Раздел второй
Средние века
Калидаса
(около V века)
Творчество Калидасы — вершина классической поэзии Индии на санскрите. В отличие от европейских исследователей многие индийские учёные, опираясь на национальную традицию, утверждают, что великий древнеиндийский поэт и драматург жил в I веке до н.э. Европейская наука на основании тщательного изучения сохранившихся текстов пришла к выводу, что поэт жил в V веке. В частности, указывают на то, что Калидаса был знаком с данными греческой астрономии IV века от Рождества Христова.
В указанный период самым большим и мощным государством на территории Индии было рабовладельческое царство Гупта, названное так по имени правившей там династии. Цари этой страны носили титул Викрамадитьи. Всё говорит о том, что Калидаса жил именно в государстве Гупта, причём молодость поэта скорее всего пришлась на время наивысшего могущества династии, но в конце жизни он мог оказаться свидетелем нашествия так называемых гуннов-эфталитов*. Жил ли он позднее распада государства Гупта? Вряд ли.
* В V—IV веках до н.э. племенной союз гуннов-эфталитов образовал огромное государство, занимавшее территории Синьцзяна, Таджикистана, Кыргызстана, Узбекистана, Афганистана, Туркмении, а также Северной Индии и Пакистана (Кашмир и Пенджаб). Потомками эфталитов учёные полагают пуштунов.
Точных сведений о жизни и судьбе Калидасы нет. Но сохранились легенды, которые во множестве рассказываются в народе.
Из легенд складывается такая история. В юности Калидаса был бедным невежественным пастухом, возможно, даже рабом. Он понравился великой богине Кали (Калидаса в переводе на русский язык — «раб Кали»), и богиня дала юноше дар гениального поэта. Однажды услышала речи Калидасы принцесса, поразилась смекалке юноши и вышла за него замуж. Однако она вскоре пожалела о своём выборе. Принцессу возмущали невежество и грубость мужа. Придворные позавидовали выскочке и убили его.
С XIX века биографами Калидасы рассматриваются другие версии о времени жизни и судьбе поэта.
Ряд исследователей опираются на найденное индийское стихотворное изречение, говорящее, что Калидаса в числе ещё девяти поэтов жил при дворе царя Викрамы или Викрамадитьи. Из других источников следует, что под Викрамой следует понимать царя Бходжу, владетеля Малавы, правившего в Дхаре и Удджаини (Северная Индия) около 1040—1090 годов. Есть апокрифическое произведение индийской литературы, в котором изображается жизнь Калидасы при дворе Викрамы.
Южные буддисты утверждают, что Калидаса жил в VI веке.
Из многочисленных произведений, приписываемых Калидасе, исследователи считают безусловно подлинными: эпические поэмы «Рождение Кумары» (бога войны) и «История рода Рагху» (своеобразное продолжение «Рамаяны»), лирическую поэму «Облако-вестник» и три драмы — «Признание Шякунталы» (сохранилась в двух версиях), «Добытая мужеством Урваши» и «Малявика и Агнимитра». Под сомнение ставится принадлежность Калидасе идиллической поэмы «Описания времён года», но её нередко упоминают в энциклопедических статьях, посвящённых поэту.
Обычно отмечают, что творения Калидасы явно отражают психологию верхушки рабовладельческого общества, отчего и делают выводы, что поэт либо действительно был принят в круг богатейших людей государства Гупта, либо сам происходил из этих кругов и пастухом никогда не был.
Приведу небольшой забавный пример. По логике «Родословной Рагху» мудрые цари «лишь для блага своих подданных взимают с них подати: так солнце собирает влагу, дабы тысячекратно её возвратить».
Европа узнала творчество Калидасы в XVIII веке, когда в 1789 году вышел в свет перевод В. Джонса «Признание Шякунталы». Считается, что с поэзией Калидасы европейцы впервые познакомились по английскому переводу «Облака-вестника», опубликованному в 1813 году Г. Вильсоном. Известно, что в определённой мере подражал драматургии Калидасы при работе над «Фаустом» Гёте.
В России творения Калидасы были переведены Н.М. Карамзиным и К.Д. Бальмонтом, в наши годы переводы из его творчества сделал Владимир Борисович Микушевич.
Рождение Кумары
Глава I. Рождение Умы
Там в полунощной стране над мирами
Праведный царь, властелин богоравный,
От океана и до океана,
Дали познав, устрашает пространство.
Был он тельцом при доильщице Ме;ру
По наставлению мудрого При;тху,
Горы вокруг удостоив удоя:
И самоцветов, и трав светоносных.
На драгоценности царь не скупится,
Даже в снегах несказанно прекрасен,
Ибо воистину неразличимы
Лунные пятна в сиянии лунном.
Вечные радуги там на вершинах:
Огненный хмель самородных сокровищ,
Словно закат преждевременно вспыхнул
И на свиданье ночное торопит.
Тучами праведный царь опоясан,
Так что, в тревоге покинув отроги,
Плетью дождя на вершины гонимы,
Сиддхи находят за тучами солнце.
Смытая таяньем горного снега,
Кровь не видна, даже если терзают
Львиные когти слона-исполина,
Только на тропах виднеется жемчуг.
В крапинках, словно слоновая кожа,
Белая в буковках красных берёста:
Это посланья любовные пишут
Сестры пленительные видьядха;ров.
Если поглубже вздохнется пещерам,
Полый тростник наполняется ветром,
Звуком, созвучием, духом и ладом
Вторя заранее певчим кинна;рам.
Гостеприимные древние кедры
Благоухают смолою целебной,
Сто;ит слонам о стволы потереться,
В горных лесах избавляясь от зуда.
Вместо светила влюбленным дарован,
Там не нуждается в масле светильник:
Даже в пещерах светло до рассвета
От излучения трав светоносных.
Там, где колючие льдинки под снегом,
Ног не боясь ненароком поранить,
Царственно шествует, пышная телом,
Высокогрудая дочь ашваму;кхов.
Милостив царь к темноте бесприютной,
Что затаилась в пещере укромной;
Тот, кто возвышен судьбою всевластной,
Благоволит к нищете беззащитной.
Явно царя своего почитая,
Яки торжественно машут хвостами,
Белыми в мерном замедленном взмахе,
Словно из лунных лучей опахало.
Облако, словно блуждающий полог,
Оберегает от света пещеру,
Чтобы, влюбленная, перед любимым
Не застыдилась нагая киннара.
Ветер, насыщенный влагою Ганги,
Ветер, в горах сотрясающий кедры,
Ветер, ласкающий горных павлинов,
Сладок охотникам неутомимым.
Там, возлелеянный горною высью,
Лишь для Семи Мудрецов расцветая,
Солнцем разбужен, сияющим снизу,
Днем раскрывается в озере лотос.
Всех заповеданных благ обладатель,
Царь-вседержитель, премудрый радетель,
Брахмой самим удостоенный царства,
Он разделяет с богами главенство.
Взял добродетельный царь-духовидец
Духом рожденную отчую дочерь,
Чтимую мудрыми мудрую Ме;ну,
Ради потомства достойного в жены.
Дни проходили в блаженстве взаимном,
И расцветала беспечная юность,
Очаровав красоту красотою;
Срок наступил, и царица зачала.
Нежную на;гини очаровавший,
Друг Океана родился, крылатый,
Наперекор Ненавистнику Ври;тры
Крылья свои сохранивший поныне.
Оскорблена небрежением отчим,
Прежнее тело свое уничтожив,
Грозного Бха;вы былая супруга
Вновь родилась от прекрасной царицы.
Благословенная Благословенным,
Благочестивая Благочестивой
Порождена, как народное благо
Порождено благомыслием царским.
Дочь родилась, небеса прояснились;
Веяли ветры, не ведая пыли;
Пение раковин, ливень цветочный,
Благо подвижным, недвижному благо!
Новорожденная так засияла,
Что засияла сама роженица,
Как, молодым пробужденные громом,
Недра сияют, сапфиры даруя.
День ото дня красота возрастала,
Как, народившись, луна возрастает,
И неуклонно и неутомимо
Очарования преисполняясь.
«Па;рвати»,— названа дивная дева,
Милая родичам высокородным.
«У ма!» — подвижнице мать говорила;
«Ума», — прекрасную днесь величают.
Царь богоравный, потомством богатый,
С дочери глаз не сводил, ненасытный.
Много цветов у весны плодовитой,
Пчелам желанней цветущее манго.
Как благодетельным светом светильник,
Как благодатною влагою небо,
Как безупречною речью ученый,
Дочерью царь богоравный прославлен.
В куклы царевна играла и в мячик
Или в песок возле Ганги приветной,
Там забавлялась не хуже подружек,
Детской игрой наслаждаясь как будто.
Осенью Ганга гусей привлекает,
Свет в темноте возвращается к травам;
К ней, просвещенной прозреньем врожденным,
Опыт былого не мог не вернуться.
Было в своем обаянье природном
Хмеля хмельнее без всякого хмеля,
Стрел обольстительных неотразимей
В юности сладостной нежное тело.
Словно картина художеством дивным,
Словно лучами небесными лотос,
Тело в своем ослепительном блеске
Явлено юностью непревзойденной.
Землю пленив лепестками-ногтями,
Алой пыльцою как будто сверкая,
Истые лотосы даже в движенье,
Эти стопы превзошли неподвижных.
Шествует, стан величаво склоняя,
Лебедью лебедь, играя мирами;
Вторит зато сладкогласная лебедь
Звону браслетов ее драгоценных.
Бедра такими округлыми вышли,
Столь соразмерными, что, несомненно,
Щедрый на прелести Бра;хма-искусник
Не без труда создавал остальное.
Пальма стройна, только слишком прохладна;
Хобот хорош, только хобот шершавый;
Славится хобот, и славится пальма,
Бедра прекрасные все же прекрасней.
Пояс такие облек совершенства,
Что не побрезговал Ги;риша славный
Их благосклонно принять на колени:
Женам другим недоступная милость.
Укоренившись в ложбинке глубокой,
На животе волоски заблистали,
Словно сапфир, наделенный сияньем,
В поясе делится с ними лучами.
Ниже груди над ложбинкой глубокой
Три ненаглядные складки виднелись,
Словно построила ранняя юность
Лестницу для быстроногого Ка;мы.
Каждая темным соском украшаясь,
Белые груди томили друг друга,
И между ними, наверное, вряд ли
Стебель тончайший протиснуться мог бы.
Я полагаю, нежнее шири;ши
Руки прекрасной, когда, побежденный,
Ими однажды обвил Камаде;ва
Выю могучую грозного Ха;ры.
Пальцы прекраснее листьев ашоки;
Необозримое небо ночное,
Где молодой воцаряется месяц,
Блеском ногтей затмевали ладони.
Шея над персями, сродница персей,
Окружена ожерельем жемчужным,
И, разукрашенная жемчугами,
Жемчуг своей красотой украшала.
Прелестью лунной не радует лотос,
Лотоса ночью луна не заменит;
Прихотью Л а;кшми в блистательном лике
Одновременно и то и другое.
Белый цветок среди листьев багряных,
Нет! Жемчуга в сочетанье с кораллом,
Нет! Это цвет бесподобной улыбки,
Белый сполох на губах огнецветных.
Амритой голос насыщен, казалось;
Если Божественная говорила,
Кокила голос теряла, как будто
Уподобляясь расстроенной лютне.
Как на ветру голубые лилеи,
Длинные влажные эти зеницы
Ей мимоходом дарованы ланью,
Ею, вернее, дарованы ланям.
Дивным рисунком бровей своенравных,
Столь прихотливым игривым изгибом
Налюбоваться не мог Бестелесный:
Луком своим перестал он гордиться.
Если бы стыд бессловесные знали,
В горном краю, в полунощной державе,
Восхищены волосами царевны,
Яки гордились бы меньше хвостами.
Словом, Создатель над ней потрудился:
Не пожалел он красот всевозможных,
Все совершенства собрал воедино
И сочетанием залюбовался.
На;рада-странник увидел царевну,
И предсказать не преминул провидец:
Мужа делить ей ни с кем не придется,
Хара навек сочетается с нею.
И достославный, премудрый родитель
Выдать юницу не смел за другого:
Пусть ослепительных светочей много,
Жертвой почтить нам Огонь подобает.
Свататься Богу богов не угодно,
Значит, невесту навязывать стыдно;
Прежде всего докучать неразумно,
Кроме того, торопиться не нужно.
Да;кшей обижена в прошлом рожденье,
Бросила тело свое чаровница;
С этого дня, как великий подвижник,
Брезговал браком Владыка Вселенной.
Там, где омытые Гангою кедры,
Там, где олени, где мускусом пахнет,
Там, где киннары поют неумолчно,
Бог, как отшельник, на снежной вершине.
Уши украсив цветами намеру,
Берестяные раскрасив одежды,
Благоуханием смол наслаждаясь,
Ганы сидели вокруг на уступах.
Мерзлый сугроб разрывая копытом,
Голосом гордый, ревел там Горбатый,
Вынести львиного рева не в силах,
В ужасе горных быков ужасая.
Там сочетатель восьми проявлений
Пламень разжег, проявленье свое же;
Тот, на кого уповает подвижник,
Ради неведомой цели постился.
Царь привечал всемогущего гостя,
Чтимого всеми богами почтил он;
В сопровожденье подружек царевна
Гостю прислуживала благонравно.
И несмотря на такую помеху,
Гириша сам согласился на это:
Разве не выше любого соблазна
Истинный невозмутимый подвижник?
Царевна трудилась, алтарь очищала прилежно,
Цветы приносила, священные травы и воду;
Не зная покоя, покорная, богу служила,
Сиянием лунным волос его втайне питаясь.
Перевод В.Б. Микушевича