в основном неплохие.
-За что их? – все думала Тоня, - Скорее всего не за что, по глупости. Смущали ее только разговоры о войне. Неужели опять? И опять с немцами. А там, в Бердичеве ее родные. Остались ли еще живы? А мы тут как?
Но война не слышала Тониных мыслей и пришла. Опять голод, пайки и нечеловеческое выживание. Она старалась, как могла. Летом сорок первого вырастила и картошку, и морковку, и лук. Женька с Сашкой помогали собирать урожай, а Оленька следила за Володей. Когда заходил муж, то старался не смотреть ей в глаза, оставлял деньги и молча уходил.
-У него молодуха завелась, поди? – хитро спрашивала соседка.
-Какое тебе дело, - огрызнулась Антонина.
-Ну как хочешь, можешь все это терпеть, - не унималась доброжелательница.
-Так вся жизнь – это одно сплошное терпение, - подумала стареющая женщина и ушла в дом.
Сашку в третий класс собрала, Женечку в седьмой. Война войной, а учиться они будут. Смышлёный такой ее Санек, только ленивый больно, не то, что Женя. Старшая дочь в отца, добьется своего, станет человеком, уедет на Украину и всех нас заберет. Так мечтала Тоня, так она решила себе, тем и жила.
Когда Иван позвал всех в дом, попросил сесть за стол, то все чувствовали беду, но молчали.
-Меня на фронт забирают.
-Так тебе же сорок три уже, -вырвалось у Тони.
-Мальчишек уже всех поубивали, теперь больше некому. Тем более я коммунист.
-А мы тут как?
-Карточки получите, мой паек вам дадут, как семье фронтовика. Не плачь, вернусь. Жалко мне вас.
Дети сидели тихо. Даже четырехлетний Володька все понимал. Отца побаивались, видели редко, но сейчас родная кровь дала себя знать. Разлука – вещь жестокая. Ночевал дома, почти не спал. Курил и глядел на угли в печке.
-Тонь, ты детей береги. Выучи всех. Ты добрая, я не очень. Прости уж меня, что не отвез домой, но теперь там война, а здесь нет. Может и хорошо, что не отвез.
-Может и хорошо, - первый раз подумала Антонина, дети будут живы. А вслух ответила, - Да я не сержусь, себя там тоже береги.
Утром пришли на вокзал. Стояли кучкой, прижавшись друг к другу. Отец молча обнял всех по очереди.
-Вань, - окликнул кто – то его.
Молодая женщина, лет двадцати пяти, стояла недалеко, и слезы лились у нее из глаз. Иван дернулся, отвернулся от семьи и пошел к ней.
-Мама, куда это папа? – строго спросила Женя.
-Это тетя с его работы, попрощаться пришла, - быстро придумала Тоня. И опять резкая боль внизу живота проткнула ее смертельным ножом. Это всегда, когда тебя предают, то немного убивают, не до конца, но шрам остается.
Женщина плакала, а ребятишки с матерью не проронили ни слезинки. Он уехал, поцеловав только ту, незнакомку. Писал, извинялся, обещал вернуться обязательно, верил в победу и в то, что выживет. Да не выжил, Иван Иванович. Пришла весточка, треугольником, весной сорок пятого. Погиб смертью храбрых, при освобождении Кенигсберга. За две недели до победы. Антонина знала, что он не вернется. Для нее он погиб еще тогда, на вокзале. Нет больше у нее мужа, давно нет. Не могла она молиться, не приходила вера. Она только терпела и мечтала, что дети будут счастливы. И когда не разгибая спины возилась на огороде, когда зимой на саночках возила на рынок овощи, чтобы продать и купить детям муки и сахару. Мечтала, когда они с Сашкой воровали уголь, стараясь не замерзнуть, чтобы дети могли учиться. Если уж очень уставала, то дети помогали ей. Все грелись у печки и от маминой бесконечной доброты.
7. Дети.
Война закончилась. Жене уже шестнадцать, Сашке двенадцать, Ольге скоро исполниться девять, Володе семь. Все учатся в школе, хотя и трудно в доме без мужчины. Антонина не разрешала никому пропускать уроки. Аккуратно складывала тетради в холщовые сумки и постоянно спрашивала,
-Какие оценки сегодня у тебя?
-Нормальные, - врал Сашка. Без отца он совсем распоясался. С утра говорил матери, что идет в школу, а сам залазил на чердак и читал книги. Еще курил махорку, которую выменивал у пацанов на мамины пирожки. Мать верила, легко обмануть человека, который сам не обманывает. Остальные старались, как все дети, пережившие войну и верившие, что теперь все будет хорошо.
-Ребятишки, может, сходим сегодня на речку, искупаемся? – предложила Тоня.
-Нет, мам, у меня задание на лето, мне некогда, - ответила серьезная Женя.
-Я с пацанами пойду, мы плаваем на другой берег,- отказался Сашка.
-А я тоже не могу. Я на хор записалась, не хочу заболеть, - отговорилась Оля.
Володенька взял маму за руку, и они пошли вдвоем. Природа в Сибири разная, зима затяжная, но лето отличное. К концу июня вода в речке прогревается и можно поплавать вдоволь.
-Мам, а ты о чем мечтаешь?
-Я мечтаю сынок, чтобы вы все выучились, людьми стали, не голодали, жили в достатке.
-А для себя самой?
Антонина и не знала что ответить. Для себя самой она уже давно не жила, вернее никогда. Поначалу ждала, конечно, счастья, особенно когда с Ваней познакомилась. Потом перестала. Когда первые дети умерли, то хотела лишь здоровых детей.
Надо сказать, что мечты то ее начинали сбываться. Женька окончила школа с медалью, в институт поступила. Пришлось больше выращивать овощей и продавать в городе. Все ценное, накопленное еще при Ване, они продали в войну. Студентка теперь жила в общежитие, в большом промышленном городе Новокузнецке. Некрасивый, серый, дымный, но город не деревня. И одеть что – то надо, и поесть. Шила, пекла, копала, и очень гордилась дочерью. И хотя характер у Жени был отцовский, жесткий, но она любила и уважала ее. Когда пришло время Сашке заканчивать школу, стало понятно, что государство заберет его в армию. Долг родине отдавать положено, но у будущего солдата мозги набекрень. Болит сердце матери, не хочет расставаний,
-Саш, ты там осторожней. Вечно ты влипаешь во всякие истории.
-Мам, ну чего ты. Все будет нормально.
Из всех детей она больше всех жалела его. Непутевый, характером слабоват, слишком много читает, а жить не умеет. Что поделаешь, раз безотцовщина. Скоро и Оленька отучится, а там и Володя.
Антонине Ивановне пятьдесят, а выглядит как бабка. Платочек, юбка да кофточка, вот и все ее наряды и в праздники и в будни. Люди вокруг оправляются от войны, наряжаются, смеются. Она тоже не плакала, не завидовала чужим успехам, не страдала завистью. Дети сыты, а ей и радость. В доме немного пустовато стало, уезжают дети, уходит их потребность в материнской заботе. Вот Женя замуж уже собралась, за достойного человека, партийного, надежного. И хотя Антонина боялась даже разговаривать с ним, но одобрила Женино решение. Жаль, что не улыбается никогда, зато за таким не пропадешь.
-Будет большим начальником, - почувствовала она и не ошиблась. Дом продала, часть денег отдала Жене, а на остаток купила себе жилье поменьше. Недалеко, всего час езды на автобусе и расположился маленький, красивый поселок Кирзавод. Речка рядом, горы в цветах, сад с огородом и соседи приятные. Чем не жизнь. Возилась в огороде, да на кухне, не ощущая свой дар, не понимая. А дар у нее был, самый важный из всех людских, который даруется Богом – доброта безмерная. Не кричит, не обижается, терпит и живет, радуется счастью детей, да теплой погоде. Служил Сашка на Украине, рядом с ее родиной. Скоро уже и домой вернется, а маме письма пока Ольга читает. Не хочет младшая дочь сразу в институт поступать, хочет деньги свои зарабатывать. Мать уговаривает, ни в какую не соглашается,
-Пойду работать. Хочу сытно жить, а учиться заочно буду. В институте искусств.
- Может сразу после школы, все – таки? Искусства – это хорошо, только хороша ложка к обеду. Кем же ты работать будешь, после такого института?
-Петь, танцевать учить буду.
Антонину устроил такой ответ. Она любит песни и танцы, только редко ей самой приходилось петь, разве только про себя. Но Сашке она, по прибытию со службы, объявила,
-Пойдешь учиться. Прокормимся и без тебя. Огород есть и кур заведем. Будешь в Прокопьевске учиться, а иначе не приму домой.
Без профессии пропадет, загуляет. Сашка послушался и уехал, армия на пользу пошла, повзрослел мальчик. Приезжал только за продуктами, да иногда помочь по хозяйству, да и младший брат его сильно ждал. Как и мечтала мама, так все и складывается. Володя и на гитаре играет, да голос какой славный. В кого он такой? Сашка завидовал, тоже гитару взял, запел. Тоня все удивляется. Умные все в отца, это понятно. А таланты откуда? Володька и рисует как художник, лепит, придумывает дома всякие. А главное благородство такое, как будто во дворце рос. Может не знает она тайны какой?
-У тебя дети, Антонина, прямо золотые, - приговаривали соседи.
Она улыбалась только, теперь она могла гордиться своими детьми.
-Сама удивляюсь.
Рядом с ее домом появилось много новых. Прибыли сосланные после войны с Украины. Строились надежно, основательно. Татары, изгнанные из Крыма, домики поменьше ставили, скромнее. Еще не привыкшие к морозам они, обиженные собственной страной, ворчали,
-У нас в Крыму сейчас абрикосы.
-А у нас во Львове яблоки.
-А у нас в Сибири ранетки, - смеялась Тоня. Она уже привыкла, приспособилась, считала себя местной. Ей всегда не хватало тепла. Но у детей уже есть русская кровь, закаленная, так и она вытерпит. Печку почаще натопит, даже летом, лишь бы уголь давали. Зима бывает и очень красивая. Снегу много, детям радость. Репрессированные украинцы народ неугомонный, очень любили праздники. Татары чаще молились, но потом тоже веселились. Тоне все хорошо, лишь бы никто не болел, не голодал.
Только бы не было больше никаких войн, а она и в Сибири проживет.
Текла в поселке жизнь, как текла вода в маленькой речке за огородом. Правительства, съезды, пятилетки – это Антонину не касалось. Огород, уголь, дрова и рынок – вот все ее съезды. Женя родила сына, но бабушку не очень - то приглашали в дом зятя. Не хотел он, чтобы безграмотная водилась с его ребенком. Тоня переживала, скучала, но как всегда терпела и это. Тем более что и в ее доме перемен хватало. Ольга гуляла с милиционером, высоким хохлом по фамилии Стасько. Весь поселок знал, что нехороший он человек, но ухаживал красиво, с подарками и цветами.
Веселая украинка из сосланных, Анна, явно имела какие - то виды на Сашку. Слишком крикливая, она немного смущала Антонину.
-И кому такая достанется? – спрашивала она соседей, но уже догадывалась, что ей.
Сашка особо не сопротивлялся. Приезжал домой, пел песни под гитару, веселился. Расписались без особых торжеств, но родня у Анны хорошая, хлебосольная. Сын привёл невесту в дом матери.
-Вот теперь у внуков еще одна кровь появится. Целый букет всяких вер и традиций, а вроде все русскими будут, - думала она, убирая комнату для молодоженов. Ольга приносила с работы горячие булки и хлеб, в доме пахло вкусной выпечкой, ванилью и новым счастьем. Младший выбрал учебу на геолога. Пришло время и ему уезжать. Камни, которые он любил собирать, хранились под его бывшей кроватью. Он редко приезжал, спал в кухне, теперь в его комнате семья.
-Мам, я тоже замуж выхожу, - весело сообщила Ольга.
-За Стасько?
-Да. А что, он тебе не нравится?
-Злой он какой – то. Людей обижает.
-Да ладно, мам. Мне учебу заканчивать надо. А у него и дом есть и получает хорошо.
-Смотри, доченька, не потеряй себя.
Антонина знала, о чем говорит. Хорошо, конечно, что у дочерей мужья не бедные, но плохо, что не добрые. Пройдет год, два, начнут обижать ее дочек, не жалеть, не любить.
-Как знаешь, - вздохнула она и пошла в сени, поставить молоко, чтобы не прокисло.
Так и остались втроем – сын, сноха и хозяйка дома. Сноху было жалко, мать в войну на Украине умерла, отец нелюдимый. Очень похожи их судьбы. Она тоже по родине скучает.
-Аня, ты же беременная. Не носи тяжести такие.
-Ничего, я сильная. Мне не повредит.
Володя быстро нашел городскую, так и остался у нее. По нему она особенно скучала, тосковала даже.
- Сашка, а ты в институт пойдешь учиться на заочное отделение или тебе техникума хватит? – решилась спросить она.
- Попробую поступить. Не очень охота.
- Я даже слушать не хочу. Поступай, тебе нужно в люди выйти.
- Мама, ну зачем ему еще учеба, пусть работает на шахте. Нам деньги нужны, скоро ребенок появится, - вмешалась сноха.
- Учиться никогда не помешает. Я водиться буду, - возражала Тоня.
- Но это само собой. Мне тоже учиться надо, - дернулась Анна.
Сашка все - таки поступил, сдал первую сессию и бросил. Жена убедила, что он зря тратит время. Может, ревновала, а может, боялась быть рядом со слишком умным мужем.
Девочка родилась замечательная. Назвали Маришкой. Беленькая, кудрявая, улыбчивая. Бабушка Тоня купала ее, кормила, выносила в сад на прогулку. Теперь работы в огороде было меньше. Сын и сноха получали неплохо, правда, денег ей не давали.
-Да и ладно, - думала она, - Маришка подрастет, так я опять на рынок пойду, заработаю.
Но Анна опять забеременела, хотя не прошло еще и года.
-Не буду я этого ребенка рожать, - кричала она, - Мне работать надо.
-Аня, не смей делать аборт. Я же дома, я помогу. Пусть еще один ребеночек будет.
Не могла она принять убийство ребенка, плакала даже.
Анна смирилась, родила снова девочку. Эта лысая, грустная малышка не обрадовала даже отца. Сашка хотел сына, но бабушка полюбила это дитя. Она заворачивала девочку и припевала:
Сладенький кусочек прими мой дружочек.
Радуйся миру, птичкам и цветочкам,
Будешь любимой маминой дочкой.
Сколько раз держала Антонина на руках маленького ребенка, столько раз она была счастлива. Никакие невзгоды и беды не могли изменить ее души, полной любви и доброты. Даже когда Сашка начал пить, ругаться с Анной, она брала детей и уходила с ними в сад.
Большой клен рос в ограде, красивый. Бабушка садилась под ним, держа Иришку на одной руке, а Маришку за руку и рассказывала им сказки о дальних и прекрасных странах.
-Бабушка, а правда что ты француженка или папа шутил? – спросила Маришка.
-Не говори внученька, Антуанет Ивановна, - смеялась Тоня.
Так и сидела бы она теплым сибирским летом под тем кленом с двумя своими внучками. Пела бы им песни на русском языке. Крещеная католичка, с внешностью старой еврейки, с благородной аристократической душой и тяжелой судьбой советской женщины. Под большим кленом всем хорошо, верующим и неверующим. Почему она не просила ни о чем Бога, не ходила в церковь? Из страха? Нет, скорее всего, когда рвется нить материнской любви, когда нет тепла от родного отца, тогда трудно человеку верить в небесного. Блуждает человек по земле, ищет свой дом, но не может найти. Дом полный веселья и радости, любви и творчества.
Внучки радовали Антонину. Росли ласковые и умненькие, а вот со снохой отношения портились с каждым днем.
-Ты почему из него такого бесхарактерного вырастила? Ни по дому ничего не умеет, ни в начальники пробиться не может, только книжки читать, да на гитаре бренчать способен.
-Как могла, так и вырастила. Он же безотцовщина, ветер в голове.
Работала сноха сначала на местной шахте, потом перешла в торговлю. Родной дом для Антонины постепенно превращался в чужой. Больше она не чувствовала себя в нем хозяйкой. Украинская бурная кровь вытесняла все устоявшиеся правила, которые установила бывшая хозяйка. И хотя внучки веселили ее своими песнями и рисунками, но неуютно ей стало рядом с собственным сыном. Успешная Женя уже стала директором школы, но молчала, не приглашала к себе. Денег у нее теперь много, у старшенькой. Детей трое, дом большой и ухоженный, но не зовет пока, без нее обходится. У Оленьки тоже трое, у Володи дочь. - Съездить бы, проведать, - мечтала Тоня,
-Чего ты терпишь, садись на автобус и уезжай, - советовала соседка.
- Да куда там, Анна тоже третьего ждет. Сегодня опять гулянка в доме намечается. Сашка напьется, драться будет, а внучки как же, одни совсем? Ну что с ним сделаешь, с непутевым. Девочки все умницами рождаются, а мальчишки бесхарактерные. Прямо рок какой-то. Может, сглазил кто?
9. Болезнь.
В соседнем доме страшный пожар. Люди бегают, кричат, тушить пытаются, но огонь сильней. Старый клен стоит как раз между огнем и ее домом.
-Защити, родной, - шепчет клену Антонина.
Ей бы молитву прочитать, да не знает ни одной. Только мысли бьются в голове, не переставая, только страшные предчувствия,
- Куда нам без дома. Пропадем. Уж и войны утихли, в лагеря никого не отправляют, горя, зла меньше стало. Оттепель в России, а у меня в семье похолодало все.
Материнское сердце никого еще не обмануло. Устоял клен, сберег дом от пожара, но избили Володеньку, почти до смерти. Те избили, кого вместе с политическими выпустили, да раньше срока видимо. Так и оставили лежать его на снегу ранней весной. В Сибири это смертельный приговор. Долго лежал, замерз, заболел очень. Жена его как узнала, что это туберкулез, так в дом и не пустила. А мама, разве мама не пустит? Кричит Анна, надрывается, - Увози его отсюда, дети заболеют.
-Куда ж я его увезу? Помирает он, да и дом-то его тоже, родной.
Тоня сидела у кровати сына и тихо плакала,
- Сыночек мой родненький, да за что ж тебе болезнь эта. Ты у меня и добрый и веселый, да и умный такой. Кому ты мог помешать? Даже не окрестила тебя, да церквей нет, никому они здесь не нужны.
Умер Володя тихо, но дети заболели, не убереглись. Внучки смотрели на бабушку тусклыми глазами и постоянно кашляли.
-Маришка, Иришка, молочка бы попили с булочками.
-Нет, бабушка, мы спать хотим. Не будем есть, - капризничала Маришка.
Младшая внучка молчала, ей досталось болезни больше всех, как нарочно. В свои четыре годика была она слабенькая, в чем душа держалась. Слава Богу, внучек не заболел, с рук у бабушки не сходил, всего-то годик малышу.
-Девочек забирают в санаторий, а ты с Витюшкой водись пока, - резко сообщила свое решение сноха.
Поняла уже Тоня, что с этого дня не будет больше мира у нее с Анной, не простит она ее. Понимает, что за детей обидно, потому и молчит, да зла не держит. Зла и без нее на этой земле хватает.
-А надолго их заберут?
-Надолго!
Сашка совсем злой стал, после смерти брата голову потерял. Брат младший умер, а он живой и здоровый. На жене и вымещает, не выдержал горя, не в мать пошел. Тоне сноху жалко, стыдно, как будто виновата в чем. А в чем и сама не поймет. Качая Витюшку на руках она пела, скорее, подвывала тихонько, скучала по сыну и внучкам.
-Мам, нам письмо от Жени. Прочитать, - крикнул Сашка с порога.
-Прочитай Саш, я пока картошку почищу.
-Ладно, слушай, - согласился сын.
«Здравствуйте дорогие мои мамочка, Саша и вся ваша семья. У меня большая новость. Мужа моего направляют работать на Украину, в Одессу, начальником электростанции. Мне тоже предложили преподавать в университете. Мама, если хочешь, то поехали с нами. Нам дадут двухэтажный дом, всем места хватит. Дети в порядке. Извините, писать некогда, нужно срочно собираться. Жду ответа в течение пяти дней.
Женя».
Сердце Тони подпрыгнуло и больно ударилось,
-Украина, Одесса, это совсем рядом с Бердичевым. Живы ли братья и сестры, хоть кто нибудь? Тепло, яблоки, сливы, груши..
А как же Сашка с Олей? Кто им тут поможет. Особенно этому непутевому. Что ей делать, как поступить? Так хочется увидеть родину. В Одессе есть море, которое ей только снилось иногда.
-Ты поедешь? – угрюмо спросил сын.
-Не знаю сынок, не знаю.
Старушка взяла внука на руки и вышла в сад. Старый клен, опаленный пожаром, выживший, но как будто постаревший, встретил ее вопросом,
-Что ты маешься? Поезжай. Погрейся на старости лет, сколько можно здесь мерзнуть. Ради чего? Дети выросли, у внуков есть родители. Там твоя родина, твоя земля.
Витюшка посапывал на руках, прижавшись к бабушке, и улыбался во сне.
- Нет, сейчас не поеду. Девчонки вернутся, их нужно кормить получше. Витя маленький, а у Жени дети уже взрослые, им бабушка не очень нужна. Может потом, попозже, - ответила Антонина клену.
Клен пошумел ветвями и замолчал, - Не поедет, никогда.
Девчонки вернулись, жизнь пошла своим чередом. Утром кухня, печку протопить, зима приближалась. Потом постряпать, постирать в тазу детские вещи, развешать на улице. Дождаться хозяйку дома.
-Как дети? – сухо спросила Анна.
-Нормально. Лепят из пластилина.
-Не кашляют?
-Вроде нет.
-А этот скотина еще с работы не приходил? Опять пьет где-то.
-Может, не пьет.
-Да пьет он! Вырастила гада. Трое детей, а ума нет.
Иришка снова разболелась. Слабенькая она, жалкая. Теперь за нее бабушка переживала больше, чем за других.
-Только бы выжила, только бы выжила, - повторяла она целыми днями.
-Опять заберут в санаторий, теперь уже на год, - объявила сноха, - И ты собирайся и уходи к Ольге. Не могу видеть тебя, после того, что ты с детьми сделала.
Антонина оцепенела, - Может и виновата, но куда же из своего дома? У Ольги муж злой.
Внучки сидели тихо, боялись сказать слово, а то мамка заругает.
-А как же Витенька?
-В ясли пойдет. Так будет лучше.
Как во сне собрала вещи, вышла из дома. Опять один узелок и все. Больше ничего нет, все что нажила. Уже за шестьдесят, а ее опять гонят из родного дома, как ненужную вещь выбрасывают. Слезы текли по морщинистым щекам, а душа будто закаменела. И боль, боль внизу живота. Мешает идти. Автобус вез ее к дочери, которая пока одна не отказалась от нее, не оставила.
-Если не примет, то уеду к Жене. Только денег совсем нет.
Но дочь не только не выгнала, наоборот, она выгнала мужа. У бабушки забот только прибавилось. Легко ли, три мальчика, всех кормить надо. Они не то, что внучки. Ели много и часто. Мать дома редко появлялась, клубом заведовала. То праздники, то выступления, то просто репетиции. В дома музыка, баянисты, балалаечники. Играют, поют, веселятся. Улыбается Антонина Ивановна, а душа все болит,
- Как там Иришка, выздоровела ли бедная?
Анна назад не позовет – гордая очень. Обиженная она, так и есть причина. Ее тоже пожалеть некому.
-Мам, ты что грустная? Поедем к Сашке, внучек попроведуешь. У Анны день рождения. Я подарок куплю.
-Да, поехали. Только я в магазин схожу, за пряниками и красками. Девчонки рисовать любят.
-Ну, сходи, сходи. А то я вижу, измучилась совсем.
Тоня медленно, по-старушечьи брела к магазину,
- Спасибо, что за Володеньку государство немного пенсии выделило. Стажа- то нет, вроде всю жизнь и не работала. Только детей растила, да за огородом ухаживала. А куда детей было девать? Садики только теперь появились. Ольга молодец. Мать принарядила, юбку отдала новую совсем и кофточки, донашивать. А Анну понять можно, ей любви не хватает, заботы. Непутевым сын рос, таким и остался. Зато детей его я больше других люблю. Никому не скажу об этом, чтобы не обижались.
10. Малиновка, Осинниковского района.
Перемены пугают, но всегда вериться, что все к лучшему. Новый шахтерский поселок Малиновка представлялся Антонине, как исполнение ее мечты. Теперь все будут жить на одной улице, все внуки и внучки. Большая квартира, с горячей водой и теплыми батареями. Ни печки, ни дров не нужно.
Ольге большой клуб доверили, а Сашу взяли на новую шахту помощником начальника участка.
-Только бы Анна разрешила почаще видеть детей, а остальное ерунда, - так решила она, собирая вещи, для очередного переезда.
Поселок ей понравился сразу. Дома пятиэтажные, крепкие. Девчонки уже подросли, сами забегают к бабушке, навещают.
- Все в деда, умненькие. Никто в меня, глупую не пошел. Что в меня, только молчать тихонько, да для других жить. Им нужно для себя, нужно стать счастливыми.
-Мама, ты должна съездить в старый дом. Его сносить будут, нужно деньги за него получить.
-Аня, но там холодно. Как я одна?
-Так что же мне, работу бросать? Поезжай с детьми, пусть летом там поживут.
-Ладно, поеду, - Тоня понимала, что если она откажется, то Анна совсем не будет пускать девчонок к ней.
Возвращаться в дом, откуда тебя выгнали, где умер твой сын тяжело. Но ей редко было легко, выдержит. Красивая, зеленая улица заброшена и безлюдна. Зеленые горы стали черными, всюду уголь сверкает на солнце, но он поглощает солнечный свет. Внуки приедут позже, еще не закончился учебный год. Скорей бы.
-Бабушка, мы приехали, - кричала еще издали Маришка, - встречай.
-Ох, здравствуйте, миленькие, радость-то какая. Как год закончили, на пятерки?
-Конечно, я пойду, побегаю, - неугомонная Маришка отправилась проверить свои любимые места в саду.
А Иришка молча прижалась к ноге бабушки. Теплая старушечья ладонь гладила волосы и девочка боялась даже пошевелится.
-Что отец, пьет?
-Пьет и маму бьет, мне тоже достается. Такая шишка была на лбу, вот тут.
-Бедная, за что он?
-Да так, ни за что, просто пьяный был.
Младший внук тоже обнял бабушку. Ему уже семь, первый класс закончил.
-А ты, Витенька, как учишься?
-Нормально.
Как отец отвечает. Он тихий, но побегать, как все мальчишки любит.
-Чего это я вас на пороге держу. Пойдемте, пироги есть.
-Ура, любимые бабушкины пироги, - кричит из сада Маришка.
Дом почти пустой. Две кровати, стол и печка.
-Как ты тут живешь?
-Помаленьку, скоро уже снесут.
-Жалко, - уплетая пироги, вздыхает Маришка, - Тут такой чердак. Ир, пойдем, полазим, как в детстве.
-Пойдем. А как Витька?
-Хочет, может с нами.
Все убежали. Антонина убирала со стола и улыбалась,
-Все - таки я счастливая, сколько детской любви вокруг. Дай Бог им меньше трудностей, чем мне.
Но ее трудности не кончались. Здоровье начало подводить, все чаще кружилась голова и руки скрючились, не слушались хозяйку,
-Аня, ты пойми. Я не могу детей на все лето взять. Мне тяжело троих кормить, да следить, чтобы никуда не ушли далеко. Особенно Витя. Я волнуюсь, здесь ямы кругом, уголь на поверхности, а он убегает.
-Так и знала, что долго не продержишься. Ладно, пусть дома живут.
Бабушка считала, что дома внуку безопасней, чем с ней, уговаривала себя, успокаивала, - Семьдесят уже, страхи стали одолевать. Еще вот Иришка плохо спит, сны у нее нехорошие. Видимо, старый дом, тоже чувствует свой конец, потому в нем стало неуютно. У Ольги муж новый, баянист. Квелый какой – то, но неплохой. Пьет конечно, но потом тихо спит, никого не трогает. Главное к дочери хорошо относится и к детям, что еще надо. Так не хочется уезжать в старый дом, нет уже там никакого тепла.
Поеду, завтра, а то мыши последнюю муку доедят.
-Мам, денег возьми.
-Спасибо Оля, у меня есть немного.
-Сколько там у тебя, копейки.
-А на что мне? Там и купить уже нечего. Детей я привезла, а мне много не надо. Анины родственники все на Украину вернутся, как только их дом тоже снесут. Все только и ждут этого.
Она ехала к своему одиночеству. - Деньги, нужно дождаться, когда оплатят все ее накопления, вложенные в этот дом. А как же без них, внуков много. Кому одежда нужна, кому обувь, а зимой коньки бы хорошо купить всем мальчишкам.
Известие о смерти Вити пришло утром, теплым июльским утром. Ноги подкосились, пришлось сесть на крыльцо.
-Витечка утонул. Маленький самый.
Антонина посмотрела в небо,
-Господи, сколько еще смертей я должна пережить? Нет, больше не хочу! Ничего не хочу.
Низ живота прорезало смертельной болью. Кое - как собралась, пошла на остановку. Опять похороны. Где-то там товарищ Брежнев произносит длинные непонятные речи, зачем то придумали построить коммунизм, а она просто не может понять, как устроена эта жизнь. Она, маленькая Тоня, никому, никогда не желающая зла, терпящая любые трудности, не смогла при этом социализме заработать себе даже на пенсию. Бога она тоже не понимает, зачем же столько горя, зачем ему это. Кто решает ее жизнь? Похороны детей – это болевой шок души, это слишком неправильно.
-Ты виновата, - резанула Анна, - Взяла бы к себе, он был бы жив.
Антонина не проронила ни слова. Она виновата, что ее бросила мать, муж, сын, а теперь и внучок погиб? Может и она, может, нет, но спорить с убитой горем матерью невозможно. Только не хочется Антонине больше жить, не интересно ей стало. Маришка с Иришкой жмутся к ней, а ей страшно за них, слишком страшно.
-Может я всем несчастье приношу, так лучше не буду, - думала она, возвращаясь с кладбища. Зачем только Оля переезжает, в Осинники, опять внучки далеко. Не сопротивлялась, ходила тяжело, кружилась голова, все болело. Назначили операцию, но через три дня отправили домой. Лежала тихо, ждала укола, чтобы поспать.
-Оля, а Иришка скоро приедет?
-Откуда я знаю. Ей уже пятнадцать. В этом возрасте их носит везде. Она же недавно была.
Помнила Антонина, сознание ее подводило пока, но очень хотелось увидеть глаза любимой внучки. Только это и все. Глаза человека, который тебя любит.
-Мам, она не приедет. Она к Маришке в институт укатила, на каникулы.
-Ну и правильно, они сестры. Я подожду.
Не дождалась Тоня внучки. Только боль и обида остались рядом с ней в последнюю минуту жизни. Обида, что жизнь человеческая слишком много наполнена потерями, трудностями и слишком мало счастьем. Счастьем быть любимой, единственной, хрупкой француженкой с тонкими руками и добрыми глазами.
-Ах, мамочка, я не простила тебе того, что не стала счастливой. Прощаю, скоро увидимся, я тебе это обязательно скажу, - решила Антонина и умерла.
Параллельно злу кружась вальсом теплых звезд,
Доброта и родилась, в мире первых рос.
И попала в те сердца, что пометил Бог
Кто сумеет до конца трудности дорог,
Войны, слезы, нищету, не считать судьбой,
А поддерживать сердца, тех, кто жил с тобой.
Параллельно злу живет божья благодать
И нельзя ее украсть, и нельзя отнять.