1
Только потом Лилька поняла, как ей невероятно повезло. А она, дурочка, ещё упиралась, отказывалась: мол, лечиться можно и амбулаторно. Можно. И к боли можно притерпеться, если во время приступа свернуться калачиком и тихонечко подождать пока не начнет действовать новокаин. Ну, в самом деле, не валяться же три недели на больничной койке, когда на улице май, теплынь и, - самое главное! - её, наконец-то! «увидел» Макс.
Но Антонина Алексеевна была непреклонна:
- Слышать ничего не хочу! Вот укажу, что ты нарушаешь режим, и вылетишь из Москвы, как пробочка, за двадцать четыре часа. Беда мне с вами, общежитскими...
Внешне здание института "Питания" выглядело так себе: неприметный двухэтажный особнячок из красного кирпича с узкими окнами-бойницами, построенный при батюшке-царе, но зато к нему прилагался Сиреневый сад в самой, что ни на есть, духмяной головокружительной поре.
Внутри тоже ничего не говорило о престижности лечебного учреждения. Невзрачный тёмно-зеленого цвета коридор первого этажа делил пополам медсестринский пост. С одной стороны – три мужских палаты, с другой – две женские, каждая рассчитана на четыре человека.
На Лильку соседки по палате смотрели, как участники геологической экспедиции на недавно обнаруженную в тайге семью староверов Лыковых:
- Что,так просто, по направлению участкового терапевта?
- Ну да. А чего такого-то?
Что такого! Знала бы эта смешная девчушка, какими неисповедимыми путями добились направления в этот институт стоящие перед нею три солидные женщины!
- А родители твои чем занимаются?
- Мама работает на почте, а папы не стало два года назад.
Лилька только-только сдала выпускные экзамены, когда у отца внезапно отказало сердце. Оказывается, и в тридцать девять случаются инфаркты. В тот год ей было не до поступлений, уехать она не могла: как можно было оставить маму после такого потрясения? Учиться в их городке было негде, и Лиля целый год помогала маме разносить почту и повторяла учебный материал - готовилась к поступлению. Спустя год мама уговорила ее ехать в Москву, поступать на вечернее отделение. Лилька приехала и поступила. Работать устроилась там же, в институте, лаборанткой.
- Так ты, что же, в общежитии живешь?
- Ну, да, – радостно улыбалась Лилька. - А где мне ещё жить? Я же не москвичка.
Дамы многозначительно переглянулись: а это вообще ни в какие ворота… Уважаемые люди ждут годами направление в институт, а какая-то лимитчица получила его в городской поликлинике? Из рук участкового терапевта? Ну, конечно! Так они и поверили!
Решили единодушно: Засланный казачок.
Лильке соседки по палате тоже не понравились. Казалось, солидные дамы с положением в обществе: директор известного универмага, преподаватель английского в главном университете страны, и жена очччень известного в Советском Союзе человека, а разговоры ведут не о чем-то умном, возвышенном, а о самом что ни на есть, обыкновенном - о детях, тряпках, болячках и даже - о, боже! - о любви. «Какая может быть любовь в таком почтенном возрасте!» - недоумевала она. Разговоры о поклонниках из уст пожилых тёток, обремененных холециститами и панкреатитами, казались нелепыми, как если бы, к примеру, Лилькина бабушка вдруг начала «делать глазки» соседскому деду Степану!
По мнению Лильки, из этих троих, только преподавательница ещё могла рассчитывать на какую-то личную жизнь: она хоть и старше на целых два года Лилиной мамы, но выглядела достаточно моложаво, - не скажешь, что ей уже за сорок. И болезнь у неё была, как у Лильки – язва двенадцатиперстной кишки, а не какой-то там… колит!
В институте лечили заболевания желудочно-кишечного тракта. Лечили без таблеток.
Во-первых, правильным питанием. Кормить начинали, как только пациенты открывали глаза. Порции были мизерными, но заставляли их есть каждые два часа. Подавались яйца всмятку, сливки, каши, отварные мясо и рыба, всевозможные запеканки: морковные, яблочные, тыквенные и творожные. Супы предлагались только протертые на овощном бульоне.
«Мясной бульон – вытяжка из трупа! – безапелляционно заявляла их лечащий врач Тамара Ашотовна. – Кусок зрелой телятины следует отварить, мясо съесть, а бульон – не раздумывая! - вылить к чертовой матери.
Во-вторых, лечили нервы. Ведь все болезни от них и только от них. От нервов полагались прогулки по Сиреневому саду и особенный доктор – точная копия доктора Айболита из одноименной, очень в детстве любимой, иллюстрированной книжки Корнея Чуковского.
Первый раз он пришел в палату перед обедом, поправил очки, заложил руки за спину, велел им лечь на спину, выпрямить руки-ноги, закрыть глаза, расслабиться и следовать его голосу.
Голос у Айболита был низкий, бархатный. Он уверял, что все у них будет хорошо, что проблемы улетучатся из их жизни, как газ из яблочной шипучки: медленно, но неотвратимо.
- Вы чувствуете, как снизу, от самых кончиков пальцев ног, - нараспев внушал доктор, - поднимается тёплая волна. Она охватывает ваши ступни и медленно поднимается вверх, к лодыжкам. И вот они уже согрелись, расслабились, обмякли и обвисли. Волна поднимается выше….
Убаюкивающий голос доктора, по мере перечисления всех частей тела, делался глуше, тише. Лильку начало клонить в сон, и она обязательно заснула бы, но в это время эскулап подобрался к челюсти.
– Ваша челюсть обмякла и отвисла, - сообщил Айболит, и в это же мгновение сон с Лильки слетел, как и не было. Она скосила глаза на своих соседок. Они лежали с безвольно открытыми ртами и вид при этом у них был, ну... совершенно дебильный. Лилька, не удержавшись, прыснула от смеха, и доктор, сердито сдвинув мохнатые брови, погрозил ей пальцем - не мешай, тихо! А сам, между тем, так же монотонно произнёс:
- Ваш языыык…..
Лилька поняла, что сейчас, сию минуту языки ее соседок обмякнут и безвольно вывесятся на отвисших расслабленных челюстях, как у дворового пса Шарика.
Этого зрелища она уж точно выдержать не смогла бы. Лилька уткнула нос в подушку и, придерживая ее одной рукой, стала осторожненько сползать с кровати, чтобы по-тихому выйти из палаты… Но, то ли от душившего ее смеха, то ли от боязни обидеть доктора, тихонечко сползти не удалось - она с грохотом свалилась на пол...
2.
После случая с Айболитом Лилька стала местной знаменитостью. Теперь медперсонал и пациенты одаривали её улыбками. Даже соседки по палате стали относиться к ней намного благосклоннее, видимо, решив, что такая легкомысленная особа никаким "засланным казачком" быть не может.
От сеансов психотерапии Лильку освободили, но царственная Тамара придумала для неё другую экзекуцию:
- Это очень полезно! К тому же уйдут черные круги под глазами. - заявила она.
Теперь Лильку будили чуть свет и совали в руки стакан тёплой, а потому невыносимо противной минералки. Выпив эту гадость – тьфу, казнь египетская! – нужно было принять позу пьющего оленя и, прижимая к правому боку грелку, пребывать в этом образе какое-то время, а потом делать приседания.
Зато во время «психических сеансов» она была совершенно свободна и любое кресло в холле, любой уголок в Сиреневом саду, принадлежали ей и только ей! Как только выдавалась свободная минутка, Лилька усаживалась на скамейке под цветущей сиренью так, чтобы был виден центральный вход, и, перелистывая книжку, ждала. Ждала Макса.
Пришли девчонки из общежития, выплеснули на неё кучу новостей, но Макс при этом не упоминался, а сама спрашивать она не стала бы и под смертной пыткой. Вот ещё!
Макс не приходил.
- Зачем тебе нужен этот мальчик? - спрашивала директорша магазина. - Что он может тебе дать?
- Тебе нужен покровитель - человек, который введет тебя в общество, - заявляла жена известного человека.
- Очень важно с кем ты общаешься, - втолковывала Лильке преподавательница. - В твоем возрасте надо черпать и впитывать, черпать и впитывать!
Лилька впитывала. В дождливые дни с ногами забиралась на широкий подоконник, усаживалась, обхватив коленки руками, читала « Лезвие бритвы» Ефремова и вслед за героями уносилась в неизведанные дали.
- Как насчет партейки в шахматы? А? Что скажете, Лиличка, сыграем? – Мефодий Аполлинариевич, вальяжный и важный, как министр угольной промышленности, лет семидесяти, выжидающе смотрел на Лильку поверх очков.
- Ой, а я никаких особых шахматных приёмчиков не знаю! Знаю только правила и умею фигуры переставлять.
- Тем интереснее и непредсказуемее будет игра, - благосклонно улыбнулся он. – Прошу!
- Вот, вы, Лилечка, произнесли: «Не знаю!» А знаете ли вы, что зная то, что именно вы не знаете – вы уже много знаете!
Лилька даже рот открыла от удивления. Вот ведь закрутил!
- Зная о своих пробелах в знаниях, их легко можно заполнить, - видя Лилькино замешательство, растолковывал Мефодий Аполлинариевич, - было бы желание. Но большинство человеческих особей даже не задумываются, как много и что именно они не знают! Вот вам пример, - он достал из кармана пуговицу и сунул Лильке под нос.
- А знаете ли вы, что я держу в руке?
«Я знаю, что у вас что-то с желчным пузырем, - подумала Лилька, - и, видимо, эта самая желчь разъела не только ваш ливер...». Но вслух вежливо произнесла:
- Могу только предположить. Пуговицу.
- Замечательно! – впечатлился Лилькиной догадливостью её партнер по игре. - А я вам скажу, что у меня в руке плоский предмет, изготовленный из пластмассы, методом штамповки, в форме круга, с диаметром 14-15 миллиметров, с четырьмя, равноудаленными от центра отверстиями, используемый ….
- Обалдеть! – вырвалось у Лили. - Но ведь если так обо всем думать, можно сдвинуться или повеситься от тоски! Кстати, вам - шах! Вам придется передвинуть фигуру замысловатой формы, изготовленной из дерева, как я понимаю, токарным способом!
- Вы прелесть, Лилечка! Слушайте, а не прогуляться ли нам в саду. Дождь закончился, а моцион перед сном – это так приятно!
« Может Мефодий и есть тот самый покровитель, что направит и в общество введет, А, ладно, че там,пройдусь,все равно делать нечего!» - подумала Лилька и согласилась.
За первым же поворотом Мефодий Аполлинариевич обеими руками притянул её к себе и присосался мокрым слюнявым ртом к ключице. На какое-то мгновение она опешила, а потом со всей силы оттолкнула сластолюбца.
- Ты, чё, дед? С дуба рухнул!? - крикнула она в искаженное лицо престарелого ухажера.
Его руки тряслись, глаза блестели лихорадочным блеском, а губы выплясывали что-то непонятное. Лильке захотелось плюнуть ему прямо в лицо, но она лишь произнесла с презрительной издевкой:
- Расслабься, дедуля! Твоя челюсть обмякла и отвисла! – и ушла, оставив трясущегося старика в одиночестве.
На следующий день стало известно, что Мефодию Аполлинариевичу стало плохо с сердцем и его перевели куда-то в кардиологию. Лилька в тот же день написала заявление с просьбой перевести её на дальнейшее амбулаторное лечение и выписалась из института.
Никто никаких вопросов ей не задавал.
Июль 2013