Труба
На одной маленькой, маленькой станции в красивом домике жила девочка. У нее была сестра. Были у нее и родители, но это оказалось не очень существенно.
Над кроваткой у маленькой девочки висела картина.
–Ты думаешь, это был мамочкин портрет? Нет, мой добрый друг, это был не мамочкин портрет.
–Ты думаешь, это была икона ангела хранителя? Нет, мой строгий друг, это была не икона ангела хранителя?
Над кроваткой у девочки висела картина «Первая конная». Когда девочка засыпала, кони начинали бодро скакать, и она не видела в этом ничего страшного и ничего удивительного.
На маленькой станции были снежные зимы и длинные дни. Сестры подтаскивали стулья к окну, вставали на коленки и смотрели на белую равнину, на засыпанный снегом стог сена вдали. Сначала снег был белым, потом синим. У стога появлялись две пары желтых глаз. Так они и смотрели друг на друга через снежную равнину: два волка — на светящееся вдали окно, и две девочки — на горящие глаза волков.
Однажды их одели гулять. Пухлая маленькая Тамара, замотанная в шубы и шарфы. была как шар. Соседский мальчишка крикнул:
–Омка, лизни!
Тамара не шевельнулась.
–Кильмиля, лизни!
И наша девочка доверчиво лизнула железную трубу. Язык прилип. Из глаз хлынули слезы. Мальчишка исчез. Томка взвыла и покатилась в дом. Отец отливал прилипший язык водой.
Подснежник
Потом девочка пошла в школу. На переменах в школе играл баянист, чтоб дети хорошо отдыхали. А к праздникам разучивали гимнастическую пирамиду. Она не помнит, пели ли на праздничных концертах песни, читали ли стихи — может пели и читали. Но она помнит только пирамиду. Все были в спортивных трусиках и майках. Девочка всегда стояла на самом верху пирамиды, вниз головой. Ей нравилось стоять наверху вниз головой — она была худая и легкая, ей было не трудно.
Однажды, когда она шла в школу — а идти надо было не очень близко, сквозь небольшой лесок — у поваленного дерева, прямо на снегу, она увидела голубой цветок. Он был так прекрасен на снегу, что она помнила его и через 80 лет.
–Да, мой добрый друг, у нашей девочки была нежная душа.
А когда она возвращалась из школы, мальчишка из ее класса догнал и стал дразнить:
–Опять напудрилась! Опять напудрилась!
И побил. А она и не пудрилась вовсе, просто бледная очень была всегда.
Девочка никому ничего не сказала, хотя ходить в школу стало немного страшновато.
Заем
Однажды учительница в школе сказала, что родители должны подписываться на заем. «Не на водку надо деньги тратить, а подписываться на заем».
Что такое заем девочка не знала и сначала об этом забыла. Но когда за ужином отец налил себе рюмочку, она сразу вспомнила и дословно повторила фразу учительницы. Отец рассердился и отругал.
Киров
У девочки в комнате, кроме картины «Первая конная», на стене была еще большая черная тарелка — репродуктор. Однажды по нему передали о смерти Кирова. Девочка очень плакала, ведь она уже ходила в школу и знала кто такой Киров. Отец слушал рядом, но не плакал, а стучал пальцами. После этого мама с папой несколько раз о чем-то спорили, закрыв дверь. А вскоре они уехали из этого хорошенького домика в другой город.
Книжки
Как только девочка научилась читать, она очень полюбила книжки. Брала их у подруг и в школьной библиотеке — там она была самой активной читательницей. Над грустными книжками она подолгу плакала и успокаивалась только зачитавшись другой книжкой. На чтение не хватало дня, и вечером она затаскивала лампу под одеяло, чтобы мама не увидела, и продолжала читать.
У девочки были закадычные подружки. У ее младшей сестры тоже были подружки, но все-таки не такие уж закадычные. А у нашей девочки подружки были очень хорошие, и они не могли жить друг без друга. Вместе делали уроки, без конца пересказывали друг другу прочитанные книжки; отпрашивались у родителей, чтоб можно было ночевать вместе. Вместе заводили «свою» бездомную кошку, которую кормили. И, когда у Нюры Мягкоуховой не успело высохнуть платье, дали ей кто кофту, кто юбку, но не допустили пропуска уроков.
Письмо
У бедной девочки, как и у всех девочек, была бабушка, которая жила в деревне. Деревня называлась Алексино. Иногда девочку с сестрой туда привозили на лето. Они ели ягоды в саду у доброй бабушки Аполлоновны. Младшая сестра где-то бегала с новыми подружками, а наша девочка все больше сидела на крылечке и читала. Конечно, она читала и про Павлика Морозова и про Тимура и его команду, но больше всего она любила сказки про принцев и принцесс. Бабушка иногда подходила к ней с кринкой парного молока и говорила:
–На-ко, попей.
Девочка, не выпуская книжку, пила молоко и снова погружалась в чтение, пока не звали ужинать.
Когда она уже училась в институте, они вместе с сестрой однажды тоже приехали в эту деревню. И вечером пошли на вытоптанную площадку у разрушенной церкви, где молодежь плясала «Семеновну». Они тоже немножко плясали. И парни их провожали, и просили написать им письмо.
–Ты будешь писать? — спросила наша девочка сестру.
–Вот еще!
А она не удержалась. Ведь должна же уже начаться та жизнь, о которой она столько читала в книжках! Она написала одному из парней. Ей пришел ответ от его жены. Жена не ругалась. Просто писала, что у него двое детей и все такое.
Леонид Сергеевич
В институте девочка училась очень хорошо. Была сталинской стипендиаткой и комсомольским секретарем. Жизнь их комсомольской ячейки была очень многогранной и насыщенной. И на заседаниях часто присутствовал их молодой декан Леонид Сергеевич. Он был всего на 7 лет старше своих студенток. Очень умный и очень красивый. И такой интеллигентный. И такой вежливый. Однажды, когда они вдвоем обсуждали какие-то неотложные комсомольские вопросы, Леонид Сергеевич вдруг спросил:
–Люся, а вы верите, что мы действительно построим коммунизм?
–Конечно! Конечно! — ответила девочка от всего своего горячего сердца. И они вернулись к распределению талонов на калоши нуждающимся студентам. Вскоре на факультете было собрание, посвященное борьбе с космополитами. И, конечно, Люся была в числе выступающих. Она любила выступать на комсомольских собраниях. Голос у нее был звонкий, задорный. И она, как всегда, искала взглядом одобрительную улыбку Леонид Сергеевича. Но в этот раз он не улыбался и вообще смотрел в пол.
А вскоре Леонид Сергеевич неожиданно умер. Оказывается у него было больное сердце. На похоронах от института почему-то никого, кроме Люси, не было. Она горько плакала.
–Наша девочка не знала, что старший брат Леонида Сергеевича арестован по обвинению в космополитизме?
–Не знала, мой добрый друг.
–И не чувствовала, что вокруг него самого сгущаются тучи?
–Увы, мой строгий друг.
Аркадий
Но жизнь шла своим чередом. И в этой череде случались студенческие вечеринки. На одной из них Люся заметила молчаливого, нескладного, стеснительного парня и пригласила его танцевать. Потом он пригласил ее на фильм «Можайский» и после фильма немного рассказал об устройстве первых воздухоплавательных аппаратов. Но, впрочем, больше он молчал. На праздники он дарил ей сделанные им фотографии, с написанными на обратной стороне цитатами из классической поэзии. Потратился он и на концерт приезжей оперной знаменитости, что Люся сочла очень опрометчивым, потому что именно столько стоили парусиновые туфельки, на которые она иногда заходила посмотреть в магазин. Впрочем, она ничего Аркадию не сказала. Ей было уже двадцать восемь, и выбор был у уцелевших на войне счастливчиков, а не у нее.
Закончив институт, они расписались и сняли комнату. Люся с энтузиазмом начала вить гнездышко и устраивать совместный быт. Аркадий оказался как-то не очень приспособлен к семейной жизни, но она учила его всему: аккуратно чистить картошку, экономно тратить деньги, гладить белье с двух сторон — ведь они все-все делали вместе. Из ее лексикона вообще исчезло слово «я» — она говорила «мы», «нам». Она следила за его здоровьем:
–Аркашенька, отойди от окна — тебе надует.
–Милый, хватит читать — испортишь глаза.
–Ты уже устал, ложись спать.
Она осыпала его ласковыми словами, нежными поцелуями и подальше убрала фотоаппарат — не ребенок уже.
Однажды после завтрака она сказала:
–Сейчас мы приберемся в комнате и пойдем в магазин.
Он жестко ответил:
–Я сейчас иду в кино.
От этого грубого и неожиданного Я у нее что-то оборвалось внутри и она потеряла сознание. Вызвали «Скорую», отвезли в больницу. У нее случился выкидыш, а она даже еще и не поняла, что беременна. После этого все как-то не заладилось. И несмотря на рождение двоих детей, они становились все более и более чужими друг другу. Однажды Люся заговорила о разводе, но чуткая и болезненная младшая девочка начала нервничать и еще больше болеть, и все осталось как есть. Бесконечные заботы о детях и скудном быте приглушали ее одиночество.
Когда девочки закончили школу, Аркадий умер.
Когда девочки закончили институт, Люся вышла замуж второй раз.
Николай Александрович
Он был полной противоположностью Аркадию. Книг он никаких вообще не читал. Но имел «золотые руки» и копеечку в запасе. Замки в доме перестали ломаться, краны не капали и дверцы шкафов не распахивались сами собой. И, наконец, наступил долгожданный достаток. Появились новый холодильник и новый телевизор, модные обои и даже ковер на стене. Людмила успевала все. В квартире чистота, на даче все посажено-прополото и полный погреб собственных солений- варений. Устав от праведных, трудов супруги усаживались в обнимку перед новеньким телевизором. Долгожданное женское счастье.
Однажды, возвращаясь с дачи, она не застала дома ни мужа, ни его вещей. Николай Александрович вернулся к первой жене.
Николай Илларионович.
Людмила была уже на пенсии. Ей сказали, что хорошо знакомиться в доме отдыха, и она поехала в дом отдыха. Все произошло именно так, как ей и рассказывали. За их столиком в столовой среди троих незамужних женщин был один неженатый мужчина. Он был одинаково вежлив и внимателен со всеми. Но ведь Люсе всегда говорили, что она выглядит моложе своих лет. И она была, как и в годы своей комсомольской юности, общительной и веселой. Уезжая, все обменялись телефонами. Он не звонил. И как-то Людмила — просто по-дружески — набрала его, чтобы поздравить с праздником. Оказалось, что он женился на одной из ее соседок по столику.
Через два года Николай Илларионович неожиданно позвонил и сказал, что жена его умерла, и что все это время он с нежностью вспоминал Людмилу. Она гордо отвергла эти поползновения. Николай Илларионович прислал ей письмо с собственными стихами, написанными в ее честь. Она не ответила, но стихотворение сохранила — оно ей очень понравилось. Через неделю он прислал еще одно стихотворение, а через полгода они стали жить вместе.
Николай Илларионович был полной противоположностью Николаю Александровичу. За всю жизнь он не забил и гвоздя, и если еду не поставить на стол, то сам он ничего не мог найти в холодильнике. Но он был не жадным, не грубым. Они быстро нашли общий язык. Каждый день после ужина они под ручку выходили на прогулку. Николай Илларионович подарил Люсе хорошее пальто и продолжал сочинять посвященные ей красивые стихи. Стихи становились все красивее, но вместо ее имени в них стали появляться какие-то другие имена. Да и без стихов он стал иногда забывать ее имя. Потом он стал забывать дорогу в туалет. Потом порядок действий в туалете. Людмила перестала справляться со стиркой, с бессонными ночами и позвонила сыну Николая Илларионовича, чтобы посоветоваться о помощи. Игорь почему-то обиделся, стал называть Людмилу мошенницей и потребовал вернуть ценные подарки. Люся попробовала взывать к Николаю Илларионовичу, чтобы он объяснил, что никаких ценных подарков не было. Но Николай Илларионович только плакал и мычал. Людмила вернула Игорю слегка поношенное пальто, поплакала на похоронах и вернулась домой.
Владимир Иванович
Время, так медленно текущее в детстве, с годами бежало все быстрее. Стали совсем старыми подружки, и многие уже умерли. Умерла давняя коллега по работе, жившая в соседнем доме. Людмила по-дружески помогала с похоронами, по-дружески навещала осиротевшего супруга. Она помогала Владимиру Ивановичу наладить одинокий быт, отвлекала разговорами от грустных воспоминаний, приучала к вечернему моциону. Владимир Иванович подарил Людмиле на память кое-что из вещей умершей супруги, начал привыкать к моциону и к Люсиным пирожкам, но через два года и сам отправился вслед за усопшей женой.
В одном небольшом городке, в чистой и уютной квартирке живет старенькая девочка. Она очень любит читать книжки. Берет их у подруг и в районной библиотеке — там она стала самой активной читательницей. Конечно, она читает и детективы, но больше всего любит про Анжелику и женские романы. В хорошую погоду Людмила Аркадьевна ходит гулять. Она сидит на скамейке или ходит до середины улицы и обратно. Однажды, когда она сидела на скамейке, к ней подошел Сашка из первого подъезда. Сашка всегда был пьяный и в любое время года в одинаковых спортивных штанах неопределенного цвета и банных тапках, а рубашки или куртки на нем были разные — смотря по сезону.
–Баушка, — сказал Сашка, — а сколько тебе лет? Ты ведь у нас во дворе самая старая.
Людмиле Аркадьевне не очень хотелось отвечать. Но Сашка не уходил.
–Мне вот сорок лет. Я еще мальчик. А тебе сколько?
Людмила хотела сказать 85, но она совсем не умела врать, и поэтому честно и тихо сказала — 87. И пошла домой.
На стене в ее комнате висела картина: домики, дымки, лошадки, сани. Когда наша девочка засыпает, лошади начинают медленно перебирать ногами, сани движутся вглубь картины. И в этом она не видит ничего странного и ничего удивительного.
Людмиле снится прекрасный голубой цветок на снегу и Леонид Сергеевич. Молодой и красивый он протягивает ей руку.
–Ты думаешь, ее душа осталась чистой?
–Может быть, мой добрый друг.
–Ты думаешь, она так и не стала взрослой?
–Не знаю, мой строгий друг.