“СПАСИ И СОХРАНИ!”
“Отче наш! Иже еси на небеси!.. Спаси меня, Гос-поди, и помилуй! Спаси и сохрани!” – я молился исто-во, не замечая боли в коленях. Молился и благода-рил Господа за чудесное избавление от лютой смер-ти на чужбине, за то, что, наконец, добрался до своей “берлоги”. Стоя на коленях, я горячо просил Господа подсказать мне выход из ловушки, в которую я сам себя загнал.
Казалось бы, вернувшись домой, стоило сначала хорошенько осмотреть квартиру. Вроде бы опять ее посещали незваные гости, но некто, наверное, мой добрый ангел-хранитель, подсказал мне, с чего на-чать день.
Божья мать с младенцем Иисусом смотрела на меня сострадательно, с пониманием. И от этого вол-шебная сила обволакивала меня от затылка до пят, становилось легче, тревога постепенно уходила.
Обычно нужно время, чтобы по-настоящему ос-мыслить суть событий. Все, что произошло со мной на Кипре, да и в Москве, было неординарным, затра-гивало самые сокровенные струны души, но боль бы-ла поверхностной, царапало что-то внутри, а вот тут, дома, где до меня нет никому никакого дела, тревога почему-то возрастала до неимоверных размеров. Я представил себе ситуацию, при которой мог умереть в любую минуту, получив сигнал зомби. Как жить дальше, если, сняв телефонную трубку, я могу услы-шать закодированную фразу, означающую приговор. И устоять, увильнуть, спастись невозможно. И как это меня угораздило поехать на Кипр? Зачем только я послушал Музыканта?
Молитва, общение с Богом, принесли облегчение. На ум пришла фраза, которую я в последнее время повторял часто: “Два раза не умирать, одной смерти не миновать”. Но… настроение было испорчено, на-верное, и жизнь, и годы, что остались, будут также испорчены.
Я прошел по квартире, внимательно осмотрел кухню, ванную комнату, спальню. Показалось, кто-то в мое отсутствие взял веник и… подмел пол в спаль-не, ибо в кухне и коридоре на полу оставался легкий налет пыли. Веник оказался на обычном месте. И тряпки тоже. Может, померещилось. Наскоро вымыв полы, я вскипятил чай, достал банку консервов, вскрыл ее. Хлеба не было. Но и голода не ощуща-лось. Пил чай маленькими глотками и думал, думал.
Первое задание Василаке я выполнил добросове-стно: развез письма по указанным адресам, правда, допустил, видать, серьезную оплошность – дал воз-можность водителю генерала Левина проследить за мной, но… генерал и без меня узнает, что следует. Тут моя совесть оставалась чистой – отыскать фа-мильную драгоценность – все равно, что найти на пляже камешек с дыркой, на счастье. Найду – хоро-шо, не найду – тоже неплохо. Вспомнил, что теперь я богач. В банке снял солидную для меня сумму в ты-сячу долларов. Зато другие задания сулили сплош-ные неприятности. Миша-островитянин, адвокат и особенно Блювштейн шутить со мной не станут, они начисто лишены сентиментальности, у них один зо-лотой божок – доллары. Убить человека для таких, все равно, что высморкаться.
Хочешь, не хочешь, придется теперь отыскивать бывшего главного инженера комбината Разинкова, чтобы вручить ему послание. Так не хотелось смот-реть на его нахальную, закормленную рожу. Против-но было представлять, как заржет Разинков, узнав, что и я связан с этими киприотами. Он-то считал ме-ня недалеким, не умеющим жить, и вдруг…
Но… будет день, будет и пища. Остается поло-житься на волю Божью. Меня крепко взяли за глотку, но еще не задушили, а это, как говорят в Одессе, две большие разницы.
В дверь позвонили. Я сразу подумал о Клинцове, очень возрадовался. Не терпелось расспросить, что он делал на Кипре? Неужто и вправду охранял меня? Милиционер этот пользовался в городе славой чуди-ка, до сорока лет рос в званиях, а потом… Поговари-вали, будто бы Клинцов раскручивал громкое дело о злоупотреблениях высоких должностных лиц: ему со-ветовали закрыть дело за недоказанностью состава преступления. Дело закрыли без него, как говорят в милиции, “прикрыли каменной плитой”.
- Кого я вижу! – расцвел Клинцов. – С прибыти-ем!
- Спасибо, спасибо! – мы невольно обнялись. – Жаль, ты не бывал на Кипре! – Я бросил пробный шар, думая, что подполковник подхватит мою мысль, но Клинцов ловко перевел разговор. – Думаю, за прибытие в родные пенаты нужно по граммулечке выпить. – Выставил на стол “Столичную”, самолично содрал “шапочку” с бутылки, привычно прошел к по-судному шкафу за стаканами…
Выпив по первой, мы постепенно начали “оттаи-вать”, разговорились по душам. Одно меня удивляло: почему Клинцов не сознается, что был на Кипре? Ведь не приснилось мне Мертвое море, капитан из-раильской полиции в воде и Клинцов неподалеку.
- Послушай, Алексей, пока ты загорал на Кипре, я для тебя сюжетик раскопал, закачаешься. Помнишь самоубийцу Генриха?
- Конечно! Я одному чмырю про Мирона Си-дельника брякнул, так тот… - Я притих, ведь о Блюв-штейне упоминать мне было заказано под страхом смерти.
- На Кипре знают Сидельника? – притворно удивился Клинцов. – Ты ври да не завирайся. Под-полковник напустил на себя равнодушный вид, снова наполнил стаканы.
- А мне кажется, что квартиру третий раз “ско-кари” посетили. На кухне налет пыли, а в спальне чисто, словно незваные гости за собой пол подтерли.
Клинцов вдруг встал, приложил палец к губам, поманил меня к двери…
В скверике было пустынно. Солнце палило вовсю, мы, длинноногие, с трудом уселись на низенькую детскую скамеечку.
- Вижу, ты влип в очередную историю с геогра-фией. Сколько лет я в сыщиках, но не помню случая, чтобы квартирные воры пол за собой мыли.
- Зачем ты меня выманил на улицу?
- Где твой пиджак, в котором ты приехал с Кип-ра?
- В квартире.
- Снимай туфли! – приказал Клинцов.
Ничего не понимая, я протянул подполковнику бо-тинок, купленный в Израиле. Клинцов взял его, стал внимательнейшим образом изучать это произведе-ние обувного искусства. Подковырнув боковую стен-ку, удовлетворенно хмыкнул, затем извлек плоскую пластиночку, похожую на предохранитель карманного японского приемника и воткнул пластину острым кон-цом в песок.
- Тебя, Банатурский, и впрямь “пасут”. Это – электронный “жучок”, слава Богу, что он еще не включен. Жди четвертого посещения. Они придут включить “жучки”.
Боже мой! Не могу привыкнуть к мысли, что это мне не снится. У новых моих “друзей” и впрямь длин-ные руки. И тут меня прорвало. Я заговорил быстро, сбивчиво, стараясь не пропустить ни единой детали. Возникло такое ощущение, будто я перекладывал тяжкую свою ношу на плечи Клинцова.
Наконец, я замолчал. Старался не смотреть на Клинцова, ожидал его приговора или оправдания, не соображал, правильно ли я поступаю, исповедуясь перед полковником. А он внимательно слушал, глядя прямо мне в глаза.
* * *