О творчестве Анатолия Резнера и о создании романа

Анатолий Резнер
Вместо предисловия.

Что хочет автор? Автор хочет издавать свои произведения и знать, что его читают. Для творческого роста автору нужна здоровая критика. Благодаря сетевым литературным сайтам мне, как автору, открылась возможность открыть читателю страницы своих "нетленок", получать отзывы и реагировать на них. За два года пребывания на сайте Проза.ру я заметил: малые формы литературных произведений читаются охотнее крупных. Век скоростей - ничего тут не попишешь. Образно говоря, читатель стал тороплив, измельчал, предпочитая разглядывать дешёвые натюрморты вместо эпохальных картин вроде "Явления Христа народу" Иванова.

Если же говорить прямо, меня раздосадовал интенсивный интерес к моему, пусть не эпохальному, но довольно-таки серьёзному роману "Изгой или повесть о Шёлковом Каштане". Раздосадовал не сам интерес, а интерес молчаливый!.. Не может читатель осилить такое количество страниц? Ему не интересно? Нет, говорят мне, ты, дорогой, поднял уж очень сложные проблемы, на которые так сразу не среагирует ни один уважающий себя критик, - дай время!..

А мне "уж невтерпёж"!..

Под лежачий роман читатель не плывёт. О продвижении произведения в читательские массы автор должен заботиться сам. Такое заключение мотивировало меня провести небольшой анализ собственного литературного творчества через призму романа "Изгой..." Иначе он затеряется в Сети и скиснет.

Избегая "якания", отойду в сторонку, буду называть себя в третьем лице, а под занавес помучаю вопросами, на которые приходилось отвечать чаще всего...
АР

*

Итак, конец марта 1985 года, юг Западной Сибири, суровая Кулундинская степь. На берегу озера дымит труба химического завода, рядом расположился массив посёлка Боровое. Здесь жил и работал Альберт Штейнгауэр - парень с романтической душой и протестантским характером. Это был человек, "жизнь которого заходила в мрачные тупики бытия, но ненадолго, не в одиночку, плывя по волнам романтизма с его вечными как книга книг вопросами: кто я, в чём смысл моего существования, и в отчаяние, в депрессию не впадая".

Автор так выстроил экспозицию романа "Изгой или повесть о Шёлковом Каштане", что с первых же строк рассказа о главном герое настраивает читателя на нетерпеливое ожидание завязки конфликта, зачинщиком которого должен стать Альберт Штейнгауэр. В романе, казалось бы, ещё ничего особенного не произошло, автор как бы закрадывается в подсознание читателя и оставляет там первое впечатление о мыслях и настроении героя, экспозиции действия:

"Картина заводской весны показалась Альберту уродливой. Неприязненно передёрнув плечами, он перекинул смущённый взор выше, туда, где голубело высокое небо, а здание цеха, клонясь назад, плыло по нему за лёгкими громадами белых облаков и не могло уплыть, удерживаемое властным притяжением земли".

Чувствуется: Альберт мечтает о свободе, но имеющие над ним власть используют его по своему усмотрению. Мотивация для изменения ситуации у Альберта просматривается чётко и сильно. Не достиг он лишь осознания губительной для него действительности, не получил сердечного толчка к поворотному действию, чтобы вырваться со дна жизни на её высоту и простор.

Действие начинается неожиданно, сразу же перерастая в противостояние двух товарищей по работе - Альберта Штейнгауэра и Вальки Кудряша по прозвищу Цыган, затеявшего воровской промысел на заводе среди белого дня. Цель Цыгана - строительство крепкого особняка, достижение благосостояния за счёт других. "Крутиться надо! Без этого - ни тпру, ни но!" - жизненная установка вора.

Альберта "коробит, когда говорят: крутиться надо! К чему призываете?" - негодующе вопрошает он. - "К воровству? К разбою? А потом обижаетесь, что цивилизованный мир называет россиян ворами?"

Мы, люди, не научились обходиться без конфликтов. Конфликтуем мы ежедневно, ежечастно. Конфликтуем с неприятностями, с самими собой, с окружающими людьми, даже природа, климат на планете  - отражение нашего вмешательства, настроения, отражение наших конфликтов. Однако не каждый конфликт становится поворотным пунктом на жизненном пути. Противостояние Цыгану и вышедшим на авансцену Пине и Садисту открывает глаза Альберту на всеобщую деградацию рабочего коллектива, озаряет мозг идеей борьбы "за очищение душ человеческих от скверны".

 Взволнованный открытием Альберт делает решающий шаг, произнеся подходящие случаю слова: "Вы помогли ему украсть". Он понимал, что "обрекает себя на изнурительную войну с сильным противником, поскольку мирно такое заявление закончится не может - не такой уж он наивный, чтобы обманываться".

 " - Ты серьёзно? - наигранно-удивлённо спросил он (Садист), оставляя шанс (Альберту) повернуть вспять, превратить всё в игру.
Альберт Штейнгауэр шагнул в бушующее пламя:
- Как никогда!"

Роман - художественное творение автора с большой долей биографического материала. Известно, что в мае 1985 года в многотиражной газете Производственного Объединения "Алтайхимпром" была напечатана заметка под заголовком "Спирт и круговая порука", подписанная председателем Общества борьбы за трезвость Гольцевым Александром Николаевичем. В заметке рассказывается о прошедшем в производстве №2 собрании коллектива цеха и разборе конфликта между коллективом и будущим автором романа. Если учесть время проведения собрания, написания заметки Гольцевым, подготовки и выпуска газеты редакцией,  становится понятным - конфликт вызрел к началу горбачёвской антиалкогольной кампании, к началу "перестройки, гласности и демократии". Спустя время имя автора романа появится под журналистскими работами в газетах Алтая, в центральных изданиях, начнёт будоражить общественное мнение.

Впрочем, к содержанию романа и авторской судьбе мы ещё когда-нибудь вернёмся. Некоторые откровения автора в публицистической новелле "Моя жизнь" можно прочесть прямо сейчас и здесь:  http://www.proza.ru/2013/06/29/1693
Анализируя главное произведение Анатолия Резнера, писателя, члена Международного Союза Писателей "Новый Современник",  поговорим...

...О влиянии на творчество писателя литературных направлений эпохи

Прежде чем говорить о литературных направлениях эпохи, под влиянием которых в "лихие" годы создавался роман "Изгой...", я хотел бы ещё раз обратить внимание читателя на конкретно-историческое время создания произведения и время в самом произведении - это начало 1985 - конец 1995 годов прошлого столетия, и оно совпадает друг с другом. Это было время подконтрольного власти "всепобеждающего социалистического реализма" и борьбы писателей и публицистов за свободу слова.  Зажатые в тисках советской цензуры, творческие люди - художники, музыканты, писатели - просто обязаны были в своём творчестве не отражать социально-культурного и политического негатива в "единственно верном социалистическом обществе", а изображать только солнечный позитив жизни героев и народа под "мудрым управлением" "ума, чести и совести нашей эпохи - КПСС".

И всё было бы хорошо, если бы реализм советской эпохи действительно был бы хорош. Но это было далеко не так - асфальтовую корку запретов цензуры постоянно взламывали сильные ростки авангарда и модернизма - неофициальных протестных и правдивых до зубной боли совпартаппарата направлений в литературе, кино, музыке, живописи... Писатели этих направлений вплоть до 80-х годов считались злобными хулителями достижений советской культуры и народа, их врагами, питающимися "гнилыми плодами культуры западной".  Проводников новой культуры клеймили позором, высылали из страны, сажали в тюрьмы, превращали их жизнь и жизни их родных в ад.

И это не просто слова. Только с приходом литературной оттепели в руки читательской аудитории попали "Архипелаг ГУЛАГ", "Раковый корпус" Александра Солженицына, "Колымские рассказы" Варлама Шаламова", "Дети Арбата" Анатолия Рыбакова и "Доктор Живаго" Бориса Пастернака...

Если же говорить о российской немецкой национальной литературе, в которую вписано имя Анатолия Резнера, то и сегодня ещё она стыдливо игнорируется многими издателями.

Что касается автора романа "Изгой или повесть о Шёлковом Каштане", то ещё в середине 90-х годов в  журналистских кругах можно было услышать рассказы о том, что собкор немецкой газеты "Нойес Лебен" "загнан властью в пятый угол", написанные им "Страдания последнего собкора" не публикуют, его постигла участь "вечного безработного", и все потому, что он показал себя слишком уж независимым. Лишь в Москве, в "Нойес Лебен", лишённой государственных дотаций и поддержки аппарата ЦК КПСС, вышло интервью автора с самим собой, но его уже не заметили - к тому времени раздрай охватил "всех и вся". Символична и наглядна судьба Анатолия Резнера и в "социально справедливой" Германии - с февраля 2002 года он - безработный. Это что - политическое преследование неугодного?!.

Авангард - это передовая линия. В этой линии идут люди, кто хочет двигаться вперёд, кто хочет развиваться сам и вести за собой других, более робких по натуре.

"Я был настроен на борьбу с "пережитками прошлого" и вступил в неё убеждённым в необходимости перемен, - рассказывает Анатолий. -  "Ветер подул - ожидай перемен!"  - пульсировали в моей голове слова стихотворения Николая Черкасова".

Придя в редакцию славгородской газеты летом 1987 года, - шёл второй "перестроечный" год, -  ещё не освоившись как следует, Анатолий Резнер уже затеял журналистское расследование против коррумпированной власти города!..

 "И если бы не "политический плюрализм" тех дней, сидеть бы мне в тюрьме, поскольку рьяные службисты при разборе статьи и действий услужливо подсовывали вышестоящему начальству статью "За клевету"!.. Однако ростки взломали "асфальт" и ветер перемен сдул власть предержащих в архив истории..." - говорит автор "Изгоя...

- Анатолий, как бы ты назвал направление литературы, в котором создавал "Изгоя..."? - спросил я его, переминавшегося от скуки в сторонке.

- Я бы назвал его весенним горным потоком, - усмехнулся он. - Кто-то из великих нарисовал такую картинку: жаркое солнце оттепели растопило снега и ледяные торосы в литературном ландшафте, лавина произведений сотен тысяч авторов хлынула в интернет, издательства потонули в массе рукописей, читатели пресытились узнаванием неизвестных страниц истории, чтением вдруг ставшей доступной всемирной литературы всех жанров и направлений.  Да, это горный поток. Нужно быть сильным писателем, чтобы стать базальтовой скалой, возвышающейся над бешеной стремниной...

Место "Изгоя..." на книжной полке читателя

В годы, предшествовавшие созданию "Изгоя...", российская немецкая национальная литература в России и на Алтае - родине автора, находилась под жесточайшим прессом цензурного надзора. Тут необходимо сказать, что российские немцы, несмотря на массовое движение за возрождение, до сих пор предъявляют претензии правительству России в отказе от полной реабилитации. В условиях, когда общее образование немцев благодаря советской политике последовательной ассимиляции народа сильно отставало от "русского старшего брата", немецких книг на полках магазинов практически не было. С творческим наследием писателей алтайским немцам можно было познакомиться разве что через газеты "Роте Фане" и "Нойес Лебен", родившимися в родном Анатолию Славгороде и далёкой Москве в 1957 году, в один месяц и год с ним, в 80-х годах  появлялся журнал "Хайматлихе Вайтен", позже он, по его рассказам, получал из Москвы и Германии наборы журналов Землячества немцев из России "Хайматбух", романы Конзалика на немецком языке.

"Для меня, рано потерявшего отца - уроженца Марксштадта, и выросшего с русской матерью в русско-немецком окружении на окраине крестьянского пригорода Славгорода, русская литература оказала наибольшее влияние, - говорит о себе Анатолий. - Язык моего творчества позволяет мне выразить себя полностью. Мне жаль, что мой немецкий оказался в положении изгоя. Владею я им хорошо, но творческим он не станет, если только моя жизнь не продлится до ста лет. Особенность положения такова, что русский язык активно помогает немецкому подняться из грязи, куда втоптали его неумные вершители судеб человеческих. Если вы хоть раз заглянули в психологию национальной идентификации человека, то сразу определите, как много тайн скрывается в этой области, изучающей и национальные меньшинства. Немецкая культура в целом идентифицировала моё юное сознание как родное лицо, и я, получая паспорт, записался немцем. В 70-е годы я не мог предвидеть будущего, не мог лицемерно выбрать национальность ради выезда из страны "за колбасой" спустя четверть века, но я уже знал о нелёгкой судьбе немца, которую выбрал, и сделал свой выбор без колебаний даже после совещательного разговора с матерью, которую сильно любил, никогда в выборе национальности не раскаивался и не раскаиваюсь теперь, когда испытываю трудности в Германии из-за русского наследия.

Я благодарен Виктору Дизендорфу, известному "возрожденцу", историку-демографу, писателю, высоко оценившему "Изгоя...", поставившего его на книжную полку в один ряд с лучшими произведениями российской немецкой литературы;  я благодарен Гуго Вормсбехеру, одному из лидеров немецкого движения за реабилитацию и возрождение народа, также историку, писателю и публицисту, внёсшему моё имя в список избранных авторов. Не могу не отдать дань признательности Иосифу Шлейхеру, коллеге, журналисту и историку, одному из руководителей передвижной общегерманской выставки о судьбе российских немцев - "Народ в пути", - за помощь материалами по истории российских немцев, за  наставления "на путь истинный", за признание "Изгоя...". А чего стоит поддержка одноклассницы и подруги семьи, Лидии Гура и её мужа Олега, в дни чёрные и белые, кому я в знак благодарности и от чистого сердца подарил первый экземпляр изготовленной моими руками книги с романом "Изгой.."

Роман, естественно, отличается от изданных в прошлые и нынешние годы произведений писателей российско-немецкого литературного направления. Отличается не только авторским стилем художественного изображения действительности, но и фантасмагорией - художественным вымыслом, неотличимым от реального видения мира.
 
Получая отклики на роман из родных сибирских мест, Анатолий с удивлением смотрит на себя  глазами старых друзей, пытаясь найти то общее, что находят в "Изгое..." и произведениях Дарьи Донцовой или, например, Василия Шукшина, любимого земляка из Сростков, или уроженца Славгорода, талантливого режиссёра Владимира Хотиненко...

"Меня лично это не удивляет, - говорит писатель Райнгольд Шульц. - Талант - вот что их объединяет".

Судьба Анатолия Резнера (Anatoli Roesner) и его творчество не оставляют равнодушным. Неравнодушие ставит вопросы.

- Анатолий, твой роман предваряют слова благодарности и любви в адрес жены Надежды: "Без любви и участия, без поддержки и осмотрительности, без понимания и проницательности, без терпения и подсказок, которыми ты осыпала меня три с половиной десятка совместно прожитых лет, не родилась бы эта книга..."

АР: - Так и есть. Надежда - единственный человек, кто шёл со мною все эти годы рядом.

- "Страх? - говорите, генерал, движет нами, журналистами, и мной в частности? Да, чёрт побери, страх! Тут Вы попали в точку. Я даже могу Вам, генерал, рассказать кое-что о его истоках..." - эпиграф романа, слова взяты из книги Евгении Албац "Мина замедленного действия. Политический портрет КГБ". Нет, нет, смысл цитаты понятен, - страх этот очень хорошо знают пережившие послевоенную трагедию народы бывшего СССР. И истоки этого страха изложены в романе недвусмысленно. Наверное, есть ещё одна разгадка. Но какая?..

АР: - И не одна. Мною двигал страх повторения известной истории в отношении российских немцев. Невоссоздание республики на Волге обернулось нашим выездом на историческую родину. Это был открытый протест против национальной политики правительства СССР и России. Но это был и отказ от борьбы за республику. Мне трудно представить, что случилось бы, будь республика восстановлена. Боюсь, без драки не обошлось бы. Это показали организованные против нас демонстрации протеста местного населения. Вряд-ли наша молодёжь не пошла бы стенкой на стенку. На наших съездах в Москве это опасение высказывали многие. Мною, журналистом тех лет, в моей работе двигал и страх политического преследования за инакомыслие, за отказ от сотрудничества с властными структурами. Я писал роман вопреки страху быть пойманным за "ересью", быть арестованным по подлогу, осуждённым и дело своей жизни не сделавшим. Этого, слава здравомыслящим, не случилось.

- В "Изгое..." можно заметить подражания и даже заимствования из произведений российских немецких писателей, иногда - ну слово в слово!.. Заимствования плагиатом не назовёшь, и всё же - что это за прием такой ты применил? Насколько я вижу, художественным словом ты не обделён!..

АР: - Всё достаточно просто. Проходят годы, слово и дело наших историков, журналистов, писателей вытесняется на задний план. Я намеренно использовал значимые для меня и подходящие по сюжету авторские выражения Ивана Шелленберга, Льва Малиновского, Иосифа Шлейхера, Герхарда Вольтера. Использовал так, чтобы они были узнаваемы, чтобы читатель захотел их прочесть. В предваряющем роман тексте указал: "В описании реальных событий и их участников использованы открытые источники информации и личные наблюдения автора. Автор от всей души благодарит Ивана Шеленберга, Иосифа Шлейхера, Льва Малиновского, Герхарда Вольтера, чьи работы цитировались или нашли отражение в романе с целью позитивного восприятия читателем описываемой эпохи." Собственно, я мог бы этого и не говорить, поскольку знаком с каждым лично, на обозначенную тему с ними беседовал или слышал их рассказы. Я добивался достоверности в передаче отдельных моментов, утомлять читателя цитатами и ссылками  на авторов в художественном произведении вроде бы не принято. Кроме того, я предварительно переговорил с Иваном Шеленбергом, с Иосифом Шлейхером, их согласие на заимствования получил. В отличие от "докторских диссертаций" с прямым плагиатом содержание заимствований в "Изгое..." под негативную оценку не попадает. Русская редакция литературного издательства Корнелия Гёте во Франкфурте-на-Майне специально сделала проверку текста "Изгоя..." на плагиат и его не обнаружила.   

- Чем актуален "Изгой..." сегодня?

АР: - С позиций сегодняшнего дня роман "Изгой...", несмотря на быстро летящее время, актуален тем, что поднятые в нём проблемы остаются и скоро изжиты не будут. Отток населения из стран бывшего СССР в дальнее зарубежье, я уж не говорю о проблеме воссоединения семей с родственниками в демократических - подчеркну - странах мира,  можно остановить только предложениями более высокого качества. Большую часть российских немцев Россия потеряла навсегда, эта часть не вернётся даже в республику немцев Поволжья, если правительство России выполнит обещание и возродит птицу Феникс из пепла. Что же касается очищения душ человеческих от скверны, от мирских соблазнов, смертных грехов, о чём беспокоится Альберт Штейнгауэр - главный герой "Изгоя...", то вопросы эти известны уже более двух тысяч лет, если судить со времени возникновения христианства на планете, с проповедей Иисуса Христа, и, я убеждён, в ближайшие две тысячи лет будут такими же актуальными.   

Глубина темы и идеи, биографичность романа

- В аннотации к роману "Изгой или повесть о Шёлковом Каштане" ты написал:
"Март 1985 года. Никто в посёлке Боровое, что в Западной Сибири, не знает о приближении смутного времени. Альберт Штейнгауэр терзается идеей духовного спасения людей от гибельного разложения.  Он пишет статью в газету, чем вызывает огонь на себя. Буря разыгравшихся страстей приводит в движение партийных функционеров, банду Коли Коньяка, милицию, агентуру КГБ. Как остаться человеком и сохранить самостоятельность решений, когда жизнь и судьба твоих близких решается другими? Возможно ли это? Через десять лет гонки на выживание по крутым виражам любви и ненависти, жизни и смерти,  преданности и предательства,  ставший собкором в Сибири центральной немецкой газеты Штейнгауэр против воли покидает пробудившуюся Россию. Родину покидают миллионы изгоев. Почему?!."
Коротко и вроде бы понятно. А если посмотреть глубже в тему? О чём этот роман?

АР: - В романе показана многоплановая тема эволюции самоосознания и самоопределения национальной идентичности человека в эпоху взрывоопасного кризиса в России 1985 - 1995 годов, а также на основе проблем Альберта Штейнгауэра и его семьи в обществе раскрыты причины выезда из страны российских немцев.

- Действие романа разворачивается в глубине Сибири, в Кулундинской степи, в придуманных автором посёлке химиков Боровое и соседствующим с ним  городе Христианинбурге, куда осенью 1941 года были депортированы советские немцы, а заканчивается в Германии, куда переселяются изгнанные. В посёлке Боровое узнаётся Яровое, в Христианинбурге - Славгород. Зачем было использовать эзопов язык, менять имена, названия?.. Автобиографичность как на ладони. Она - основная идея романа?

АР: - Нет, автобиографичность - всего лишь стержень, лоза виноградной грозди, где каждая ягодка - картинка сюжета. Художественный вымысел позволил мне высказаться свободно, не бросая тени на кого бы то ни было. Основная мысль автора подчёркивает фиаско национальной политики правительства СССР и её преемницы - Российской Федерации в отношении российского немецкого народа. Любящий Россию Альберт Штейнгауэр покидает родину вынужденно, он указывает путь решения проблемы выезда - возрождение АССР НП. Но антиавтономистская политика правительства России превращает эту проблему в утопию, чем ускоряет выезд. Об этом я сказал прямо.

"Я писал "Изгоя..." в ужасном настроении"

- Жизнь писателя раскрывается в его творчестве. Ключом к раскрытию "тайн" автора романа "Изгой..." являются индивидуальный творческий стиль художника слова, биография писателя, его публицистика, а главное -  его эмоционально-оценочное отношение к персонажам, его, говоря языком литературоведения, пафос. В описательных картинах пафоса может не быть. Но своего личного отношения к образам людей, к их помыслам и поступкам, мечтам и страданиям автор скрыть не в силах. С каким пафосом, по-твоему, ты создавал "Изгоя..."?

АР: - Я писал "Изгоя..." в ужасном настроении. Пафос - эмоциональный тон автора, его настрой - эмоциональный тон всего произведения или его отдельных частей, имеющих подчас размер миниатюры. Пафос может быть представлен и в виде решающих мазков в картине художника. Их вроде бы и не много, а тон задают. Благодаря формам пафоса, его разновидностям, произведение может быть определено как героическое, трагическое, драматическое, романтическое, авантюрное (приключенческое), сатирическое или сентиментальное (любовное)...

Роман "Изгой..." - это "российские горки" - здесь присутствуют признаки всех пафосных тонов.

Простейший анализ прозаического литературного произведения, коим, без сомнения, является роман, покажет, что в художественном изображении образа главного героя - Альберта Штейнгауэра - поначалу ярко выделяются признаки героического пафоса.

Предупреждая недоумённый вопрос читателя, не знакомого с основными признаками, определяющими героический пафос, обозначу их.

Герой - это человек, борющийся за правое дело по личным душевным порывам, а не по приказу вышестоящего начальства, и уж тем более не в личных корыстных интересах. Альберт знает об угрожающих его жизни опасностях, однако идёт на риск. К чему, например, стремится Альберт, когда от взволнованного размышления о чести и достоинстве человека (издевательство Цыгана и Садиста над Пиней) переходит к действию - бросает Цыгана в грязь, откуда поднимается Пиня, затем прямо говорит Садисту: "Вы помогли ему украсть!.."?.. Он стремится к высокой цели во имя других.

Действия Альберта подтверждают его описательно-предполагаемый, программный образ,  предложенный автором на первой странице романа: "...Эти признаки как сигнальные флажки указывали: переход к зрелости будет наполнен бесчисленными житейскими коллизиями, конфликтами с самим собой, стрессовыми ситуациями, глубоким душевным непокоем, которые будут терзать его как штормовые волны одинокий баркас..."

Мир - житейское море, и Альберт "запрограммирован" на вечное стремление к собственному духовному совершенству, к стремлению переделать этот мир, бороться за "очищение душ человеческих от скверны...", - а это и есть основа героического пафоса в литературе.

- Михайло Ломоносов выделял три "штиля" в литературе: высокий, средний (нормальный) и низкий (народный). Ты, как автор "Изгоя...", в зависимости от достигаемой цели используешь все три стиля. Для чего?

АР: - В борьбе стилей дух читателя то возносится на высоту эмоционального подъёма героя в его любви к человеку, матери, родине, то падает вниз просторечием языка персонажей. Чтобы произведение было интересным, дух читателя должен испытывать предельные нагрузки. Например тут:

"Не всякий думающий поступает сообразно своим мыслям. Не всякая мысль рождает поступок. Штейнгауэр наблюдал и ничего не предпринимал.

- Ты меня любишь? - пытал Пиню Садист.

"Путь к добру через жестокость?"

- Люблю, отпусти! - кричал и ржал Пиня.

"Должен ли человек заслужить милосердие?"

- А Вальку Кудряша, Цыгана чернобрового?

- И Вальку!

- Что - Вальку?

- И Вальку, Цыгана чернобрового, люблю!

- А Спящего Ковбоя? - перечислял Садист.

- И его люблю! Всех люблю!

"Не мерзость ли ты, Пиня? - содрогнулся Штейнгауэр. - Ведь мать родную продашь! Двинул бы в челюсть шакалам, чтобы не приставали! Тогда бы и я не мучился сомнением - помог бы квасить поганые морды!.. Восстань же, Паша! Без твоего восстания мой наскок будет потешным лаем Моськи на Слона! Ну, давай же!.."

- Величие духа одиночки, выступившего на арену борьбы во имя всеобщего блага, вызывает уважение и сопереживание. Ты не стараешься создать образ былинного героя - Ильи Муромца или "киношного" Терминатора. Нет, ты рисуешь его с присущими человеку недостатками: угрызениями совести, проявлениями малодушия (встреча с Азиатом - "Скорпионом"), способностью в обороне превысить силу удара "драчёвым напильником", увлечением женщиной - лаборанткой Оксаной Беловой...

АР: - Приём принижения образа главного героя в героическом произведении вызывает в читателе ещё большее чувство уважения и восхищения героем, качества характера которого оказываются понятными и достижимыми самим читателем. Реализм и человечность образов повышают общее качество произведения.

Однотонный пафос литературного произведения может вызвать у читателя неприятие, неверие, чувство серости или перегрузки текста превосходными авторскими оценками.

- Роман изобилует событиями, переживаемыми Альбертом Штейнгауэром, его матерью - Зинаидой Штейнгауэр, братом Фёдором и его женой Радой, другими персонажами. События и переживания персонажей вызывают у читателя различные чувства: сострадание, боязнь, душевный подъём, наводят на грусть и слёзы, он смеётся там, где по-настоящему смешно. Если кто-либо спросит тебя, не слишком ли много драматизма в "Изгое...", что ты ответишь?

АР: - У автора "Изгоя..." звучит особый, драматический пафос, когда он изображает страдания людей. Это видно, например, в главе восьмой части первой романа, начинающейся описанием землянки, в которой живут Фёдор и Рада с маленькой дочерью Иленуцей. Картина словно давит на сознание тяжестью увиденного, и вдруг, сопротивляясь этому давлению, звучит протестное, оптимистическое "но":

"В земляной норе стойкий холод, сырость и дурной запах погреба. На улице снег слепил глаза, а тут светится обросшее мохнатой изморозью оконце и будто говорит, так темно и мрачно бывает только в гробу, когда его закрывают крышкой, опускают в могилу и засыпают землёй. Но зрение обостряется до совиного и видишь врытый посреди норы тесаный топором деревянный и, хочется надеяться, крепкий столб, подпирающий прогнувшуюся от тяжести толстого слоя земли потолочную балку, с которой на крученом электрическом проводе свисает засиженная мухами, покрытая пылью и паутиной лампочка..."

- Напоминает "Дети подземелья" Короленко...

АР: - Или Шеленберга. Первые годы своей жизни я провёл в такой вот землянке. Она бы мне не запомнилась, поскольку я был слишком мал, но в Славгороде много было землянок и память мою они освежали долго.  Речь не об этом сейчас. В землянке разворачивается страшный драматизм молодой семейной жизни, полный борьбы, переживаний, слёз и заканчивающийся попыткой Фёдора покончить с такой жизнью  самоубийством. Но в его судьбу вмешиваются высшие силы, и Фёдор остаётся жить. Драматический пафос автора резко меняется на сатирический, отрицая самоубийство и наказывая малодушие Фёдора насмешливой оценкой его поступка:

"Правда отвратительна. Фёдор отказался смотреть ей в глаза. Вероятно поэтому прыжок в никуда стал поучительным прыжком в... дерьмо, в эстетическом безобразии смёрзшемся на полу - верёвка не выдержала тяжести человеческого греха!

Падение в дерьмо произвело на Фёдора отрезвляющее действие: поднимаясь и стаскивая с шеи колючий галстук, ему вдруг показалось, что через пролом за ним кто-то наблюдал и теперь смеялся его позору! Он воровато и пристыженно заозирался".

Особую драматическую силу автор вкладывает в монолог Фёдора:

"Ну и поделом дураку! - обругал он себя тут же. - Сам виноват! Нет, ну вы посмотрите, посмотрите на него! Трудно было признаться, что заблудился в трёх соснах? В петлю полез, чтобы только пожалели бедненького! Лучшей жизни хотел! Как же, или Рада с ребёнком в землянке, или дочь полковника с богатым домом! Хотел, чтобы тебя любили, ковры перед тобой стелили, в струнку перед тобой тянулись и со всех ног кидались исполнять приказы!.. Хорошую жизнь за чужой счёт не купишь. Её надо строить самому и чистыми руками. Наказал тебя Бог: не зарывайся, не лги! Ты дерьмо, как и всё вокруг! Кому ты нужен такой? Людмиле? Раде? Или матери, которая выгнала тебя из дома? Топай теперь, проси Раду простить. Да, да, её, ведь она была первой, кого ты обманул, настаивая на скорой женитьбе, на женитьбе без гарантии вашей прочности! В ногах валяйся, руки целуй, но сделай её счастливой, сделай счастливой свою дочь, тогда и сам будешь счастлив, получишь право на гордость. Ты посмотри, подлец, куда ты загнал обманутых тобою людей! Какую судьбу ты уготовил дочери? Жить в нищете? Разве не прав был Рогожин? Разве не воротят люди нос от тебя и твоих родных, разве не плюют тебе вослед? Кто тебе простит это? Какой Бог? Да если ты пойдёшь и украдёшь, только бы они не голодали, не заболели и не умерли, тебя любой простит. Но ты ведь здоровый мужик, ты можешь работать! Зачем тебе воровать? Письма Шталя - оправдание твоего свинства. Права была Рада, когда сказала, что ты выдумал ревность, чтобы оправдать свою ложь... Людмила - это... Она простит... Но если и не простит, это всё же меньший грех, чем бросить в нужде жену и дочь!.."

Пристыженный тысячами заблуждений, Федор поплёлся обратно".

Трагизм судьбы

- Литература российских немцев наполнена трагизмом судьбы. Мне кажется, "Изгоя..." ты написал в трагическом ключе. Трагическое и драматическое проходят в романе решающим фоном. Помнится, кто-то в интернете выразил сомнение в том, что у тебя, рождённого после войны, может быть столько трагического в жизни...

- Трагизма в моей жизни больше чем нужно. Это сотни сильнейших переживаний по шкале Раэ и Холмса. Всё пережитое я постарался вложить в судьбу Альберта Штейнгауэра и других персонажей романа. Альберт, например, стремясь пробудить мыслительный процесс "молчаливого большинства" "на дне" изображаемого общества (первая часть романа называется "Озарение"), вынужден это общество оставить. Выступив за социальную справедливость власти в отношении к простым людям, отверженный Альберт снова вынужден менять место работы, круг общения, признать утрату позиций. Он видит несправедливость, видит нарушения закона, мириться, как это делают другие, с отвратительным положением вещей не может, но и исправить их он тоже не в силах - в чём и заключается весь трагизм второй части романа, получившей название "Отверженный".

Пафос трагического состоит в конфликтной борьбе противоположностей. Конфликт в трагическом произведении - центральная тема. Конфликт неразрешимый. Борьба Альберта, пусть и неярко выраженная, за возрождение республики в условиях отторжения правительственными кругами идеи национального немецкого самоопределения в составе России, в принципе обречена на потерю им горячо любимой родины, тех культурных ценностей, которые она ему гарантировала всегда.

 Трагизм положения героя романа, как составной части национального меньшинства в России - немецкого народа, изложен в третьей части романа - "Изгнанный".

Таким образом части произведения составляют идейно-художественное единство романа.

Основная тема романа созвучна вопросам нашего времени: глобальный экономический, политический, социальный кризис, кризис духового содержания человека обнажил острые противоречия между властью и народом, между бедными и богатыми, высветил жуткие проблемы безработных, расцвет криминала, коррупцию чиновников, привёл в движение миграционные процессы.

Роман является не только глубоким аналитическим произведением, но и хорошей подсказкой людям для решения наболевших в обществе проблем.

"Изгой..." - судьба человека

- Почему ты назвал роман так - "Изгой или повесть о Шёлковом Каштане"? Не "Переселенец", не "Изгнанный", не как-нибудь ещё?..

АР: - Роман называется "Изгой или повесть о Шёлковом Каштане" не случайно. Изгой - это древнерусское слово "гоить" - "жить", с корнем "гой", означающее лицо "выжитое", "изгнанное" из родных мест. Изгои - это униженные и оскорблённые властью люди. И не только российские немцы. Мне бы не хотелось обобщать, сравнивать... "Изгой..." - это судьба одного человека. Судьба, в которой многие найдут что-то своё, личное. Шёлковый Каштан - псевдоним журналиста.

Из общего содержания романа читатель узнаёт о том, что советские немцы до начала Второй мировой войны, до осени 1941 года имели свой общий дом - АССР немцев Поволжья, но были выселены в Сибирь и Среднюю Азию, подвергнуты нечеловеческим испытаниям, буквально - геноциду, а после Победы не реабилитированы полностью, им не вернули их общий дом, понесённые потери не компенсировали, игнорировали многочисленные обращения национальных съездов,  фактически поставили народ в положение изгоев. В Германии переселенцы получили статус изгнанных...

- Тематика романа строится из различных явлений жизни, каждое явление - отдельная тема или проблема. Все они взаимосвязаны и работают на темы главные. Что и делает твою прозу сильной. Не понятно, почему ты сделал концовку романа такой... пессимистической, что-ли?

АР: - Роман заканчивается размышлениями Альберта Штейнгауэра уже в Германии, в автобусе, везущем поздних переселенцев в общий лагерь распределения по землям и населённым пунктам страны приёма. Финал, казалось бы, благополучный, цель - сохранение национальной идентичности, - достигнута.

"Им овладело такое спокойствие, такое умиротворение навалило, что ранние морщины на его твёрдом, мужественном лице разгладились, взгляд помягчел, из груди один за другим вырвались несколько облегчавших душу глубоких вздохов. Не сомкнув глаз, он отдыхал, и этого отдыха ему, как это было в жизни не раз, должно было хватить на долгие годы.

"Семью свою я устрою, потом каждый выберет свою дорогу, главное, чтобы эти дороги почаще сходились в одной точке..." - неспешно текли мысли Штейнгауэра, вчерашнего российского немецкого журналиста, изгнанного отовсюду известными обстоятельствами и хорошо знавшего, что на новой земле нельзя поддаться мрачному настроению обреченного на вечное изгнание, на вечное страдание, иначе пристанища и покоя ему действительно нигде не найти".

Но впереди ждали новые трудности. Перед нами красные ковры не стелили, оркестры не играли бравурные марши. Эйфория радости переезда быстро сменялась неизвестными ранее проблемами. Концовка романа действительно обращает внимание на "мрачное настроение" обречённых на "вечное страдание", "вечное изгнание" российских немцев. Так не было задумано. Так вывела жизнь. И мне захотелось вложить в сознание читателя  волнующий вопрос: как же сложилась судьба этих людей в одной из самых передовых, демократических, экономически сильных стран Европы и мира?..  Ответ автора, скорее всего, последует, но каким он будет?.. Авторская интрига завораживает, повышая читательский интерес к новым произведениям, тем более, что тема, если серьёзно, обществу небезразлична.

- Ты пишешь продолжение "Изгоя..."?

АР: - Пишу, преодолевая отчаянное положение, в котором нахожусь сам. И хотя это будет совершенно не похожий на "Изгоя..." роман, продолжению главной темы он будет соответствовать.

- Как и когда возникла идея написать "Изгоя..."? 

АР: - К работе над романом "Изгой или повесть о Шёлковом Каштане" я приступил в начале 80-х годов прошлого столетия. В то время я был аппаратчиком химического производства отделения этилсиликата Производственного Объединения "Алтайхимпром" в городе Яровое, известного ныне как сибирский город-курорт. Мысли о написании большого произведения в то время у меня не было. Взяться за перо и бумагу побудила сыновняя любовь к матери, которую поразило неизлечимое онкологическое заболевание. Литературную зарисовку я показал жившему в Яровом российскому немецкому поэту и журналисту Фридриху Больгеру. Фридрих Давыдович решил, что я прекрасно владею русским  слогом и посоветовал пробить дорогу в редакцию русской газеты.

В начале 80-х годов передовые люди страны дышали ожиданием перемен. Однако основная масса народа жила инерцией застоя, погрязла в воровстве, пьянстве, деградировала духовно. Тенденция с вектором развития негативных процессов. Противоречие между жаждущими перемен людьми и инертной массой народа нарастало. В сибирской глубинке заговорили о грядущей народной революции и последующей за нею гражданской войне "всех против всех". Накал политических страстей в рабочей среде я изобразил в начале романа в противостоянии Вальки Кудряша и Альберта Штейнгауэра.

Я был и остаюсь сторонником бескровных преобразований. Мысль - это исцеление. Чтобы привести мыслительный процесс "молчаливого большинства" в действие, я написал заметку в стенгазету производства. Основная цель была та же - показать пьянство и воровство на производстве, заявить о деградации духовности в коллективе. Я написал о том, что знали все, но делали вид, будто ничего страшного не происходит. Между тем пьянство уносило человеческие жизни, воровство процветало, пороки разлагали людей.  Мои действия к началу горбачёвской  антиалкогольной кампании были уже продуманы, я, собственно говоря, в чём-то даже опередил требования времени. Моё окружение прогнило настолько, что против моей позиции, против меня лично ополчился весь коллектив производства. Коллективный снобизм показал клыки. Особенно отчаянные головы считали, будто с моей подачи борьба с пьянством в стране и началась. Как будто я один глаголил о необходимости принятия срочных мер спасения народа от вымирания.

Тридцать лет назад я предупреждал о трагическом финале пути, по которому общество сползало в пропасть. Посмотрите на проблему бедности, алкоголизма в России, сравните с цифрами тех лет, и вы поймёте, насколько я был прав. Другие посчитали меня марионеткой в руках "кукловодов".

Правда жизни заключалась совершенно в другом: благодаря попустительству начальства я из роли проповедника оказался в роли затравленного зайца. В период смутного времени один за другим последовали тяжёлые удары судьбы: умерла мать, я сам перенёс операцию на лёгком, фактически лишился работы - вернуться на прежнее место во вредное для здоровья химическое производство мне категорически запретили врачи. Мне ничего не оставалось сделать, как воспользоваться предложением заведующей отделом труда и заработной платы Александры Михайловны Шустовой и редактора Славгородской городской и районной газеты "Знамя коммунизма" Юрия Васильевича Плотникова переводом занять вакантное место корреспондента сельскохозяйственного отдела, стать "коровьим корреспондентом". С определением моего места в общественной жизни города и района расстаралась, я думаю, местная власть. Вполне возможно, что Фридрих Больгер, бывший в то время уже на пенсии, устами зятя, Николая Чечко, заведовавшего партийным отделом редакции, рассказал горкому партии о гражданской позиции рабкора?.. Вполне возможно, что инициатором выступил секретарь парткома "Алтайхимпрома" Михаил Фролович Семёнов, дабы направить энергию молодости в иное русло?.. Я, честно сказать, ничего толком не знаю.

Водоворот последовавших событий закрутил меня до головокружения, а вместе с ними были написаны три части романа. В его сюжет были положены автобиографические моменты вместе с публикациями в прессе материалов по злободневным темам. Назову статьи ляйтмотива: "Во что обходится социальная справедливость? (О том, как в борьбу со Славгородским горисполкомом вступил журналист и что из этого вышло)", 1988 г, "Скандал", и другие.

- Литературный труд давался легко?

 - Конечно же, нет. За тридцать прошедших лет я переработал роман несколько раз. "Неопытность в литературном деле", по рецензии алтайского писателя Евгения Гущина, я исправлял упорным трудом. И если бы тот же Гущин не подогрел во мне зуд творчества, отметив в рецензии рукопись под названием "Иначе быть не может": "Мне нравится в нём напористость, гражданская яростность", "...способности у него есть, и явные...", "...автор, как я уже сказал, небесталанен...", - мне кажется, я так и не изжил бы из себя графомана - зловредного типа с неадекватной самооценкой. Теперь я могу смело сказать, что процесс письма авторов вроде меня эволюционировал не только от простого карандаша и ручки с пером и чернилами до современных компьютерных технологий, когда в домашних условиях можно изготовить настоящую книгу, но и в творческом плане - тоже.

- Как реагирует читатель на "Изгоя..."?

АР: - Ну, как... Если бы проблемы, поднятые мною в реальной жизни и в прозаическом произведении, где суровый реализм быта поражает воображение, а воображение кажется реальным, были  решены и забыты, то "Изгой..." оказался бы невостребованным читателем. К сожалению, к моим призывам остановиться яровчане не прислушались. "Алтайхимпром" рухнул в пропасть кризиса,  закрыв многие производства, людей выбросил на улицу, оставив без средств к существованию. Моногород захлестнула криминальная волна, начался раздел производственных мощностей, беспредел алчных. В городе процент безработицы перевалил критическую отметку, население столкнулось с ликом бедности, появились невиданные до той поры бомжи, наркоманы... Один мэр города был найден повешенным, другого обвинили в коррупции... 

Второго июля 2011 года я разместил роман на сервере Литературного клуба Проза.ру и наблюдаю ежедневный интерес читателей. За два года мою страницу посетили свыше девяти тысяч пользователей Интернета - результат хороший, если учесть, что я не провожу активной рекламы.

В первую же неделю моего пребывания на Проза.ру из сотен тысяч "непризнанных авторов" меня "выудил" председатель Германского отделения Международного Союза Писателей «Новый Современник» Георгий Лахтер (Мирвали Гулямов). Автор детективов, бывший начальник уголовного розыска под моим рассказом "Обман" написал: "Меня заинтересовало Ваше творчество. Считаю, Вам надо вступить в наш союз. Как Вы на это смотрите?.."

Я принял предложение с радостью изгнанника, изголодавшегося по общению.

Литературный критик, писатель и публицист Евразии Александр Фитц обратил внимание на моё творчество ещё в первой половине 90-х годов прошлого столетия, когда работал редактором в редакции российской немецкой газеты "Нойес Лебен" (Москва, издательство газеты "Правда"), а я был собкором в Алтайском крае той же газеты. В России, несмотря на мои частые поездки в Москву, мы с ним не встречались. Судьбе угодно было свести нас в переселенческом лагере  Фридланд. Тогда-то он и узнал о том, что я пишу "Изгоя..." Позже он внёс моё имя в число "ярких и самобытных" современных писателей из российских немцев.

Роман, по моим наблюдениям, поначалу вызывает в читателе нечто вроде шока. Не каждый может осилить свыше семисот страниц книжного текста, а уж если текст жгёт глаза ярким светом монитора, осилить его в один присест просто невозможно, не говоря об осмыслении всей его глубины!.. Я сам, глупея с годами и освобождаясь от ложной скромности, поражаюсь титанической силе автора, сумевшего охватить и поднять такую глыбу!..

Профессиональных рецензий со стороны литературных критиков до сих пор нет, за исключением превосходных оценок из уст моих друзей и хороших знакомых, бывших коллег. Я, конечно,  особо не обольщаюсь, мне импонируют спонтанные, написанные под свежим впечатлением отклики. Так, прочитав отрывок из романа, озаглавленный "Я дышу, мама!.." - о впечатлениях главного героя на операционном столе и в реанимации отделения онкологии, писатель Владислав Свещинский написал:

"Сильно, что и говорить. Может быть, оттого так действует на меня, что я сам сколько ни ходил мимо того здания, столько раз и чувствовал озноб страха. Простого животного страха оказаться среди пациентов этой больницы. Вы смогли написать не только про страх. Это было бы слишком мелко и примитивно. Вы "зацепили" сразу несколько проблем. Сильно получилось. Поздравляю Вас".

- Роман написан давно, актуален по-прежнему, почему же до сих пор не издан в книжном варианте?

АР: - Опубликовать роман в книжном варианте у безработного "со стажем" нет средств. Ещё в начале века из прессы я узнал об инициативе Анастасии Волковой - сотрудницы литературного издательства "Cornelia Goethe Literaturverlag" " (Frankfurt-am-Main) издавать книги на русском языке. Отправил рукопись в издательство. Результат превзошёл ожидания: роман получил признание лектората, его были готовы перевести на немецкий язык и хотели бы издавать, но... у меня нет денег принять долевое участие в выпуске! Существует риск продажи. Я уверен, что при соответствующей рекламе издательства, через сеть книжных магазинов и через интернет-магазины продать можно и чёрта лысого. Знаешь, так и хочется крикнуть: где ты, спонсор? Покажи Европе кузькину мать!..

- Анатолий, я желаю тебе успеха и творческого настроения. Верю, что издатель тебя найдёт и читатель получит "Изгоя...".

АР: - Спасибо!
 
Изерлон, июль 2013 г.