А ДЕЛО БЫЛО ТАК... 2

   
   Воспоминания    
 В.Л.Семиотрочева               

                2
      К середине шестидесятых годов эпидемии холеры охватили Филиппины, Индонезию, Пакистан, Корею, Вьетнам, Иран, Афганистан, вплотную приблизились к южным рубежам СССР. Под угрозой проникновения заразы оказались Туркмения, Узбекистан, Таджикистан, непосредственно граничащие с Афганистаном.
     Но эта угроза казалась нашим руководителям весьма относительной, ведь по их мнению границы наши были надежно защищены «соответствующими инструкциями» от любых инфекций!
     Вот, например, что предписывалось работникам Санитарно-контрольного пункта (СКП) в городе Термезе - областном центре Сурхандарьинской области Узбекистана и отделенном от Афганистана лишь рекой Амударьей.
     Иностранным гражданам, в случае эпидемий в их странах, не давалось права задерживаться в Термезе дольше одного светового дня. Их должны были принимать и сопровождать представители Узбекистана, хорошо инструктированные по мерам профилактики особо опасных инфекций. Одежда тех и других к концу дня подлежала дезинфицированию. Иностранцев размещали в специальном отдельном доме вблизи пограничной заставы, который также регулярно дезинфицировали. Советские граждане, общавшиеся с такими зарубежными гостями, и даже все члены их семей ставились под медицинское наблюдение. А если уж в «стране убытия» регистрировалась чума, холера или оспа, так прием оттуда людей и товаров был вообще воспрещен. Ну какая же инфекция, скажите на милость, способна проникнуть сквозь столь надежный кордон!
    Все же в начале лета 1965 года бдительный Минздрав СССР командировал в Афганистан известных ученых медиков – А.К.Акиева, Н.И.Николаева, сотрудников ряда противочумных учреждений
(Ю.Г. Сучков, Ю.В.Канатов  и  другие). Они осмотрели больных афганцев и пришли к заключению, что желудочно-кишечные расстройства у них мало похожи на холеру, заболевания разрозненны, не связаны друг с другом. Ну а бактериологического обследования их не проводили, т.к. такой службы в Афганистане в то время не существовало, а наши  консультанты  необходимого лабораторного оборудования  с  собой  почему-то не захватили.

    Наш Среднеазиатский научно-исследовательский  противочумный институт тоже не очень волновался по этому поводу.

    В первых числах августа 1965 г. руководство Института направило меня в Каракалпакию для консультации по поводу предполагаемой эпизоотии пастереллеза на краснохвостых песчанках. Эта  инфекция  встречается у большинства видов млекопитающих а также птиц, в ряде случаев поражает и людей, а ее возбудитель в  окрашенных  мазках  под  микроскопом напоминает микроб чумы

    В Нукус я прилетел пассажирским рейсом в жаркий полдень 6 августа. Хорошо запомнил эту дату, так как именно с нее начался мой многолетний и полный приключений путь в новой области моей деятельности.
   Никто там меня и не собирался встречать, но Каракалпакская противочумная станция, куда я был командирован, находилась в «шаговой доступности» от аэропорта. Так что добраться до нее пешечком с моим легоньким походным чемоданчиком не составило никакого труда. Станция размещалась в одноэтажных глинобитных и щитовых домиках, окруженных крепким бетонным забором. Мое командировочное удостоверение без труда открыло мне доступ на территорию. Да к тому же сторожа уже знали меня по недавней работе по лепре.   
    Я  предоставил свои «верительные грамоты» чем-то сильно озабоченному пожилому начальнику станции П.А.Грекову. Повстречался с моими сверстниками, врачами из Тахтакупырского отделения станции - Валерием Чумаченко и Виктором Серединным. Те с тревогой попросили меня, в качестве консультанта из института, посмотреть культуры, выделенные от больных людей, страдающих желудочно-кишечными расстройствами. Такая же культура от больного острой  диареей  была  выделена и в станционной лаборатории Ильиком Островским. Мы все  вместе быстро убедились, что это действительно  холерный вибрион.
    Ничего себе, командировочка!
    Конечно, я  тут же рекомендовал направить срочные сообщения об этом Минздравам СССР, Узбекистана  и  Каракалпакии, как это и положено по инструкции. Сообщение выслали. 7 августа. И в этот день в Нукусе вдруг поднялся страшный переполох.
    Грекова срочно вызвали  в  местный  Минздрав: прибыла высокая комиссия из Ташкента в составе члена ЦК Компартии Узбекистана  М.М.Мусаханова, зампредсовмина Узбекистана В.А.Азимова, председателя республиканского КГБ С.И.Киселева, министра здравоохранения Узбекистана Б.Х.Магзумова, директора санитарно-гигиенического института А.З.Захидова и консультанта Узминздрава профессора И.К.Мусабаева.
    Исак Курбанович, известный в республике инфекционист,  посетил  с местными специалистами  инфекционные больницы Нукуса и близлежащих районов, учел результаты, полученные противочумной  лабораторией, и вынес грозный вердикт: ХОЛЕРА!
    В Нукус 8 августа в срочном порядке прибыли представители Минздрава СССР - замминистра А.И.Бурназян, академики З.В.Ермольева и Н.Н.Жуков-Вережников.
    С последним я встретился в кабинете начальника станции, куда он вошел с обычным для него приветствием: «Салют, камарадос!», словно он не в Нукусе, а в пылающем гражданской войной Мадриде!

   Николай Николаевич - пожилой, высокий, худощавый, несколько сутуловатый мужчина с лицом, чем-то напоминающим А.Ф.Керенского, только в очках, с таким же седоватым «ежиком» на голове. В сером походном костюме. Действительный член Академии медицинских наук СССР.
Один из «отцов-основателей» советской противочумной службы. Непререкаемый авторитет в вопросах особо опасных инфекций. Правая рука Министра здравоохранения и Главный консультант Минздрава по чуме и холере. Автор ряда разработок по их лечению и профилактике. Правда, некоторые из хорошо знающих академика поговаривали, что кое-какие «передовые идеи» он черпал из зарубежной литературы, «закрытой» для большинства советских ученых из-за «железного занавеса». При этом чаще всего как-то забывал ссылаться на первоисточники. В конце сороковых годов был пламенным пропагандистом идей «народного» академика Лысенко и борцом с «вейсманизмом-морганизмом и менделеевской генетикой – продажной девкой империализма». После низвержения Лысенко, этого идола сельскохозяйственных  наук, Николай Николаевич с не меньшим пылом стал внедрять принципы той же генетики (ДНК-регуляторы, ДНК-операторы, репрессоры, структурные цистроны и др.) для оправдания своего «прокола», о котором скажу ниже. Короче, как тогда говорили, он  «непоколебимо колебался вместе с колебаниями Генеральной Линии».
    Я столь подробно описываю ЭНЭН или ЖЭВЭ, как часто его именовали для краткости, потому что, волей судьбы, мне было суждено сражаться с этим Голиафом по некоторым принципиальным вопросам эпидемиологии, микробиологии, клиники, лечения и профилактики холеры. Но об этом несколько позже. А пока вернусь к прерванному рассказу

    Прежде всего, ЭНЭН с великим раздражением сделал нам с Островским выговор за то, что мы «самовольно» оповестили Минздравы о холере, без его, академика, подтверждения и разрешения. Как будто мы могли предугадать его приезд в Каракалпакию! Затем сообщил, что по его данным в поселке Казах-Дарья умер от чумы местный житель и потребовал, чтобы я срочно выехал туда для установления диагноза.
    Дисциплина в противочумной службе - практически военная. Посему мы со станционным лаборантом на самолетике санавиации тут же вылетели в этот поселок.

    Казах-Дарья – маленький рыболовецкий поселок на южном побережье Аральского моря, в те далекие времена еще полноводной «жемчужины» Средней Азии. Рядом с  селом  -  городок Муйнак со знаменитым  на  весь  СССР  Рыбоконсервным комбинатом: соленые и копченые сазан, усач, жерех – лакомое украшение правительственных застолий, порой просачивающееся и в простонародные магазины.
    Но мне-то было не до дефицитов. Поспешил в медпункт на вскрытие. Но там вместо трупа увидел больного с типичными признаками холеры, сильно исхудавшего из-за почти непрерывного поноса и рвоты, уже терявшего сознание. Никого из медиков возле него не оказалось, больного предоставили воле Аллаха и самому себе, часы его жизни были явно сочтены.
    Поскольку я захватил с собой только набор для вскрытия и лабораторные среды для анализов, то бросился искать в шкафах медпункта лекарства для лечения холеры. Обнаружил лишь сердечные препараты и с пяток упаковок тетрациклина в ампулах и таблетках. Этот антибиотик тогда не входил в инструктивный перечень противохолерных средств. Но нужно было как-то спасать умирающего и я, на собственный страх и риск, сделал ему несколько инъекций тетрациклина.
    Все пришлось делать самому, так как мой лаборант ужасно перепугался, узрев больного в таком состоянии. С трясущимися руками и губами стал умолять отправить его назад в Нукус, мол, жена, дети! Летчик тоже поторапливался вернуться до сумерек. Что делать, пришлось отпустить моего единственного «помощника» от греха подальше. Толку от него все равно не было.
   У местных расспросил о случае смерти кого-то из жителей, ради чего я прибыл в поселок. Оказалось, что умер пожилой мулла, с явлениями сильного поноса и рвоты. Его уже захоронили на кладбище в трех километрах от поселка. Ехать туда на эксгумацию и вскрытие умершего  на ночь глядя явно не имело смысла. Отложил эту очень сложную и крайне неприятную процедуру на завтра. А пока обратился к вдове покойного, пытаясь установить возможную причину заражения муллы.
    Оказалось, что за два дня до его заболевания к ним в гости приехал старый друг муллы – дервиш. Он кочевал по  Каракалпакии, участвовал  в похоронах  умерших детей и взрослых. Их вещи  раздавал тем, кто нуждался  в одежде. Приехал  в  поселок  на попутной машине,  пожаловался другу на кишечное расстройство,  надеясь, что тот  ему поможет. И действительно, дервишу полегчало, зато у хозяина в свою очередь началось бурное расстройство кишечника, что вскоре привело его к смерти.
К умиравшему мулле приехала  дочь, пытавшаяся как-то облегчить страдания отца, но на следующий день после похорон заболела сама, с такими же явлениями, и тоже умерла. О, Аллах! За что семье такое наказании и горе?! Ведь мы не нарушили закона гостеприимства! А. теперь вот и среди других участников похорон появились больные!
    И действительно, услышав о приезде «доктора из Нукуса», в медпункт стали обращаться селяне с диареями, порой очень упорными. В ночь с 9 на 10 августа мне пришлось срочно организовывать «полевой госпиталь». Он выглядел весьма своеобразно.
    Поскольку в крохотном медпункте мест не хватало, я размещал больных рядом с ним, на «открытом воздухе», благо, летние ночи позволяли  не  опасаться простуды. Постелями служили раскладушки, матрасы, циновки, а то и просто куски войлока, принесенные родными и близкими. Вещи больных, запачканные их выделениями, я укладывал в тазы, ведра, баки, также из домашнего скарба. Засыпал их хлорной известью, оказавшейся в медпункте, а добровольные помощницы - родственницы больных относили эти посудины метров за сто, к горячему роднику, вода которого достигала 60-70 градусов. Вещи вымачивали до следующего вечера, а затем стирали в том же источнике. Других возможностей дезинфицировать белье больных у меня не оказалось.
    Строго  говоря, бытовые условия в поселке были крайне примитивными. Туалетных  вообще  не существовало, все «естественные нужды» жители справляли за земляным валом, отгораживающим поселок от Аральского моря. Ужасно было с водоснабжением. Воду для хозяйственно-бытовых нужд брали из пяти горячих родников. Но родниковая вода содержала высокую концентрацию фтора и пить ее было просто невозможно, а речная была горько - соленой. Особенно горька она становилась при восточном ветре, нагонявшем в речку воду с моря. Однако, местное население приспособилось: добавляло в нее перец и молоко и пило такой «чай» ежедневно. Единственная радость: эти горячие источники считались целебными. Возле них построили баню и прачечную. Я там тоже купался и стирал свои вещи. Но это так, к слову.
    Всех больных я лечил тетрациклином, кому инъекциями, кому таблетками. И к моей радости это явно им помогло!
    На следующее утро я испросил разрешения у жены муллы вскрыть покойника. Ведь по законам ислама такое деяние считалось страшным грехом. Осознав, что болезнь в поселке принимает угрожающий характер, вдова дала свое согласие и даже  решилась  сама  показать  могилу.
     На машине скорой помощи (сам сел за руль, так как в поселке царила паника и никто не выходил на работу) мы поехали на кладбище. Мне вызвались помочь двое вчерашних больных, которые после приема тетрациклина почувствовали себя выздоровевшими. Других желающих не нашлось. Так что этим моим добровольцам я был искренне благодарен за помощь в выполнении моего скорбного долга.
    Возвратившись в поселок, встретил по дороге местного врача, Палымова, который сообщил, что пока я вскрывал покойника, он принял еще восьмерых больных поносами и не знает, что с ними делать. Я ему указал на необходимость лечения тетрациклином, приказал оповестить членов сельского правления о начавшейся эпидемии, подозрительной на холеру, и начать раздачу тетрациклина всем, у кого появились симптомы диареи.
    Сам же я на прибывшем за мной том же самолете санавиации с материалом от трупа вылетел в Нукус, не сомневаясь, что бедняга скончался от холеры, а не от чумы, как это предполагал наш академик, что и было вскоре подтверждено бактериологически. Передав привезенный материал в лабораторию противочумной станции, я направился в Минздрав КК АССР, где сообщил о случившемся заместителю министра  Р.А.Бабаназарова  -  главному врачу Республиканской СЭС А.К.Петровой. Она с большим пониманием отнеслась к моему опыту лечения тетрациклином, связалась с заведующим аптечной базой, снабдила меня необходимым количеством препарата и оперативно организовала мой вылет в Казах-Дарью, пообещав в ближайшее время прислать мне в помощь медицинских работников. 
Посоветовала   применять и  холерный бактериофаг, рекомендованный Н.Н.Жуковым-Вережниковым  для лечения больных холерой

     В поселке я занялся выяснением путей распространения холеры среди жителей. Без сомнения, занес ее тот самый дервиш, страдавший диареей,  поселившийся у муллы и заразивший хозяина. Мулла стал источником инфекции для своей дочери. Далее холера избрала довольно своеобразный путь.
    Дело в том, что дочь муллы была замужем за заведующим местной хлебопекарней. Когда она заболела, за ней принялись ухаживать сослуживицы мужа, не заботясь об элементарной гигиене. Куда уж более: теми же тряпками, которыми они вытирали выделения больной, они обтирали от золы и выпеченный хлеб! Хлеб выпекали в печи, которую протапливали камышом, дававшим большое количество золы. Поэтому первыми заболевшими оказались работники хлебопекарни. Кстати, одним из них был как раз тот, которого я по прибытии пользовал тетрациклином. Ну, а потом, как говорится, - «пошло-поехало».
   Через несколько дней, уже после приезда в поселок медиков из Нукуса, был выявлен еще один случай холеры, у развозчика хлеба на «плавучем ларьке». Он со свежей выпечкой поплыл к бригаде рыбаков и по дроге сам отведал этой продукции. Через полчаса у него началось сильное кишечное расстройство, вынудившее срочно вернуться в поселок и обратиться к врачам. Те, к несчастью, не воспользовались моей рекомендацией лечения тетрациклином и бедолага скончался…
    По  моему  настоянию  все взрослое население поселка стало  получать  для  профилактики   тетрациклин, а детей до 4-х лет я  лично поил  холерным бактериофагом, объезжая на санитарном  УАЗе   дом за домом. Часть  же  детей  я  пользовал  тетрациклином, каюсь, опять  же  на  свой  страх  и  риск, так  как  тогдашние  инструктивные  указания  почему-то  запрещали   применять  этот  антибиотик  для  этой  возрастной  группы.  Так  вот  выяснилось, что  из 144 детей, получавших  только  бактериофаг, одиннадцать заболели кишечными расстройствами и двое умерли от холеры. Их диагноз был подтвержден бактериологически.  Других заболевших детей  обследовать лабораторно  мне не удалось.
   Среди  же  детей, получивших  тетрациклин  заболеваний  диареями не  было.
   Тяжело  пережил  гибель  тех  детишек, ставших  невольными  заложниками  амбиций  составителей  инструкций. Лишний  раз  убедился  в  неэффективности  лечения  холеры  бактериофагами.
    В последующей своей научной деятельности я стал категорическим  противником этого  широко  используемого  при  холере  метода.
    Спустя полторы недели в Казах-Дарью прибыла, наконец, Специализированная противоэпидемическая бригада (СПЭБ) из Гурьевской противочумной станции. Правда, к этому времени с холерой в поселке было уже покончено. Самое главное: нам   удалось предотвратить проникновение инфекции в другие поселки Муйнакского района.
    Передав свою эстафету в столь надежные руки, я возвратился в Нукус и   включился  в  подготовку бактериологов   по   исследованию  материала на холеру от больных и  из  поверхностных водоемов         
    Там меня крайне удивила небывалая картина.
    По улицам регулярно  курсировали автомобили-водовозы, обильно орошая дороги лизолом. Из-за этого в раскаленной августовским солнышком столице стояло невыносимое амбре. Вскоре я узнал, что такой способ профилактики холеры предложил Противоэпидемический штаб по рекомендации наших академиков.
    Впрочем, это было в обычаях того времени. Кто-нибудь из «мелких практических специалистов» напоминает о необходимости текущей дезинфекции выявляемых очагов. Другой, более высокого ранга, предлагает на всякий случай обрабатывать и соседние дома. Третий, уже «городского масштаба», настаивает на дезинфекции всех улиц, где выявлен хотя бы один больной. Ну а высшему начальству полагается дать приказ уже о глобальном проведении «мероприятия», не жалея сил и средств! В дополнение, бригады коммунальщиков еще и выкашивали траву и камыш по обочинам арыков! Как говорится: «лучше ПЕРЕ, чем НЕДО!»
   Мне, как представителю Среднеазиатского научно-исследовательского противочумного института, допущенного к работе с секретными материалами, удалось потом более-менее подробно узнать об обстановке по холере в Каракалпакии.
   Кроме Нукуса эпидемия охватила еще семь районов автономии, расположенных, что очень характерно, в дельте Амударьи, на наиболее обводненных землях. К середине августа выявили более пятисот больных холерой, причем около восьмидесяти из них скончалось от резкого обезвоживания.
    Одновременно с Каракалпакией холера поразила и два соседние с ней района Хорезмской области. Там заболело около сорока человек, семеро из которых скончались.
    Для ликвидации эпидемии бросили колоссальные силы, по-моему, даже намного превосходящие реальную потребность в них.
    В автономной республике объявили тотальный карантин и все ее административные границы заняли воинские части и милиция. Въезд и выезд разрешался только по специальным пропускам и только через срочно  созданные СКП. Мухе не пролететь! Правда, вскоре выяснилось, что если кому-то все же очень хотелось проехать туда или обратно, можно было с успехом применить способ, описанный Александром Сергеевичем Пушкиным в соответствующей ситуации.

    В столичный аэропорт один за другим, непрерывным потоком приземлялись самолеты с медицинским оборудованием, препаратами, лекарствами, инвентарем. Сгружались холодильники, кондиционеры, установки для хлорирования воды и еще какие-то громоздкие ящики. Невесть чьи «представители» спорили и ссорились из-за них, а грузовики тут же развозили их в разные стороны. Как осуществлялись «прием - передача» буквально с неба свалившегося имущества, какие больницы оно обогатило, точно, наверное, не узнал никто. Но в скором времени органам прокуратуры достало работы по исследованию туманных далей, в которых растворилось большинство этих «материальных ценностей».
    Ежедневно сотнями прибывали бригады медиков – врачей, фельдшеров, фармацевтов, студентов медицинских вузов и техникумов. Медицинский штаб не успевал их распределять по очагам и тесненькие городские гостиницы переполнялись шумными постояльцами, не знавшими, чем занять себя в «блокадном» городе. Для них и во дворе противочумной станции растянули десятиместные армейские палатки. Там тоже происходили нежданные встречи, знакомства, мимолетные романы.
    Для прокорма этой оравы, кроме слабосильных учреждений общественного питания, с большой натяжкой именуемых «кафе» и «ресторанами», вовсю заработали армейские полевые кухни. Питание, как правило, было бесплатным.
    Ну, в общем, «на войне как на войне»!
    Столица оказалась под строжайшим административным контролем, запретившим массовые сборища, в том числе работу кинотеатров и клубов. Прокуратура  и  милицейские  наряды пресекали  незаконную торговлю антибиотиками и холерным фагом, развернутую предприимчивыми дельцами.
    К моему величайшему возмущению под такую санкцию подпал и я.
    Дело в том, что Чрезвычайная противоэпидемическая комиссия (ЧПК), ни с того, ни с сего, предъявила мне претензии, что я, дескать, лечил больных в Казах-Дарье вовсе не безвозмездно!
Это унизительное подозрение было явно с подачи ЖЭВЭ. Именно он обвинил меня в «незаконном вывозе в поселок с республиканских складов тетрациклина и бактериофага», в широком применении тетрациклина, в то время, как, по мнению академика, нужно было лечить левомицетином, указанным в инструкции под его редакцией. Слава Богу, у меня сохранилась справка комиссии, которая побывала в Казах-Дарье, положительно оценила мою работу и отметила, что все противоэпидемические мероприятия проведены в срок и совершенно бесплатно. Я тогда не понял значения последних слов. А оказалось, что кое-кто все же успел нажиться на этом бедствии.
   Вызывало мое  недоумение заключение Правительственной комиссии о причинах возникновения эпидемии.
   Виновными признали летчиков Нукусского аэропорта, которые весной и летом того года проводили авиационную обработку хлопковых полей в одном из районов Сурхандарьинской области, граничащим с Афганистаном. Предположили, что они там «каким-то образом» могли заразиться холерой и, возвратившись в Нукус 23 июля, занесли ее в автономную республику, лежащую за 800 километров от Афганистана.

     Даже на беглый взгляд такая версия казалась «притянутой за уши»!
     В самом деле: летчики в Афганистан не летали, в Сурхандарьинской области холеру не регистрировали, хотя там, как я рассказывал, «настороженность» по отношению к ней была повышена. Самих летчиков ни там, ни по их возвращению не обследовали, зараженных возбудителем холеры среди них не выявили.
     Более того, их отряд прибыл в Нукус 23 июля, а заболевания, сопровождавшиеся тяжелым обезвоживанием со смертельными исходами стали появляться еще в мае, в районах, далеких от аэропорта. Столь широкое распространение инфекции свидетельствовало, скорее, о водном ее происхождении.
    Рассматривались и другие возможности заноса холеры, например, артистами ансамбля «Бахор», выступавшем в Индии и давшем концерт в Нукусе в мае. Или инфекцию могли занести контрабандисты афганскими наркотиками, которые умудрялись невидимо походить сквозь любые заставы.
    Но именно «лётную» версию Медштаб и ЧПК посчитали наиболее приемлемой, так как она укладывалась в действующие с 1961 года Международные санитарные правила, обращавшие особое внимание на воздушные и морские суда, совершающие международные рейсы. Зачем же вести расследования в других направлениях, тратить силы на исследования с неизвестными заранее результатами! Тем более, что и Самое Высшее Начальство тут же удовлетворилось высказанной версией. Вот и слава Богу. Точка. Конец.
    Казалось бы, ну к чему возражения по такому пустяку? Ну, проникла к нам холера, ну, мы ее в очередной раз ликвидировали. И незачем тут копья ломать!
    Однако, для эпидемиолога такой вопрос глубоко принципиален. Ведь если виной стала «малая авиация», то стоит лишь еще больше ужесточить медицинское наблюдение за летным составом и эта угроза уже никогда больше не сможет реализоваться. Ну, а если это водный фактор? Тут потребуется перестройка всей системы надзора за холерой, открытие целой сети лабораторий, резкое увеличение финансирования их содержания, обеспечения бакпрепаратами и тэдэ и тэпэ. Иначе эпидемии холеры могут вспыхнуть так же неожиданно в любых других частях Союза.
    Мои попытки направить внимание на массовое исследование проб воды рек, озер и прочих «открытых водоемов» Каракалпакии вызвали только негативную реакцию. Дескать, сейчас не до воды, лаборатории перегружены анализами от больных и здоровых людей, среди которых должно обязательно найтись большое число бессимптомных носителей холерных вибрионов. Ведь из литературы известно, что на одного больного холерой может приходиться до сотни носителей. Именно они-то и вызывают повторные вспышки, переносят инфекцию на огромные расстояния. К тому же, мол, мы и не отказываемся исследовать воду, когда это надо. Вот из озера возле аэропорта выделили же холерный вибрион! Это же прямое доказательство, что именно летчики занесли холеру!
    Я, было, возразил, что такая же культура выделена и из воды водопроводной колонки возле противочумной станции, куда летчики явно не имели доступа!
    Но все было тщетно. Приводили «простой» довод: во время такой интенсивной эпидемии возбудитель может быть обнаружен где угодно
    А лаборатория Нукусской противочумной станции действительно была загружена «под завязку», работала круглосуточно. Персонал и приехавших специалистов поделили на смены, менявшие друг друга через каждые восемь часов. Подозрительные на вибрионы культуры приходилось исследовать по ускоренным методам, только по самым важным признакам: агглютинации холерной сывороткой, лизису холерным фагом, способности лизировать бараньи эритроциты.
    Последний тест вызвал у специалистов недоумение: лизиса не наступало!
    Так что же, значит это не вибрион Эль-Тор, который по данным ВОЗ сейчас распространяется по странам? Академики, подумав, разъяснили; ну, конечно же, это возбудитель классической холеры! Как он к нам попал, будем выяснять, но это очень важное открытие, которое станет сенсацией для ученых всех стран! Столь квалифицированный диагноз поддержали и другие авторитеты: академик В.Д.Тимаков, профессор И.В.Домарадский, специалисты Ростовского противочумного института.
     Полные надежд на эту «мировую сенсацию», направили выделенные культуры для дальнейшего изучения во Всесоюзный научно-исследовательский противочумный институт «Микроб» в Саратове. Вот тогда-то и произошел  тот  «прокол», о котором я упомянул выше.

    Культуры в сентябре того же года передали на исследование в руки институтской «молодежи» - бактериологов Л.Ф.Зыкина, А.З.Бережнова и Т.Н.Донской. Группа как раз апробировала для бактериологической диагностики вибрионов новые тесты, разработанные за рубежом, но в наши инструкции почему-то не успевшие еще попасть. Так вот по этим тестам предполагаемые «классические» вибрионы оказались-таки вибрионами Эль-Тор, их   
н е г е м о л и з и р у ю щ е й
разновидностью! Известна, оказывается, была и такая, но, к сожалению, не нашим корифеям!
    Конфуз получился, конечно, не международный, но все же крайне неприятный для самолюбия академиков, ибо ставил под сомнение их непререкаемые авторитеты.
    Н.Н.Жуков-Вережников в своей книге «Клиника, лечение и профилактика холеры», срочно выпущенной в Ташкенте в 1966 году в соавторстве с И.К.Мусабаевым и Н.К.Завьяловой, даже попытался сослаться на работу всемирно известного ученого   О.Фельзенфельда (1965), где тот писал, что «наличие вариантов Огава, Инаба, Гикошима и фаготипов, выделенных в течение настоящей эпидемии, как в Индии, где преобладает «классическая холера», так и в районах нахождения вибрионов Эль-Тор, вызывает сомнение в том, что современные методики бактериологического изучения являются такими же эффективными при обнаружении холерной инфекции, как например, способы, применяемые при эпидемиях бациллярной дизентерии. Можно также задать вопрос, имеются ли какие-либо надежные средства дифференциации вибрионов Эль-Тор и других вибрионов. В настоящее время их не имеется».
    Оказалось, все-таки, имеются. Просто нашим ученым нужно было почаще заглядывать за «Железный Занавес»!
    Конечно, можно было бы и засомневаться в реальной значимости этого «прокола». Ведь самим-то больным, да и лечащим их инфекционистам не так уж и важны детальные различия между вибрионами классическим и Эль-Тор. Болезнь и в том и в другом случае может протекать одинаково тяжело, и лечить ее удается одинаковыми способами.
    Но тут опять вмешивается эпидемиология: вибрионы Эль-Тор куда упорнее классических способны укореняться в водоемах и борьба с такими эпидемиями не ограничивается лишь выявлением и лечением больных и носителей инфекции, а требует и радикальной очистки водоисточников, что еще совершенно не разработано мировой наукой!
   Иными словами, нужно срочно переделывать существующие инструкции и руководства по борьбе с холерой, всячески подчеркивать эпидемиологическую важность обследования открытых водоемов. Только как это сделать?
   Между тем, в Хорезмской области к двадцатым числам августа, а в Каракалпакии к концу сентября эпидемии были ликвидированы. Составлены соответствующие отчеты, получены соответствующие поощрения и встрепки. Правительству даны соответствующие обещания впредь не допускать ни холеры, ни чумы. Карантины сняли и все разъехались по своим местам обитания.
   Я, полный сомнений и разочарований, вернулся в Алма-Ату.
   В институте произошли некоторые кадровые перестановки. На  место  замдиректора  по  науке  В.С.Петрова  пришел  Л.Н.Классовский. М.Ф.Шмутер перевелся с должности заведующего эпидотделом в лабораторию иммунологии (злые языки говорили, мол, от греха подальше!). Его место, в связи с ликвидацией отдела лепры, занял мой бывший соратник по Ганюшкинскому ПЧО   М.А. Шашаев. А вашего покорного слугу назначили заведующим холерной лабораторией.

   Ну что же, в таком случае я уже не в прежнем качестве «мелкого практического работника», а как ответственное лицо смогу теперь двинуться к намеченной цели!