Вот за что я Люсю люблю – так это за внезапность и непредсказуемость.
Совершенно внезапно она собралась к бойфренду в Италию.
- Манечка, я ненадолго. Туда – и обратно, – счастливо щебетала она по телефону. –
Я тебе тут кое-что завезу на хранение? Ты не против?
Против я или нет, Люся слушать не стала, и вечером привезла мне Дульсинею.
Дусю. С приданным в виде тюфяка, тазоподобной кормушки и огромного,
дурнопахнущего мешка с каким-то дорогущим кормом.
Я в немом оцепенении смотрела, как выгружают все эти, не вписывающиеся в интерьер
моей маленькой квартирки, собачьи принадлежности.
А когда Люся затащила упирающуюся всеми четырьмя лапами Дульсинею, я просто
впала в прострацию. Говорить и двигаться я не могла, подчинялись командам только
глаза, выпукливаясь со страшной силой.
Последний раз Дусю я видела около года назад, когда её подарили Люсе на день рождения.
Тогда она была очаровательным бархатным комочком. Сейчас это был телёнок
на высоченных ногах с огромной головой и налитыми кровью глазами.
Маленькие, купированные уши, напоминали рожки. Мне стало страшно.
Люся, не обращая внимания на мой коматоз, выгружала дуськины
причиндалы: намордники, ошейники, игрушки, и при этом, не переставая
рассказывала о предстоящей поездке.
Наконец, она заметила, что со мной что-то не так.
- Манечка, да не бойся ты. Дуся мирная. Видишь – она сама боится.
Да, моя маленькая? – и Люся потрепала Дульсинею по висящим складками брылям.
"Маленькая" Дуся оскалилась, обнажая огромные белые клыки. Люся
предусмотрительно убрала руку и игриво улыбнулась.
- На прогулку одевай ей строгий ошейник, а то не удержишь. Кормить два раза.
Ну всё, мои хорошие, я убежала. Самолет ждать не будет.
Она чмокнула меня в щеку, обошла прилёгшую Дульсинею, и растворилась в
вечернем воздухе. Мы с Дусей остались вдвоём. Я присела перед ней на корточки.
- Ну что Дусинда, надо потерпеть, – я осторожно погладила большую голову.
Собака грустно вздохнула, чем сразу тронула моё сердце. Я пошла на кухню,
варить себе с горя кофе, Дуся, тяжело сопя, поплелась за мной.
Мы с Дульсинеей быстро нашли общий язык. Характер у неё оказался покладистым,
и я очень скоро перестала её бояться. Когда Дуся хотела гулять, она приносила мне ошейник,
терпеливо сидела, пока я прилаживала на её огромной пасти намордник, и
спокойно шла рядом. Строгий, весь в шипах с внутренней стороны, ошейник,
так и не понадобился.
Спать на тюфяке, она категорически игнорировала, и спала на диване, я не возражала, так как
чистоплотная Дуся, не проходила в комнату после прогулки, пока
я не вымывала самым тщательным образом её четыре баскервильских лапы.
Люся первую неделю звонила часто. Взахлёб рассказывала об итальянских
красотах и о своей неземной любви. К середине второй недели, по мере того,
как утихали итальянские страсти, звонки стали реже, восторженность сменилась
лёгким раздражением, потом Люся вообще перестала звонить.
Дульсинея скучала. Она отказывалась играть, и практически перестала есть.
Я не могла смотреть в эти страдальческие глаза и слушать протяжные вздохи,
поэтому взяла отпуск и повезла Дусю на дачу.
Дача, предмет моей гордости, моё гнёздышко, любовно окучиваемое и
облагораживаемое мной, по мере возможности -
маленький домик на окраине деревни, неожиданно доставшийся мне в наследство от дальней родственницы.
Обычно отпуск я предпочитаю проводить здесь, наслаждаясь покоем и свежим лесным воздухом.
На даче Дуся сразу освоилась, обошла неторопливо всю территорию и
почувствовала себя хозяйкой. Впервые за всё время нашего с Дусей общения,
я услышала, как она лает. Сначала я даже не поняла, что это такое.
Похожее на раскаты грома, рычание, сменилось грозным, отрывистым кашлем.
Я выбежала на крыльцо – Дуся лбом таранила калитку, подпираемую кем-то с
обратной стороны. Команду «фу!» она игнорировала так же, как и мои попытки
оттащить её от калитки.
Узнать, кто же хотел зайти в гости, мне так и не удалось, потому, что
гость, обрадованный возможностью бросить сопротивление, сбежал.
Теперь, к нашей надежно охраняемой Дусей калитке, никто не подходил.
Никто не подходил и ко мне, так же надёжно охраняемой, во время наших прогулок в лесу.
Дульсинея с трудом переживала мои вынужденные вылазки в местный продмаг,
оглашая трубным воем деревенские окрестности. Брать её с собой, я не решалась.
В целом, собака была совершенно счастлива. Она кусала струю воды, звонко клацая страшными
зубастыми челюстями, когда я поливала цветы и лужайки, и ходила за мной,
как хвостик, сопровождая меня как тень.
По вечерам, я садилась на деревянную ступеньку высокого порожка, Дуся
громоздилась рядом, укладывая ведёрко своей огромной головы мне на колени, и мы смотрели,
как садится солнце, окрашивая небо над лесом малиновым цветом.
Мне стало казаться, что умнее и добрее существа, чем Дульсинея, я не
встречала. Она умела чувствовать настроение, и обладала какой-то необъяснимой деликатностью.
Утро было чудесным. Я пила на веранде кофе и смотрела, как весело бегает
по участку Дуся, стараясь попадать на выложенные галькой тропинки.
Иногда она подбегала ко мне, осторожно, тыкаясь мне в руку мокрой мордой,
брала с ладони сухарик и уносилась опять, сотый раз оббегАть свои владения.
Легко скрипнув, открылась калитка. Я с опаской оглянулась на Дусю, шерсть
на её загривке встала дыбом, она зарычала.
- Ой, - кричала вбежавшая загорело-красивая Люся. – Девочки мои, я еле вас нашла!
Дульсинея замерла, длинный, как палка, хвост её дёрнулся было завилять, но
так и застыл. Умные глаза, не мигая смотрели на весёлую Люсю, которая
присела на корточки и била себя по коленям.
-Дуська, иди сюда, моя маленькая! Ну, иди же!!!
Опустив голову, собака ушла в дом.
- Что это? – не поняла Люся. – Что с ней? Она заболела? Почему она ушла?
Люся села прямо на дорожку, обхватила руками коленки, и заплакала.
Дульсинея так и не вышла к ней, забилась под стол в гостиной и громко,
судорожно дышала.
Я стояла на веранде, и не знала, что мне делать - утешать плачущую Люсю,
или вытаскивать из под стола Дульсинею.
Я проводила Люсю к ожидающему такси, оставаться она не захотела.
Говорить было не о чем. Да и не хотелось.
- Да ладно, Люська, Дульсинея просто обиделась,- я обняла её.
- Нет, Маня, она считает, что я её предала. Не простит. Ты же видела её глаза.
А я по жизни так – не умею любить. Даже собака это понимает.
И Люся уехала. Так в моей жизни появилась и осталась навсегда,
преданная и верная, умная и необыкновенная – Дульсинея.
продолжение здесь:
http://www.proza.ru/2013/07/08/841