Глава 24. Осада Медукена.
С рассветом погоня возобновилась, продолжалась целый день, - на этот раз следы показывали, что беглецы явно спешили, - и закончилась ничем: к вечеру глазам усталых солдат и номарха предстали крепостные стены Медукена. Следы затерялись среди множества других следов недалеко от городских ворот. Номарх остановил погоню и отправил гонца с приказом войску быстрым маршем идти к авангарду.
Медукен стоял на некотором возвышении; с севера у его стен были посевы и пастбища, которые широким долом расстилались вплоть до неширокой, но бурливой горной реки.
Река на местном наречии называлась Медиан и брала начало где-то в горах, которые высились на северо-востоке. Собственно, река и дала название городу: полное название города было «Медиан Укен», что значило: «город у реки Медиан»; постепенно название сократилось до Медукена. Ну а местность вокруг города называлась Медианит.
Очевидно, беглецы укрылись в городе. Это было крупным просчетом: номарх почему-то до самого конца был уверен, что они свернут в сторону к горам или минуют город. В этом городе жрецы были чужими, а чужаки всегда на виду. Трудно, почти невозможно, долгое время заниматься делом, которое очень смахивает на чародейство или колдовство и не привлечь ничьего внимания. Люди чрезвычайно любопытны. Несколько человек, ведущих замкнутый и скрытный образ жизни, всегда возбуждают любопытство, особенно если это чужестранцы. Только неразумный человек мог бы заниматься в таком месте таинствами, но видимо, жрецы выбрали именно это место, - с досадой отметил номарх. Жрецы поступили неразумно, но как раз этим спутали ему все карты.
Однако он все еще не терял надежды. Еще до темноты подтянулась армия, и сходу город был взят в плотное кольцо.
Войско хеттов разбилось на подразделения и полностью окружило город. Его солдаты стояли вдоль реки, и затем широкой дугой охватывали городские стены на расстоянии недоступном для стрел, образуя еще одну стену из щитов и копий. Напротив городских ворот стояли основные силы армии номарха. Любая вылазка из города обречена на провал, его воины хорошо подготовлены и вооружены.
Номарх приказал разжечь костры, выставить охранение и отдыхать посменно. Каждый второй солдат должен был бодрствовать и смотреть в оба.
Между тем горожане заперли ворота и с ужасом взирали на частую цепь костров вокруг города и усыпанный огнями главный вражеский лагерь; они считали огни и вскоре сбились со счета. Ужас охватил горожан - неизвестная армия намного превосходит численно все мужское население города.
Начальники города совещались недолго. Не прошло и часа осады, как городские ворота приоткрылись к полному изумлению не ожидавших такого поворота хеттов, и сразу же закрылись, выпустив несколько хорошо одетых стариков, видимо уважаемых в городе людей, и внушительного вида военачальника. Это были парламентеры.
Их привели к номарху.
- Царь! - сказал один из стариков, после церемонных поклонов и учтивого приветствия. - Судя по всему, ты и твои люди – хетты, а, следовательно, мы с вами состоим в кровном родстве: ибо мы тоже хетты, хотя, как я вижу, наш язык несколько отличен от вашего. Скажи, царь, уж не собираешься ли ты идти войной на своих братьев? Мы мирные и гостеприимные люди и мы бы могли помочь тебе провиантом, и… - старик запнулся на слове «золотом», явно собираясь торговаться. - Словом, поможем, чем сможем. Мы готовы открыть ворота и впустить твоих воинов без сопротивления, но мы бы хотели узнать твои намерения и заручиться твоим царским словом, что твои люди не причинят нам вреда.
Номарх выслушал с непроницаемым грозным видом, как и подобает царю, хотя тщеславие его было задето и он еле сдержал благодушную улыбку: царем его еще никто не называл.
- Наш путь лежит дальше к Террикону. - Сказал он, и старики облегченно вздохнули. - Но, - продолжал он зловеще, - вы, ваш город, нарушили закон, и вы ответите за свои злодеяния.
Старики недоуменно переглянулись. Чего-чего, а таких слов они явно не ожидали услышать. Это настоящий разбой, обличенный в форму правосудия.
- Нам непонятны твои слова, – наконец хрипло сказал старик, дыхание которого сперло. - О каком злодеянии ты говоришь? В чем ты нас обвиняешь? – он хотел добавить: «…и кто дал право тебе нас судить», но промолчал, понимая, право дает сила, а сила сейчас на стороне этого царя.
Муса пристально посмотрел на парламентеров. На их лицах, красноватых от дрожащего пламени костра, отразился испуг. Затем взгляд его скользнул на своих людей, сгрудившихся полукругом за его спиной, и он громко и грозно начал свою обвинительную речь. Слова его гулким эхом звучали в наступившей тишине.
- В вашем городе процветает распутство и многобожие; вы приносите своим идолам кровавые жертвы, и я слышал, даже человеческие; в своих вертепах разврата, которые вы почему-то называете храмами, вы устраиваете самые отвратительные оргии. Ваши женщины, якобы служа богам, а на самом деле каким-то раззолоченным каменным истуканам, предлагают себя каждому встречному. - Номарх сделал паузу, и, наконец, как бы, между прочим, выдвинул пункт обвинения по существу, который казался простым упреком на фоне остальных: - Вы в своих безобразиях дошли до того, что стали укрывать воров.
Наступила тишина. Слова номарха впечатлили всех, а больше всего его же окружение. Но как раз этого он и добивался, выдвигая столь смехотворные и беспочвенные обвинения. Никто из его людей даже и не усомнился в справедливости его слов. Уже было достаточно примеров его невероятной осведомленности. Взять хотя бы историю со следами. Теперь солдаты будут знать, за что воюют. Послышались негодующие возгласы.
«Откуда взялся этот злобный сумасшедший?» - справедливо подумал старик, оторопел и вдруг к своему стыду стал оправдываться:
- Я не знаю, что побудило тебя, царь, говорить такое, но знай: слова твои несправедливы: мы никогда не делали ничего из того, о чем ты говорил, и мы никогда не укрывали воров.
Номарх смягчился: старик произнес ровно то, что он хотел услышать в ответ, строя фразу.
- Что ж, посмотрим, - хитро прищурился он и стал говорить доверительно. - Я не собираюсь захватывать город, по крайней мере, не собирался до последнего времени. Все ваши в высшей степени странные пристрастия меня не касаются. К стенам Медукена меня привело другое. Объясню. Накануне четверо верховых, трое мужчин и одна женщина тайно проникли в мой лагерь и попытались совершить кражу. На их беду, они не знали, что ничто не может укрыться от меня. Мне открылись их намерения, я стал преследовать их, но они слишком быстро бегают. Их следы привели меня к стенам вашего города, а мой начальник стражи, который преследовал их буквально по пятам, видел, как они вошли в город. Повторяю, их было четверо, - трое мужчин и женщина, - а лошадей у них было пять. Одна лошадь была навьючена. Судя по всему, эти люди – эллины, хотя и не точно. К сожалению, это все приметы, которыми я располагаю. Мои условия таковы. До рассвета вы должны выдать мне воров и все их имущество; так же вы должны показать мне дом, где они скрывались. Об остальном поговорим после. Надеюсь, не надо объяснять, что будет в случае невыполнения моих условий. – Номарх небрежно махнул рукой, давая понять, что аудиенция окончена.
Старики с военачальником вернулись в город.
Всю ночь за городскими стенами наблюдалось движение, слышались голоса и бряцанье оружия; то и дело на стенах городских построек дрожали красноватые отблески факелов.
С рассветом парламентеры вышли снова и с достоинством передали ответ городских властей. Говорил старик, тот, что и прежде:
- Царь, ночью мы осмотрели весь город, опросили всех жителей. Стража заходила в каждый дом, но мы не нашли подтверждения твоим словам. Кроме того, мы опросили вечернюю стражу, ту, что стояла у ворот в то время, о котором ты упоминал. Но и они не видели четверых верховых – троих мужчин и одну женщину. Стража эта может быть приведена к тебе, царь, с тем, чтобы ты ее допросил лично; так же мы можем открыть ворота и впустить некоторое количество твоих воинов, с тем, чтобы они осмотрели город и убедились в нашей честности…
- Этого не требуется, - оборвал Муса. - Осмотром достопримечательностей они займутся позже. Мне нужны люди, а не дома.
Номарх задумался. Если этот старик не врет, жрецы действительно обладают способом усыплять бдительность стражи. С его стражниками было то же самое. В это не хотелось верить. Очень может быть, кто-то в городе покровительствует им, и старик врет, даже сам того не понимая. Их кто-то покрывает. Скорее всего, местный царек. Не могли же они сходу, на полном скаку пройти незаметно мимо стражников. Одно дело пробраться ночью, в темноте, соблюдая тишину, как накануне, а другое дело вломиться под вечер на взмыленных лошадях в городские ворота. Как можно остаться незамеченным? Елизар видел, как они вошли, тут не может быть сомнений.
Муса прикусил губу и продолжал угрожающе:
- Итак, вы не выполнили мое условие. В таком случае знай: я никого не пощажу из горожан. Если лживы градоначальники, значит, лживы и горожане. И даже очень похоже, что это именно градоначальники подослали ко мне лазутчиков, с тем, чтобы разведать и внезапно напасть на меня. Но я, как ты видишь, их опередил. – Он повысил голос и раздельно произнес: - Ступай назад, и скажи там, что, например, мне уже сейчас известно, где находиться городской водозабор, по которому вода поступает в город. Я засыплю его камнями. И скажу тебе по секрету, у меня есть много вот таких вот штук.
Муса подошел к одному из своих воинов, вынул у него из колчана стрелу, и протянул старику. Тот едва взглянул на стрелу и протянул городскому военачальнику.
- Обрати внимание, – говорил Муса. - Позади наконечника укреплена пропитанная черной смолою шерсть. Знаешь ли, для чего такое приспособление? - он презрительно скривился, сверкнул глазами и добавил: - Иди, и передай там, что через час я начну штурмовать, а еще через час с четвертью весь город превратиться в пылающий костер, который вам нечем будет тушить.
Парламентеры быстрым шагом направились к воротам, но за четверть часа до назначенного штурма они вышли снова, и все тот же старик сбивчиво заговорил:
- Царь, мы уповаем на твое снисхождение и готовы делом доказать свою невиновность. Ты можешь войти в город, и заняться поисками воров или лазутчиков, как ты их назвал, если только дашь слово нас пощадить. Кроме этого, я еще раз обращаю твое внимание, что мы тоже принадлежим к племени хеттов.
Дело приняло неожиданный оборот. Устраивать обыски в городе не входило в его планы. Как искать? Кого? Он не знал их лиц. А спрятать в городе ящик или мешок с камнями и с папирусами легко; можно спрятать так, что и вовек не отыскать. Зарыть в землю, например – полы-то в городе наверняка большей частью земляные. Или можно замуровать в стену – до рассвета у них было время. Теперь они смешаются с жителями, и ищи-свищи.
Муса подозвал Елизара и о чем-то с ним пошептался. Елизар подтвердил его догадки: одеты беглецы были по-хеттски. Если предположить, что они тут живут с самого начала, то есть около сорока лет, то и выучить язык они могли вполне. Попробуй-ка, отыщи их среди жителей, особенно если они вздумают находиться порознь. Может быть, они вообще жили в разных местах.
«Похоже, - поразмыслив, решил номарх, - как раз на это они и рассчитывают: отсюда и столь долгая подготовка к нападению. Зная, что я их жду, они не нападали до тех пор, пока не подготовили себе надежных путей отхода. Значит, они не такие уж и всесильные и мне нечего опасаться» - заключил он.
Наконец он заговорил:
- Повторяю, мне нужны люди, а не город. Поэтому предлагаю и требую: пусть все жители города выйдут за городские ворота и встанут в ряд, где я прикажу. Так мы легко отыщем воров. Елизар видел их лица, - слукавил он. - Как только мы их схватим, люди смогут вернуться в свои дома, а мы уйдем, получив выкуп. Скажем, вы нам заплатите по три меры зерна и по пол меры серебра на каждого воина. Согласись, это совсем недорого. Да, и вот еще что. Часть моих людей осмотрят город, с тем, чтобы никто из жителей не мог укрыться и избежать проверки. Скажи горожанам, что если кто опасается за сохранность своих вещей, пусть все ценное возьмут с собой. Я обещаю, что не стану отбирать ничего, сверх уговоренного. Все должны быть без оружия.
Это был хитрый ход. Выдвигая такое требование, Муса преследовал две цели. Первая состояла в том, чтобы собственно схватить жрецов; а во-вторых, это же позволяло избежать ответного удара. Теперь жрецы не посмеют пустить в ход свое оружие, опасаясь навредить горожанам.
Парламентеры удалились.
Вскоре ворота открылись, и горожане стали выходить. Мужчины разоружались и складывали оружие возле городских ворот; женщины и дети шли за ними.
Между тем Муса приказал разделить людей: женщин и детей стали выстраивать рядами у городской стены вдоль рва справа, а мужчин – слева.
Солдаты стояли на расстоянии пятидесяти шагов от толпы ощетинясь копьями и стрелами, готовые пустить их в ход при любой попытке вырваться из оцепления.
Таким образом, за спиной у горожан оказался глубокий ров, а в лицо им была направлена холодная сталь и бронза, а также полные призрения и ненависти взгляды измученных трехдневным переходом солдат.
Последними вышли несколько стариков, среди них уже знакомый Мусе парламентер и городское начальство, которые себя пышно именовали царями. Среди них были Цур, Хур, Рев, еще, кажется, Жмур, - их имена были известны Елизару, о чем он и сообщил номарху, указывая на них; были еще пять царьков, имен которых начальник стражи не знал.
Царьки приблизились к Мусе, и сдержанно приветствуя, возвестили, что в городе больше не осталось жителей.
Муса в знак понимания холодно кивнул и в сопровождении начальника стражи проследовал вдоль людского потока, одновременно приказав своим гвардейцам осмотреть город. Осмотреть – мягко сказано: им был дан приказ перевернуть все вверх дном, осмотреть каждую щель, особое внимание уделять загонам для скота, сенохранилищам, и местным храмам.
Мысль о храмах возникла в последний момент. Уж очень странным выглядело исчезновение четверых беглецов в городских воротах. Это выглядело как сговор и преднамеренное укрывательство. Уж не возник из пепла новый храм Атона в Медукене? Храм легко распознать. Может быть, и Батон явился из мрака, в виде какого-нибудь нового понтифика, своего последователя? Если среди жрецов остались живые, то чем же им еще заниматься, как не затуманиванием мозгов? Это излюбленное занятие всех жрецов. Разведка ничего не сообщала о новых веяниях в Медукене, но мало ли? Все может быть. Эта публика изобретательна и коварна, и до поры до времени может скрываться в тени, пока не наберет себе достаточное количество сторонников. Кто его знает, может быть, и стража у ворот была из их числа? И отсрочка нападения на его лагерь была вызвана именно этим: сначала сторонники, то есть твердый тыл, а уж после ночная вылазка.
И неизвестно еще как обстоят дела в действительности. Вполне возможно, что сторонники жрецов имеются и среди его людей. Уж очень все подозрительно складывается один к одному. Вошли в лагерь, спокойно прошли мимо натасканной охраны, бесшумно вскрыли двери и ящик и играючи вышли. Как такое может быть без помощи изнутри?
Муса шел и вглядывался в лица горожан, и чем больше вглядывался, тем больше понимал, что вся его затея никуда не годиться. Лица мелькали и вскоре примелькались. Их не отыскать. Он не знает их лиц. Как же найти их среди тысяч и тысяч горожан? Они в городе, они даже очень может быть сейчас стоят среди этой толпы, смеясь в душе над таким тупоголовым бараном как он и только и ждут, когда ему наскучит разыгрывать из себя ищейку. Даже если перевернуть весь город вверх дном, все равно найдется какая-нибудь крысиная щель, где сейчас лежат камни и папирусы. А дальше будет известно что. Нынче же к вечеру со всей пустыни сползутся пауки и змеи или приползет одна единственная, но к нему….
Что же делать? Тут не до милосердия. Выбор невелик: или он или его; ладно бы только он: что будет с его народом? Их всех ждет страшная смерть. Разве жрецы оставят их в покое? Камень теперь в их руках, и значит, как только жители этого города разойдутся по домам, а хетты уберутся восвояси, где-нибудь под Терриконом их настигнет возмездие. Хеттам конец. За проступки царей обычно расплачивается народ. Им придется заплатить за убийство понтифика и жрецов, за разрушение храма Атона. Ребята из этого осиного гнезда годами терроризировали целую страну, свою родную страну, что им хетты?
Напряжение нарастало. Номарх нервничал. Он еще раз прошелся вдоль рядов. Их нет. Это конец и провал. Они тут, и они будут мстить. Что же делать? Сорок лет страданий и такой ужасный конец. Может быть, уйти самому и тем самым спасти свой народ? Но спасет ли он этим народ? Кто знает, что твориться в головах у этих фанатиков – жрецов Атона?
Так что делать? Может предложить жрецам самим выйти из толпы, угрожая убивать жителей по одному? А если не выйдут и придется убивать? Поднимется вой и плач, и безоружные мужчины сорвутся толпой и сомнут строй его солдат. Стоит побежать одному, как вся разъяренная толпа кинется вперед. Всего пятьдесят шагов. Начнется резня и еще неизвестно чем все закончится. Это не выход. Действовать надо внезапно и быстро.
К Сету все! – слабым не место в этом мире. Или он, или его – третьего не дано. Не нужны ему больше камни. Его люди, его народ, в нечеловеческих условиях долго ждали нормальной жизни, и они будут жить достойно.
Номарх бился честно, преданные ему люди были с ним все это время, и он заплатит за их жизнь любую цену. Это тяжелое решение, и никто не вправе судить его за это. Он не испытывает ни злобы, ни ненависти к жителям этого города, но среди них есть его враги, враги коварные и беспощадные. И сейчас они трусливо спрятались за спинами горожан. Так пусть же кровь этих людей будет на их совести!
Увы, выбора нет.
Номарх отошел в сторону, подозвал к себе Елизара и спокойно, с равнодушием, с каким обычно приказывают подать завтрак, вынес чудовищный приговор:
- Убейте их всех.
А что ему еще оставалось делать?
Елизар от неожиданности закашлялся, его глаза полезли на лоб. В воздухе повис немой вопрос.
Номарх повторил, да еще как повторил:
- Убить всех! – раздельно произнес он и тут же поспешно добавил: - Это не моя воля. Мне приказал Сущий…. Ты знаешь, что нас всех ждет в случае неповиновения: смерть долгая и мучительная. Ко мне это тоже относиться. Они нарушили закон, творили тут мерзости и за это должны быть убиты – на то воля Отца. Все понятно?
Елизар сквозь зубы процедил: «Есть», но все равно с дрожью в голосе посмел уточнить:
- А дети? Номарх? Дети? Их тоже убить?
Муса с каким-то неразборчивым бормотанием возвел глаза к небу, будто испрашивая разрешения у своего небесного покровителя, и вскоре уточнил:
- Оставь в живых девочек, всех девственниц. Возьмем их в наложницы. А мальчиков придется убить. Они будут мстить… - сказал Муса и отвернулся.
Борода предательски задергалась, на щеке показалась скупая мужская слеза.
Девушек отличить легко. Любой хетт знает с детства: волосы всех замужних женщин укрыты платками, которые повязаны особым способом. И женщина, которую видел Елизар, так же носила покрывало.
Решение пощадить девушек номарх принял, поддавшись внезапному порыву, и сразу же пожалел об этом. И тут же его осенило: если он ошибается, и жрица останется жива, это быстро выяснится. Всех подозрительных можно будет допросить, а если потребуется, даже убедится в девственности. Непорочных жриц Атона не бывает. Кому, как не номарху знать это. Оно и к лучшему – будет с кого спросить. Она ответит за все. И она обязательно скажет, где камни.
Итак, решение принято. Отступать нельзя.
Солдаты во главе с Елизаром отделили и отвели в сторону девочек и девушек. Затем вдоль строя пронесся зловещий, передаваемый из уст в уста шипящий звук - «Сущий» и внезапно на горожан обрушилась туча стрел. За десять минут солдаты опустошили свои колчаны. Прошел час и солдаты добивали мечами и копьями последних, кто еще подавал признаки жизни.
Были среди солдат и такие, - всего двадцать человек из разных подразделений, - кто отказался выполнять приказ. Один и них, как выяснилось, охранял шатер с ящиком в ту ночь, когда пропал камень. Это обстоятельство номарх истолковал как подтверждение измены, хотя на самом деле это было всего лишь простым совпадением. На допросе солдат ни в чем не признался, да и собственно, теперь, когда все жители Медукена умолкли навсегда, его признание не имело никакого значения. Солдат, отказавшихся выполнять приказ, тут же прикончили и сбросили вместе со всеми в ров у городской стены. С убитых жителей предварительно сняли все украшения и забрали все ценное, включая пригодную к носке одежду и обувь.
Ров заполнился до самого верха. Убитых не считали. Зато посчитали живых: только девочек и девушек было около тридцати тысяч. Позже даже составили подробный отчет* в содеянном, где с бухгалтерской точностью, по пунктам, была расписана вся захваченная добыча .
Итак, со жрецами было покончено. Теперь предстояло обыскать город. Муса приказал вынести из города все ценное – золото, серебро, медь и прочее, - особое внимание он приказал уделить книгам, любым записям, нести все необычное. Все это подлежало сдаче в общий котел, после чего добычу предполагалось разделить. Большая часть награбленного должно было идти в казну.
Еще до вечера у городских ворот высилась груды ценных вещей. Одного только золота была огромная куча в человеческий рост. Серебра и меди набралось двадцать повозок, не говоря уже о скоте, запасах продовольствия и плененных девушках.
Там было все, но не было того, ради чего все затевалось: не было утраченных папирусов, не было камней, ни синего никаких других, кроме драгоценных, но абсолютно бесполезных. Не было там еще кое-чего. Среди изделий из золота не было ничего похожего на золотой нагрудный знак в виде солнца. Но о том, что он там непременно должен быть, Муса и не догадывался.
Понятно, золото Мусу интересовало меньше всего – он бы сам с радостью отдал бы все свое золото за камни; но как раз камней и папирусов в городе не было. Их искали три дня, перерыли все вверх дном, нашли еще с десяток различных тайников, полных золота и серебра, но того, ради чего и затевалась эта авантюра, не нашли. Не было ничего похожего и на храм Атона, даже намека на жилище жрецов не было.
Прошло четыре дня. Все это время он провел в хлопотах, лично осматривая мертвый город. Наконец Муса понял, что поиски оказались тщетными. Камни скрыты среди городских построек и спрятаны так, что их поиски могут продолжаться еще сто лет и так же оказаться безрезультатными.
В одном была уверенность: жрецы, кто бы они ни были убиты и лежат сейчас вместе со всеми в городском рве. Эта уверенность росла с каждым днем: никто не нападал, никто не пытался мстить; змей, пауков, скорпионов в пустыне было не больше обычного, и вели они себя обыкновенно: днем спали, а ночью лазали себе, никого не трогая, занимаясь своими делами. Жрецы не мстили, хотя давно могли бы уже пустить в ход свое оружие, и этому могло быть только одно верное объяснение: их нет среди живых. Будь на их месте любой, он не остался бы равнодушным к массовому убийству.
И жрицы Атона среди наложниц тоже не было. Ни одна из девушек не вызывала подозрений.
Когда номарх окончательно убедился, что угроза миновала, он приказал сжечь и разрушить Медукен до основания, срыв даже стены. Еще через неделю на месте некогда цветущего города высилась груда развалин. Камни и папирусы навсегда были погребены под ними. По крайней мере, так ему казалось.
Теперь для него все закончилось: камни были утрачены навсегда, и его ждала еще долгая жизнь заурядного царька. Его тайна так и осталась его тайной, он унес ее с собой в могилу; он мог бы еще многое унести с собой, если….
Кто его знает, что стоит за большинством «если» и кто его знает, что имел в виду Батон, пророчествуя пред смертью. Бывшему номарху никто не мстил, хотя и прожил он всю жизнь, ожидая обещанное возмездие. Говорят, ожидание хуже смерти….
--------------------------------------------
*Отчет сохранился, документ озаглавлен "Числа". Желающие могут с ним ознакомиться. Где искать - надеюсь понятно.