Сиро децтво росло в подворотне;
среди прочи таких, как оно.
Закружилось в смешном хороводе -
пацарапаной пленки кино.
За казенной стеной интерната -
подрастали ребячьи серца.
Мир по нитке патлатым девчятам -
заменял нам и мать и отца.
Тут крутили мы ноздри по ветру,
и "бычёк" поднимали на "хор".
Набивали в карманы ранетку,
колосившуюся сквозь забор.
Тут "тарзанки" мостили на ветки,
чтоб нырнуть до зелёных глубин.
И таскали за косы соседских
тонконогих блидей - балерин.
Мы скрипачкам царапали морды,
маскируя взгляд томных очей.
И взлетали на воздух аккорды
в заголовках спиральных ключей.
Да щербато цедя мыслей ворох,
тех монахинь шпыряли "на бис".
Потому, что во всех коридорах
нам кричали: - Чумазые! Брысь!
Как катил лисопед на "восьмёрках" -
по дороге за сенный сарай!!!
И делили по-брацки девчёнки -
"Павасариса" узенький край.
Да куполилось небо высоко,
рыжыну рассыпая с сини.
И с отёкших засиженных окон -
через сколы светили огни.
А когда заминорится скерцо, -
я улиткой нырну под сукно.
И коленкой дотронусь до сердца;
и в ответ улыбнётся оно.
Спицы Солнца завертятся шибче, -
выпрядая домоклову нить...
Это просто мне выпало нынче -
вырастая, о децтве грустить.