Поиски затянулись. Мы уже час шли по уходящей в глубь леса тропе, но Шестого нигде не было, как будто деревья по собственной воле укрывали его от нас, заманивая в чащу. Пока неясно, успеем ли мы до темноты и, главное, до начала испытаний.
- Первый, - мягким голосом позвал меня Жердар, местный егерь, согласившийся отправиться с нами на поиски. - Смотрите.
Жердар склонился над едва заметной вмятиной, спрятанной в кустах на обочине тропы. Это был наполовину заметенный след армейского сапога. Значит, Шестой допустил промах, и скоро все кончится.
- Это он? - спросил Жердар с фальшивым сомнением. В его умных глазах плясало самодовольство. Надо осадить его.
- Скорее всего.
Егерь улыбнулся. Его целеустремленная худая фигура плыла над травой и корнями, не производя никаких звуков, словно сливаясь с лесом, указывая нам, городским жителям, на то, что наша походка неуклюжа, а инстинкты – неразвиты. Без него мы бы ничего не нашли, и он знал это.
Мы прошли еще несколько метров и, не увидев новых следов, вернулись к первому. Я велел своим людям свернуть с тропы. Поначалу кустарник был мягкий и податливый, словно муляж, прячущий от лишних глаз еще одну тропу, но вскоре сменился едва проходимыми зарослями. Там же Третий увидел вторую зацепку – придавленный к земле малиновый куст. Егерь снисходительно улыбнулся. Пятый довольно присвистнул и похлопал Третьего по плечу. Новый отпечаток явно не пытались замести, предполагая, что здесь мы не будем искать.
Мы свернули, снова оказавшись в едва проходимых зарослях кустарника. Все, кроме, разве что егеря, которому было наплевать, надеялись покончить с поисками не отходя далеко от тропы, - глухая чаща без света и воздуха, с хлещущими по лицу ветками, в одинаковой степени пугала и профессионалов и новичка Третьего, бывшего до разоблачения нашего друга Шестым, и теперь занявшего его место.
Несмотря на волнение, монотонный ритм нашей ходьбы сместил мои мысли от действительности, возвращая к истории падения нашего Шестого, истории, которая вызывала смесь удовлетворения (ведь предатель был выявлен) и тошноты. Как же так, чтобы нашего Третьего понизили до ранга Шестого, и не по мелкой провинности, а по причине самого настоящего предательства? До какой степени отвращения к нашей работе мог опуститься этот человек?
Но важно найти корни проблемы, а началось все, как и во всех случаях профессиональной деградации, с несчастья в личной жизни, - от Шестого ушла жена, вскоре после этого скоропостижно умер отец. Своей матери он не знал. Оставшись разведенным сиротой, он, по выходным, когда нас на автобусах вывозили в город, бесцельно блуждал по улицам и занимался, по его словам, "общественной деятельностью", не объяснив толком, что он имеет в виду. Общение со своими немногочисленными домашними друзьями он прекратил.
Тайна его "общественной работы", вскоре раскрылась: Четвертый, случайно идя по улице во время побывки, с удивлением заметил, как Шестой стоит на обочине шумной городской автострады и ловит такси для слепых. Меня удивило, что Шестому не пришло в голову доложить о наличии слепых в городе мне (в соотвтетствии с уставом), - возможно, как я подумал тогда, по причине своего чуть инфантильного характера, он всерьез полагал, будто нам не станет об этом известно. Теперь ясно, что дело не только в инфантильности – он проверял почву для дальнейшего вредительства.
Вскоре после разговора с Четвертым слепые, по приказу начальства, которому о них доложил я, были спешно вывезены за городскую черту, в дальнюю от фабрики сторону, а Шестой после этой истории как-то немного скукожился, и, по всей видимости, на время отложил диверсионные планы.
Второй, с которым они были дружны, передал мне содержание занятного разговора, имевшего место между ними около года назад. Разговор велся вскоре после истории со слепыми.
- Я сегодня проснулся раньше будильника, - сказал Шестой. – И сразу подумал о том, что неплохо бы выброситься из окна какой-нибудь многоэтажки. Говорят, быстро теряешь сознание в полете. Подумав это, я сразу же снова заснул, и мысли перетекли в сон. Мне приснилось, что я пытаюсь вылезти в очень узкий оконный проем, но меня хватают сзади за ноги, а из нижнего окна за руки, и тащат, каждый в свою сторону.
- И кто перетянул? – спросил Второй.
- Тот, кто тянул снизу оказался будильником, - ответил Шестой с усмешкой.
В этом полушутливом разговоре уже заметен нездоровый настрой Шестого, возможно и послуживший причиной его дальнейших поступков.
Мы все-таки зашли в чащу. До темноты, а значит и до начала испытаний, оставалось полтора часа. По-прежнему попадались следы армейских сапог, но беглеца нигде не было, а мои мысли, словно в ловушку, уводили меня от тропы, как ни пытался я сосредоточиться на реальности...
Был февраль, стояли такие холода, когда людям, вроде Шестого трудно побороть чрезмерный румянец, и он, видимо от нехватки витаминов, влюбился в женщину странного происхождения (откуда-то с севера), о характере которой не хочется и вспоминать. Я как-то побывал у них в гостях, в рамках, так сказать, сближения с членами коллектива (я ко всем подчиненным иногда захожу), и вышел оттуда еле живой от бесконечных фальшиво-эстетских разговоров, удушающих духов и пианино. Он страдал из-за нее, и в апреле, когда они уже почти расстались, выискивая, по привычке, на костяшках пальцев 30-ые и 31-ые числа, все никак от волнения не мог дойти до 31-го июля. В этот день, как он после рассказывал Второму, глядя на него уже спокойными глазами, он предполагал забыть о ней. Кстати сказать, когда Шестой начал заниматься своей противозаконной деятельностью, то еще, если верить его установке, помнил о той женщине.
Итак, полгода назад, в испытательном отделе завода, за политическую сохранность сотрудников которого отвечает наш отряд, произошла утечка газа ретана, необходимого для первой фазы испытаний. Один человек погиб, двое лишились рассудка, увидев под воздействием газа нечто, повредившее их психику. Виновных не нашли, но теперь очевидно, что за взрыв отвечал Шестой, тогда совравший, будто находился в отпуске (какой-то электрик с лысиной и на затылке и на лбу, скорее всего за взятку, подтвердил его алиби). Только у Шестого был бесконтрольный доступ к нужному вентелю, а также, как показало расследование, работавших с газом неофициально курировал он. С тех пор началась череда аварий в разных отсеках нашего производства, что привело к незначительному, но неприятному, количеству жертв. Тщательное расследование медленно, но верно тянулось к Шестому. Вскоре был подготовлен доклад, выводы которого не оставили ни у кого сомнений, однако начальство велело не трогать пока диверсанта, чтобы дать выдать себя или вывести нас на его кураторов. Мне велели отдать приказ усилить слежку и подключить к процессу весь наш отряд.
Несмотря на вынужденную проволочку, не оставалось сомнений, что вскоре он попадется, так как действовал он топорно и неуклюже.
Второй, ставший за время работы самым близким товарищем предателя, описывал его поведение в то время, как эксцентричное, чрезмерно инфантильное, странное.
- Я как-то рассказывал моей (ласкательное имя бросившей его женщины странного происхождения), как, подъезжая к ней на полузапотевшей автобусосубмарине, наблюдал за тарелками безногих фонарей, перелетевшими из левого окна в правое, к которому я прислонил свою отросшую голову. Отросшую голову? – переспросил он сам себя, передразниавая Второго. – Да-да, отросшую голову. Не заросшую, а отросшую. Понимайте, как хотите. – добавил он и почему-то больно дернул Второго за ухо.
- Чуть не оторвал, - горько качал головой Второй в беседе со мной.
- Я ей это рассказывал, а она смеялась и не к месту цитировала Кортасара, кажется что-то из "Моего Мануэля", просто так, чтобы поиздеваться над моими наблюдениями. Злая женщина. Моего Мануэля? Нет, "Книга Мануэля"! Вот!
- Я не читал, и о таком писателе не слышал, - прокомментировал для меня Второй.
За несколько недель до бегства, Шестой вдруг решил обсудить ситуацию на заводе и почему-то выбрал для этого не Второго, а менее близкого ему Четвертого, видимо, заподозрив, что через Второго его слова попадают ко мне. Не хочется вспоминать всю эту запутанную, морализаторскую и конспирологическую ерунду, которую нес тогда Шестой, но теперь, когда его диверсионные побуждения стали очевидны, та околесица кажется мне достаточно важной для понимания характера этого человека.
- Мы окружены лесом. А в тоннелях, прорытых под лесом, спрятаны запасы бракованной продукции, - шептал он, прислонив (совсем отросшую!) голову к холодному мартовскому окну на последнем этаже Главного здания. Он сидел, закинув обе ноги на подоконник и наблюдая за тем, как полуденное солнце топит в растаявшем снеге рытвины заводского участка, как сверкают на нем огромные баллоны с ретаном. – На случай, если кто-нибудь решит сбежать. Они лишат нас всех рассудка или убьют, и спишут это на сложные рабочие условия в изоляции. Так больше не может продолжаться... Мы должны заявить, остановить это безумие, которым они тут занимаются...
- Но ведь страна без нашей продукции... – пытался возразить Четвертый (скорее всего, так он "возражал" пересказывая беседу мне, но спишем это на природный страх перед начальством. Четвертый действительно верит в наше дело).
- Страна переживет! – крикнул Шестой и испугался собственного эха. – Мы разрабатываем... Мы разрабатываем...
Он нервно взмахнул руками, чуть не сбросив с носа очки.
- Понимаешь, - он нагнулся к Четвертому и тот почувствовал отчаянный, нездоровый (и, наверное, дурно пахнущий) жар его дыхания. – Я после нее не могу быть людоедом...
- Стойте! – крикнул никогда не кричавший в лесу егерь.
Мы застыли, мгновенно поняв, что это был приказ. Ужас в голосе егеря заставил нас забыть о субординации.
Мы застыли посреди небольшой опушки, холодно освещаемой лучами заходящего солнца, непохожей на остальной лес, как будто выдернутой из какого-то фильма.
- Слышите? – прошептал егерь.
Из-под земли доносился странный шум, напоминающий чавканье плохо смазанных пружин.
- Слышите? – повторил он. Его глаза округлились, как у мухи, попавшейся на клей.
В этот момент из зарослей вышел напоминавший Шестого старик. Почти облысевший, блеклый, с трудом шевеливший ослабшими конечностями. Он упал на колени перед нами и застонал, как будто то, что он собирался сказать приносило ему физическую боль.
- Уходите, уходите... Я не понял, они хотели... Это им и было нужно, чтобы я... вы... пришли сюда. За мной. Я людоед.
- Понятно, - сказал я, еле сдерживая слезы, и все же строго, чтобы не нарушать порядок. Впрочем, я все понял сразу, как только увидел его, моего дорогого бывшего сотрудника Шестого, пусть и предателя. Какая теперь разница?
Испытания не собирались откладывать до нашего возвращения, они начнутся вот-вот, - это очевидно, ведь за нами никого не прислали, а связь давно не работает. Также понятна и целесообразность введения меня в заблуждение по поводу Шестого, - им нужен был в одинаковой степени ненавистный нами объект. Использовать животных они не могли, ведь целью секретного эксперимента под руководством Вячеслава Петровича Иголкина, моего непосредственного начальника, которого я очень уважаю за широту кругозора и блестящий аналитический ум, явно было исследование влияния паров ретана на нашу психику. А на людей они влияют по-разному (что у животных не наблюдается), - у кого-то вызывают жалость, у кого-то агрессию, кого-то уводят в мир воспоминаний, а кого-то намертво привязывают к реальности. Если бы не диверсии Шестого, мы бы все разом не оказались в этом лесу, да еще и с единой целью (это называется корреляция начальных условий), схожее понимание которой и стало трамплином для потрясающего эксперимента Вячеслава Петровича по выявлению различной реакции на ретан у человеческих особей. О таких экспериментах давно поговаривали на заседаниях, но я не знал, что нас выбрали в качестве подопытных. Что ж, это не худший вариант. Вот только интересно, кто же ты, - следующий Первый?
Напоследок напомню, может тебе пригодится:
Второй, толстый, с родинкой над слишком широким ртом (его большие уши дрожат). С тоской он вспоминает теперь, как они вместе с Шестым ловили такси для запрещенных фабрикой слепых, и дул ветер, и слепили фары и всем было весело. Третий, коренастый, с квадратной головой в душном воротнике защитного костюма, любит сам с собой играть по ночам в "дурака" под какую-то нелепую музыку, вздыхает, жалеет, боится. Четвертый – интеллигент, моральный авторитет, хоть и доносчик, – уже обо всем догадался и строго смотрит своим носом на меня, втайне боясь потерять надежду. Пятый – по-доброму хитрый, любит обмануть и тут же признаться, наслаждаясь замешательством других, вроде всегда веселый, но в душе довольно нервозный и раздражительный тип. Он догадывается, но незаметно, чтобы не напугать остальных, а то он сам испугается.
Их лица лучше любых докладов. Как же повлиял на них ретан? Датчики, спрятанные под землей, в скором времени расскажут об этом нашим сменщикам. Возможно, он сделал их лучше.
До взрыва мины, на которую наступил Второй, за милисекунду до крика егеря (дурак, думал, что выдуманный им лес спасет нас), осталось несколько секунд. А лес молчал, испуганно дожидаясь конца. Очень тихо в этих парах без цвета и запаха, на этой ретановой опушке.
Ноль.
Кривая река вытекала из глаза темного колокола-следователя в шесть часов. Доброе утро.