***
Над базарным выгоном Стрябинска рядится роем звезд медовое зеркало неба.
Сладкая летняя ночь опоясывает думу пахучим, пасечным дымком.
Геланди сутуло ворошит блёклые угольки, ворочая жаром. Костлявыми руками ломает бурьян, пихает сор под верх пепельного полога, и огонь вместе с ворохом прихваченного дыма вспыхивает в глазах Геланди.
Луна рачительно дивится, оплавленная зеленоватым опенком; вращается крупнее, ближе заходится; заглядывает в ошарашенное лицо Геланди, испрашивая что-то, и осекаясь, завивается в кручу; заворачивается обратно в небесные стопы.
Плюются костричные песни.
Леса царство крестится душными от осады сказочных чудищ дебрями; жужжит окончательно и бесповоротно лира, обнажая дикую русскую древность.
Веселый перехват мошкары бойко строится в шеренгу, и в одну мысль осаждает уклад и сети Геланди, затушевывая родную картину в непроглядную и невероятную неразбериху.
Двери леса открываются нараспашку.
На свет, под очертания ветряков с неподвижными крылами, запрыгивает игривое утро.
Оно многозначительно дышит и в один миг разом перерастает очертанием маленького чего-то в образ высокого совершенства, рожденного стройной девицей с ореховыми волосами, возносящимися вверх.
На девице стройной: накидка из гранатового бархата, отороченная соболями, в узор своей мелкой изумрудно-яркой зелени летнего утра, бриллиантовые сапожки в крапинку, шапочка из цветочков неизвестной красоты. Как вдруг девица резко вскидывает обе руки, и проливной столп свежего дождя сплошным облаком накидывается на крепко спящего у притихшего костра Геланди.
Девица смело встаёт на защиту Геланди, подставляя под разверст потока свои руки.
И когда дождь прекращается, она вся в мелкой водяной пыли, брызгах, сюит под серебристой кисеей, будто в блестках, разукрашивая и без того озорные сны Геланди.