Иссегюль

Странники Вечности
Красавица Иссегюль, зачерпнув воды в кувшин и дождавшись, когда поверхность станет зеркальной, стала любоваться своим отражением. Тугие косы толщиной в кулачок спадали ей на грудь и доходили до бёдер. Серебряные украшения подчёркивали красоту юного лица, делая его ещё более привлекательным. Вот сейчас, водрузив кувшин на плечо, она грациозно проплывёт по селению. Возможно, её увидит её возлюбленный и, как всегда, сверкая глазами, выкажет свой восторг, восхищаясь её красотой. Мысль о нём горячей волной разлилась по телу и окрасила ярким румянцем бархатную кожу щёк.

Волнующие мысли прервал нарастающий звук цоканья копыт. В сторону Иссегюль приближались всадники. С детства жившая только среди своих, девушка привыкла быть открытой и беззаботной. Не ведая страха, она поднялась во весь рост, поставила кувшин на плечо, отчего поза её стала невообразимо очаровательной и женственной. Она ещё ничего не ведала о мире, и, конечно, её начало одолевать любопытство — ведь не каждый день проезжают мимо богато разодетые путники.

Горцы обладают острым зрением, и Иссегюль не была исключением. Она уже отчётливо разглядела дорогую сбрую на жеребце особой масти, каких не было ни у кого в округе, под всадником, обладателем всей этой роскоши. Подняв взгляд на хана, как предположила Иссегюль, юная красавица вся сжалась. Что-то угрожающе-нехорошее почудилось ей в поведении его стражи. Страх заставил её вздрогнуть и начать действовать. Паника, возникшая в душе, подсказывала девушке, что нужно бежать подальше от этих глаз, от людей, что отделились от хана и галопом поскакали к ней. Один спешил отрезать ей путь к аулу, другие с гиканьем и улюлюканьем подгоняли лошадей, которые и так мчали их во весь дух. Выронив из рук кувшин и подхватив подол платья, прыгая по камням, словно газель, Иссегюль сорвалась домой. Теперь она уже стала догадываться о происходящем.

Как часто женщины за работой по дому делятся друг с другом всякими тайнами. Вышивая ковры, бабушка Иссегюль говорила о похищениях девушек из разных аулов в гарем хана, о том, какая судьба их там ждёт. Иногда, утомившись от неустанной жизненной борьбы и тяжёлого труда, бабушка выказывала некоторую зависть к доле тех, кто попал по воле рока во дворец богатого хозяина. А иногда, любуясь красотой гор, противоречила самой себе и говорила, что всё же свобода дороже всякого злата и серебра, бархата и шелков. Иссегюль не знала и не задумывалась, чьи судьбы лучше. Она просто жила и радовалась жизни. Девушка и предположить не могла, что может стать одной из тех, кого берут в жёны, не спрашивая согласия…

Убежать от преследователей Иссегюль не удалось. Она вырывалась и царапалась, как кошка, визжала и кусалась, как раненный зверь, но всё же оказалась связанной на спине лошади.

«Что же со мной теперь будет?! — в отчаянии думала она. — Как же мои мечты выйти замуж за Итаира и нарожать ему богатырей? А может, он меня спасёт? Приедет к хану и станет умолять отпустить меня?»

Юное дитя ещё верило в сказки и чудо. Несмотря на то, что тело её уже обрело прекрасные соблазнительные формы, в душе она была ещё совсем ребёнком.

По прибытии во владения хана девушку провели на женскую половину и приставили к ней евнуха, чтобы тот следил за каждым её шагом и предупреждал всевозможные отчаянные поступки пленницы. Попав в зал, где сидели женщины разных возрастов — от пожилых до таких же юных, как она сама, — Иссегюль забилась в угол, теребя распустившуюся косу. Исподлобья она смотрела на наложниц хана, обступивших и разглядывающих её, и ей казалось, что она попала в гнездо змей, которые вот-вот на неё бросятся.

Раскосые глаза, обрамлённые густыми чёрными ресницами, и пышные формы Иссегюль вызвали зависть во взглядах женщин помоложе. Старые, некоторые уже без зубов, с пониманием и даже долей сострадания взирали на испуганное дитя. Их обречённость пугала Иссегюль. Все они — птицы в клетке, и она станет одной из них!

Закрыв лицо руками, девушка плакала, осознавая, какую ужасную жизнь теперь предстоит ей прожить. В одно мгновение из юного дитя природы она превратилась во взрослую, зрелую душой женщину. Никакой возлюбленный не спасёт её из этих стен! Скорее всего, он недолго погорюет и приглядит себе новую невесту. Наложницы хана всегда будут мстить Иссегюль, если хозяин станет звать её чаще, чем других…

Эта мысль показалась ей омерзительной. Разве могут люди спать друг с другом без любви, как животные? Сколько раз Иссегюль представляла картины своих отношений с Итаиром! Ему бы она позволила всё, ведь он был ей мил. Но пожелай её кто-то другой — она бы сочла его недостойным шакалом.

«Да, хан и есть шакал! — с возмущением думала девушка. — Большинство этих женщин уже никогда не станут счастливыми, они просто доживут свой век пленницами. Стать одной из них? Нет! Ни за что! — протестовал её дух. — Не иметь своих чувств, быть рабыней чьих-то прихотей и похоти? Никогда! Зачем мне жизнь, если мной станут пользоваться, будто вещью? Неужели нужно родиться, чтобы не иметь права выбора?!»

Вот тут-то и мелькнула страшная мысль, сначала даже повергшая её в шок. Но это был выход, возможно, единственный в её случае. «Выбор — он есть всегда», — поняла Иссегюль. Можно смириться, а можно и рискнуть вырваться отсюда, пусть даже жуткой ценой. Но никакая цена не будет слишком большой за бесценное право свободы.

Красота, которой Иссегюль так гордилась, показалась ей теперь не значащей совершенно ничего. Что смысла быть красивой, когда тот, кто будет с тобой рядом, не поинтересуется твоими мечтами, не спросит о твоих взглядах, не захочет узнать твою душу.

И в сердце родилось дерзкое решение.

Выбрав подходящий момент, Иссегюль разбила вазу и, схватив осколок, стала полосовать им своё лицо и руки. Теперь мелкие шрамы останутся на всю жизнь, но уже никто не пожелает её как просто соблазнительное тело, ни в ком не вспыхнет непотребный огонь при виде её красоты, не будет ничьих вожделений, грязных желаний и картин развлечений. Она свободна! Пусть ей никогда уже не быть с Итаиром — да и так ли он любил её? Ведь она, глупышка, не умела ещё отличить чистого взора любви от пламени страсти.

Визгами и воплями женщин наполнились стены гарема. Ошалевший евнух никак не мог сообразить, что делать. Ни одна из наложниц, как бы ей ни было тяжело, с момента её появления здесь не решалась на такие поступки. Да, были мысли о самоубийстве, но со временем они проходили. И позже пленницы привыкали к жизни в неволе и вели себя спокойно. Но чтобы так?!

Евнух подхватился и побежал к хану.

Взбесившийся от такой дерзости и непослушания хозяин решил сам проучить невольницу. Он приказал вывести её во внутренний двор. Держа голову высоко поднятой, Иссегюль не прятала запёкшуюся на ранах кровь и не отводила гордого взгляда от глаз хана. Страх, возникший, когда она впервые увидела его возле скалы, уже исчез, превратился в стремление хоть как-то противостоять насилию и злу. 

Схватив плеть, хан ударил Иссегюль по лицу:

— Ты сама выбрала своё наказание! Своим поступком ты подписала себе приговор! Теперь, такая уродина, ты не будешь нужна никому. От одного твоего вида станут шарахаться даже лошади. Ты хотела свободы?! Ну так пусть она будет тебе хуже кости в горле! Уберите отсюда эту глупую тварь!

Иссегюль вышвырнули из дворца как собачонку.

Палящее солнце стояло высоко в зените. На фоне чистого синего неба, широко раскинув крылья и ловя потоки воздуха, парил одинокий орёл. Никакие сожаления о содеянном не омрачали душу свободной Иссегюль.