Движение воздуха

Ольга Толмачева «Движение воздуха»

На вечерний автобус Варя опоздала.
Хоть и старалась бежать изо всех сил к остановке, издалека увидела, как мигнув лампочками, автобус скрылся за поворотом.
Она остановилась, чтобы отдышаться. Ручка от тяжёлой холщовой сумки больно впилась в ладонь. Варя поставила тяжесть на землю и освободила затёкшую руку. На коже отпечатался ярко-малиновый след. С грустью посмотрела на часы. Прикинула, что следующий рейсовый автобус в деревню отправится рано утром, а вахтенный, который развозил  рабочих с завода, поедет за полночь.

Вечерело. Жизнь в посёлке затихала.
Неяркое солнце било в стекла маленьких, точно игрушечных, домиков, медью разливалось по палисадникам, крышам, заборам,  ставням в кружевах. В бронзу окрасило траву и придорожные пыльные кустики; медленно, нехотя уплывало за горизонт.

Варя тяжело вздохнула. С трудом подняла сумку с продуктами, побрела к остановке. Ещё неизвестно, подумала, притормозит ли  автобус с рабочими. Если шоферить будет Петрович, тот ни за что не сжалится, как рукой не маши. Важно проедет мимо, будто не замечая пассажиров, даже головы не свернёт.

Сколько раз приходилось Варе задерживаться в столовой. Поставщики подводили – к примеру, запозднятся, а на приёмку товара час уйдёт, а то и более: каждый мешок взвесь да посчитай. Или грузчик отлучался - не раз приходилось коробки и фляги тягать на себе. А в иной раз Марью – посудомойку – принималась отчитывать: скатерти несвежие лежат на столах или цветы в вазах засохли, а той хоть бы что! Словно нет ей до безобразия дела, ее  не касается. И посуду ленивица моет небрежно, оставляя на тарелках грязь. Глаз да глаз нужен за Марьей – и ленивая, и нерасторопная.

Да мало ли что на работе происходило! Столовая – огромное хозяйство, за всем нужно  следить. Весь посёлок, считай, у них кормился. Погода стояла. День и ночь жужжала Варвара, как пчелка, крутилась.  Трактористы уходили в поле, едва расцветал горизонт, а домой возвращались со звёздами в небе. Посевная - время горячее, иной раз людям и воды  выпить некогда. До домашних ли обедов?..   
Что бы делали в поселке без  столовой?

Варя подошла к остановке, подняла сумку на лавку, пристроилась рядом. С тоской взглянула на пустую, залитую солнцем, дорогу.
Сколько раз в своей жизни она намечала  переехать из деревни в посёлок, поближе к работе, чтобы не тратить время на тряску по ухабам  утром и вечером, не нервничать, боясь опоздать к последнему рейсу, экономить на билетах, в конце-концов!
 
Да и было бы чего жалеть: деревушка в низине! Кривая улочка и десяток домов. Старики и старушки – ни детского крика, ни веселья. Раньше было иначе… И от дороги  деревня лежит неблизко. Считай, километра два приходилось по полю шагать. Хорошо, если погода сухая и теплая, а если дождик? На дворе стужа?

Зимой Варя по снегу в валенках, бывало, чуть не на животе ползла. Плыла, точно по морю бескрайнему. А весной широко разливался ручей, так что приходилось босиком по ледяной воде прыгать. В особо холодные снежные зимы Варя даже на работе ночевать оставалась, чтобы в поле не застудиться. Бабка Дуся – соседка – ей домик топила и кошку молочком угощала, за хозяйством присматривала.
А какое уж больно у Вари хозяйство – кошка да куры в хлеву…

Зато летом в деревню на луга заливные, к роще, реке охотно приезжали  жители города.  И Варин маленький дом у ручья привлекал покупателей. Но как представит она, что не пойдёт на рассвете по зелёному лугу по колено в траве, не вдохнёт воздуха, цветами напоенного, не зажмурится от блеска снега в искрах – такая тоска возьмёт! Весь запал переезжать пропадал. Словно не место жительства и не домик свой захудалый  менять решалась –  судьбу. Так и ездила много лет, чертыхаясь, из  деревни в посёлок – на перекладных.

Этим вечером к ней должна была приехать любимая подруга. Встречу они то назначали, то откладывали, считай, с самой зимы  свидеться собирались.
Валентина работала в школе, и каждый день у нее было много уроков:  и  русский с литературой, и математика, и физкультура – учителей в селе не хватало. Хоть и в районном центре подруга жила, а не больно работа в школе молодежь привлекала. Валентине приходилось  между классами разрываться,  тетрадки проверять и к урокам готовиться.
В прошлом году Валя замуж сходила – да что-то не сложилось у нее с личной жизнью, в семье не заладилось. Может, от учительской нагрузки? Обожглась однажды, и жила  одна.
А тут школьников на каникулы отпустили, вот Валентина и выбралась навестить подругу. Собирались встретиться у дороги, чтобы мимо деревенского кладбища по полю пройтись. И к Иринке – однокласснице – вечерком в гости наведаться.
И вот… – Варя нервно вскочила с лавки. – Автобус ушёл…

К встрече Варя все заранее подготовила: холодец в выходные сварила – с травками, чесночком. Конфетами да печеньем в городе сумку набила. Молоком, маслом её бабка Дуся снабжала, а картошка, овощи и соленья  были свои; только в погреб нырнуть.
Лишь в последний миг Варя спохватилась, что в доме нет свежего  хлеба, и в столовой за день весь выбрали – столько едоков!  Рано утром  Варя сварила щи. Уходя на работу, оставила чугунок в печке томиться. Какой ужин без хлеба?
. И бабка Дуся  просила ее привезти  из города высокого, белого; сама хлеб давно не печёт, с тестом ведь столько мороки! Варя в магазин побежала, а там очередь длинная – конец дня.
И потом от магазина летела, что было духу, обратно в столовую, потому что в спешке забыла ключи под половичок положить. Придут рано утром стряпухи тесто ставить, волновалась, а в условленном месте пусто. Не испекут тогда пирогов – через окно  не полезешь в столовую. Столько людей Варя накажет…
И вот…  Варвара вздохнула. Опоздала…

Подруги долго не виделись, и Варя скучала. В детстве девочки вместе росли, а в классе сидели за одной партой. В куклы играть, задачки решать, в школу, на сенокос – все время были вместе, не разлей водой. Одна беленькая, а другая чёрненькая – только и разницы.
После школы Варя на повариху учиться пошла, а Валя в город уехала, в педагогический институт. Книжки читать любила –  стала учительницей литературы.
Варя очень ждала подругу. Тонкая, образованная Валя была ей и другом, и кумиром.  Не хватало задушевных разговоров с ней, ласкового юмора подруги, поучительных рассказов.
Чувствовала Варя в последнее время странную пустоту в груди и одиночество. Словно дорожка, по которой прямо шла, вдруг в траве затерялась, от глаз скрыта – не знаешь, куда ступить, дальше двинуться.
Иное дело Валя! Живая, смешливая, озорная, и  в жизни у нее все ясно и определённо. Всегда могла рассудить, выход из тупика подсказать, сомнения откинуть. Иной раз поговорят, похохочут, и Варя словно ключевой водой омоется – так хорошо на душе становилось. А Валя  и сама была кладезь знаний,  и на службы ходила в храм, в церковном хоре пела – на все время могла отыскать.
Очень любила Варя свою подругу!

Делать нечего, вздохнула она, придётся просить Семена  домой ее отвезти – больше некого. У него был большой мотоцикл, да и жил он в двух шагах от остановки. Не ночевать же Варваре здесь, на остановке…
Очень не хотелось Варе обращаться к Семёну. Сегодня снова к ней в столовую приходил, опять любезничал да намекал. Не могу, говорил, без тебя жить, Варвара. Отпусти тяжесть сердечную. Стоял набычась, взглядом прилюдно сверлил, было стыдно. Видела Варя в зеркало, как Марья – посудомойка над ними хихикала.
Уж несколько лет Семён не давал Варе проходу, замуж звал. То вечером приходил в столовую коробки  грузить, то рано утром ждал у дороги, чтоб подвезти на работу.
И бабы Варвару замучили: пожалей, говорят, мужика – так страдает… И на себя посмотри страстно – хоть и в столовой работаешь, а не королевна. Ещё лет пяток в молодушках побегаешь, а что потом? Как дальше жить будешь? И ребёночка ей родить надобно, говорили, – взрослая серьезная женщина в самом соку, пора матерью стать.
Да, вздохнула Варя. Семён работящий, хозяйственный и не пьёт. Где лучше него найти? Вон дом какой себе выстроил – дворец! Загляденье!
Варя подошла к забору и с уважением посмотрела на высокий, крепко слаженный  деревянный сруб. Любая женщина охотно  хозяйкой в него пойдёт.
Все так, подумала Варя. Годы идут. Ребёнка  родить хочется – от любимого…

Семён обрадовался, увидев на своем пороге смущённую Варю.
Мотоцикл ревел, ветер бил в лицо, закручивая пшеничные волосы. Варвара высоко подпрыгивала на ухабах, крепко держалась за ручки, чтобы, не ровен час, из коляски не выпрыгнуть, но встретиться с подругой в назначенном месте все же опоздала.
Как ни уговаривала она Семена вернуться назад, он вызвался проводить Варвару. Поставил мотоцикл под ветлой – ручей хоть и маленький, но технике через него не перескочить, и по узкой тропинке в траве они поспешили к дому.
Семён нёс тяжёлую сумку и все удивлялся, чем только Варя вздумала её нагрузить, словно не любимую подругу встречать собиралась, а полк генералов.
А Валентина не стала долго дожидаться Варвару и направилась одна в деревню через поле. Побоялась стоять вечером  на пустой дороге. Да и озябла – солнце скрылось за горизонт, и из рощи пахнуло свежестью.

Варя увидела Валентину в окне в доме бабки Дуси. Затопала обрадовано по крыльцу, вбежала в сенцы. За ней следом, пригибаясь, в избу заглянул Семён.
В комнате по углам было темно, и только тусклый свет лампы, свисающей с  потолка,  освещал круг над столом, за которым сидели женщины.
– Валечка! Моя ненаглядная! – Варя бросилась обниматься.
Валя подняла голову и строго посмотрела. Протянула руку вперед, останавливая порывистое движение подруги к ней, молча указала ей на лавку. Повинуясь, Варя тихонько села. Семён застыл у порога.
С печки на пол спрыгнула кошка, заурчала, изгибаясь, затёрлась Варе о ноги.
– «17 лет я провела в этой пустыне, словно с лютыми зверями борясь со своими помыслами…», – прочитала Валя в книге.
– С чем борясь? – не поняла Валентину бабка Дуся.
– С помыслами, то есть с желаниями, – пояснила подруга. – «Когда я начинала вкушать пищу, тотчас приходил помысл о мясе и рыбе, к которым я привыкла в Египте. Хотелось мне вина, потому что я много пила его, когда была в миру. Здесь же, не имея часто простой воды и пищи, я люто страдала от жажды и голода. Терпела я и более сильные бедствия: мной овладевало желание любодейных песен, они будто слышались мне, смущая сердце и слух…»
– Каких песен? – переспросила Дуся.
– Любодейных, баб Дусь! То есть плотских, похотливых.
– А! – понимающе кивнула бабка.
Валя читала  Житие Марии Египетской.
На Валентине был тёплый свитер под горло, толстая кофта. Тёмные волосы она собрала в тугой узел и гладко зачёсала наверх. На бледном лице лежала скорбная тень.
Читала подруга монотонно, немного распевно, изредка отрываясь  от текста, чтобы перелистнуть страницу или взглянуть на притихших слушателей – и тогда Варя видела за очками с большими линзами её блестящие глаза, восхищенные  поразительно чистой историей  жизни.

Бабка Дуся неторопливо сматывала нитки в клубок. Изредка вскидывая голову в белом платке от колен, внимательно и удивлённо смотрела в лицо гостье.
В дальнем углу под иконами тлела лампадка.
– «Я же при появлении окаянных помыслов повергалась на землю и словно видела, что передо мною стоит Сама Пресвятая Поручительница и судит меня…»
С последней их встречи Валентина немного осунулась и похудела. Было видно, что подруга много работает и совсем не успевает отдохнуть. Наверное, и перекусывает-то на бегу, подумала Варя, – столько в школе забот. Она вдруг почувствовала, что и сама сильно проголодалась. За весь долгий день ей не удалось пообедать – в делах и заботах закрутилась… И Семена из-за стола выдернула, виновато подумала.
– Извиняюсь, – затоптался у порога  Семён. – Темно на дворе, я поеду. Не обессудьте.
 Он повернулся к Варваре.
 – До свиданьица, будьте здоровы, – откланялся Валентине.
Подруга отвлеклась от чтения и с чистыми глазами из-под очков  с интересом взглянула на Семена. Тоже кивнула ему: «С Богом!»
Варя вышла из дома проводить друга.
– Спасибо, Сёма, что подвёз меня. Может, поужинать пойдем, я щи сварила… – сказала нерешительно.
– Да где там! – махнул он рукой. – Не буду мешать вам… И поздно.
Немного сутулясь, Семен направился к ручью по тропинке. Сделал несколько шагов, но тут же вернулся к крыльцу, будто вспомнив о чем-то. Сказал, немного стесняясь, не глядя Варе в лицо:
– Ты это… Варвара, ты подумай… – и быстро поспешил обратно, почти побежал от нее. Вскоре походка его успокоилась, шаги стали тише.
Варя долго смотрела вслед удаляющейся фигуре – до тех пор, пока силуэт Семена не превратился в маленькую точку, а потом и вовсе растаял в вечерних сумерках.
Она вдруг почувствовала ком в горле, ей  до слез стало жаль печального друга. Улыбнись, протяни руку – и не будет счастливее Семена на свете человека. Получается,  одной Варваре  это было по силам. Она неожиданно рассердилась на себя: не следовало  ей к Семёну обращаться за помощью; лучше бы ночной, вахтенный автобус дождалась – все равно некогда Валентине.
Она вернулась в избу бабки Дуси.
Подруга встала  из-за стола, шагнула ей навстречу. Наконец, они  обнялись.

В небольшом домике неподалеку от бабки Дуси Варя жила одиноко. Её родители помогали по хозяйству брату, нянчились с внуками, она изредка навещала родных в соседней деревне.
– Здесь Иринка живёт, – показала она Вале на покосившийся сруб, когда шли вдвоем к дому. У ворот в сумерках играли ребятишки. – Завтра наведайся  сюда,  побудь с ней, поговори. Нынче поздно уже.
– Как она поживает? – спросила Валя.
– Мается Иринка со своим алкоголиком. Смотри, детей сколько, – кивнула на громкоголосую ребятню, – мал мала меньше… А он не только зверски пьёт, им ещё… как ты в книжке читала? «Овладевает желание любодейных песен».
Валя усмехнулась:
– А Иринка что же?
– Прощает.
– Прощает?
– Жалеет мужика, вон детей сколько – отец он им, родня.
– Да какой он отец! – в сердцах воскликнула Валя, и Варя увидела, как гневно сверкнули её глаза.
– Да что уж теперь говорить – муж, не чужой. Вот и мается Иринка. Мучается и терпит.
– Эх, Ра-ассея! – Из груди Валентины вырвался надрывный  стон.

В палисаднике у домика пышно расцветала сирень. Нежное благоуханье тянулось по воздуху. Проходя мимо кустов, Варя пригнула ветку и ткнулась лицом в душистые соцветья, зажмурилась от блаженства.
– Сейчас окно в доме раскрою, в комнату аромат впущу, чтобы сладко спалось, – сказала.
– Хорошо у тебя тут, привольно… – Валя остановилась у крыльца, тоже полной грудью вдохнула.
Валентина пошла с дороги умываться, а Варя, ополоснув руки, кинулась накрывать стол. Заглянула в печку. Хорошо протопленная с утра, она хранила тепло. И щи в печи не остыли.
Варвара приноровилась готовить еду на углях, на живом огне, избаловалась. И блины на электричестве ей были не те, и каша казалась невкусной, а уж про щи или солянку говорить не приходилось.
Крепкое, ладное тело Вари бесшумно двигалось по комнате и казалось невесомым. Она наклонялась, поворачивалась, неслышно ступала по хлипким половицам. Изогнувшись, потянулась в печку открыть заслонку и зацепила ухватом с длинной ручкой закопчённый чугунок; ловко  вытянула его наружу, не боясь обжечься.
Руки Варвары легко, проворно порхали над столом, доставали с полки салфетки, красивые тарелки, приборы, выгружали на лоток холодец, резали хлеб, вскрывали банку с соленьями, красиво раскладывали в миски квашеные огурцы, помидоры, грибочки; украшали.
Казалось, над поляной летают бабочки.

Нарядив стол, Варя достала стопочки.
– А вот это не надо, – остановила подругу Валентина. – В постный день пить не положено, – Гостья повернулась к иконе. Осенив себя крестом, прошептала молитву и только потом, как положено, села к столу.
– У тебя пост? – охнула Варя.
– Пост не у меня, – строго произнесла Валя, поджав губы. – У православных.
Валины руки-бабочки упали вдоль тела.
– Столько всего на столе. Напрасно, излишества это, совсем ни к чему, – Валентина укоризненно посмотрела. – И время на дворе позднее. А это что? – подняла крышку на кастрюльке. – Я только огурчик возьму. И помидорку, – положила овощи в тарелку. – Достаточно.
– Что же, и щи есть не будешь? – расстроилась Варя.
– С мясом?
– На курином бульоне.
– Не положено, – ответила подруга.
А Варя так старалась!

– Нельзя тело ублажать, – Валя недовольно кивнула на миску с холодцом. – О душе  радеть нужно.
– Хоть каши-то  зачерпну? Ещё тёплая, – несмело предложила Варя.
Валентина согласилась и подставила  тарелку под рассыпчатую крупу.
Варя налила себе наваристых щей, сдобрила сметаной. Сметана потекла, растворяясь в золотистом бульоне. Приподняв со дна янтарного цвета картошку, изумрудно-зелёную капусту, морковку, коренья, она  помешала ложкой щи в блюде. Кинула сверху в бульон укропчик. С тоской посмотрела на сиротливый огурчик в тарелке подруги. Есть ей расхотелось.

– А что за  мужчина с тобой был? – спросила Валентина. – Печальный…
– Это Семён. Прорабом в поселке работает, дома строит, бани.
– Представительный, крепкий.
– Ходит он за мной, Валечка, по пятам,  не даёт проходу. Замуж  зовёт.
– А ты?
– А я все раздумываю. Разум говорит – пора замуж. Засиделась я в девках-то, занежилась.
– А что же тебя останавливает?
– Ты видела мужиков наших? Один другого краше…
– И в нашем поселке одни алкоголики да тунеядцы, – согласилась подруга и  кивнула.
– Вот, а я про что говорю! Работящий мужик Семён – в нашем поселке на вес золота. Лучше него по всей округе не сыщешь.
– Так выходи замуж, что думаешь?
– Ой, Валечка! – Варя отложила ложку. – Как же без любви замуж?
В горьком вздохе Вари было столько отчаяния, что Валентина перестала хрустеть огурцом. Тревожно вгляделась в голубые, отчаянно глубокие, распахнутые ей навстречу глаза подруги и, не выдержав жгучей боли, отвела взгляд в сторону.
– Я же, Валечка, и деток родить мечтаю… – немного стесняясь, произнесла Варя, и яркий румянец пролился на  щеки. – Только думаю, а вдруг кого ещё в жизни встречу? Куда потом от любви побегу – с детками?
Подруги замолчали. В комнате стало тихо. Было слышно в окно, как на краю деревни лениво ворчали собаки. Стучали часики на стене, и в углу тоненько жужжала муха.
– Лежу я иногда, Валечка, ночью без сна, в потолок гляжу. Или на крыльцо выйду, под звезды… До утра сижу на воздухе, аж продрогну. Думаю, что есть же где-то на свете мой родной человек, мне предназначенный. Без меня живёт на земле, без любви мается…
Она замолчала, устремив глаза, окутанные светлой печалью, в черный квадрат окна.
– И он тоже где-то живёт, меня ждет. Голову вверх задирает, меня в тёмном небе ищет… Почему, скажи, Валечка, – она повернулась к подруге, – Господь не пошлёт нам встречу?
– Потому что не обращаешься к Господу.
– Как не обращаюсь! Говорю же, на крыльце сижу…
– Не на крыльце молятся! В храме! Только там можно осознать глубину грехов своих и покаяться. А тебя в церковь не загонишь и молитв  ты не знаешь. Заповедей Христовых не соблюдаешь. Знаешь заповеди-то?
– Кто же их не знает? – обиделась Варя.
– Назови-ка самую главную, – недоверчиво прищурилась подруга.
Варя заволновалась:
– Не убий, не укради, не прелюбодействуй…
– А вот и нет! – обрадовано воскликнула Валентина. – Самая первая, главная заповедь – почитай Господа своего. О Боге надо думать, а не о том, кто без тебя на белом свете мается. Может, никого и нет, все выдумки. Так, блажь, похоть… Черт тебе спать не дает, шепчет на ушко песню любодейную, смущает.
Варя пристыжено уткнулась в тарелку. Взяла в руки салфетку. Её тонкие пальцы нервно подрагивали.
– Давно в храме была? – Яркими глазами Валя строго посмотрела на подругу.
От её взгляда Варе стало не по себе.
– Вижу, давно была – осуждающе подытожила Валя. – Редко в церковь заходишь – одним словом, захожанка. И икон у тебя мало. – Валя осмотрелась по сторонам. – Крест-то хоть носишь?
– Он со мной с детства. – Варя нащупала под одеждой крестик.
– Сходи в храм и купи ленту Живые помощи.
– Что за лента?
– С молитвой. Носи всегда при себе – это защита и благодать Божья. И книжек духовных, вижу, у тебя нет. Что читаешь? – Валя повернула голову к шкафу. – Чехов, Куприн, Лев Толстой – смешно! Школьная программа. Каждый ребёнок эти книги знает. А для души?
– Скажу честно, Валечка, читаю мало. И эти книжки, – Варя повернула голову к шкафу, – уж не помню, когда с полки снимала. Так на работе закрутишься… Домой без ног приползаю. А разве есть что лучше для души, чем классика?
– Вот и плохо! Говорю же, что не думаешь ты о душе, Варвара! Не молишься и не каешься! «Вера твоя спасла тебя, иди с миром», – сказал Господь  блуднице Марии Египетской, когда она искренне осознала погибель свою и раскаялась в содеянном.
– И что же? Она полюбила? – Варя взволнованно потянулась к подруге и с надеждой на нее посмотрела.
Под ее взглядом Валентина занервничала:
– Мария стала подобно ангелу: когда молилась, то поднималась на локоть выше земли – такова была её святость.
– А ребёночка? Родила?
– Нет, не смогла. Умерла в пустыне, в святости… – тихо ответила Валя, потупив взгляд.
– Жалко… – жалобно протянула Варя и взволнованно провела рукой по пушистым волосам, собранным в косу. – Выходит, жизнь свою погубила, борясь с помыслами…
– Да, с похотливыми желаниями.
Они замолчали.
– А ты? – вдруг спросила Варя.
– А что я?
– Но ведь и ты одинокая женщина. Как ты-то борешься?
– С чем?
– С помыслами…
Валя нахмурилась, недовольно дёрнула плечом:
– А у меня нет никаких помыслов. Я молитвы читаю, к Господу обращаюсь.
– Валя, но Господь дал и тебе, и мне, и любой другой женщине не только душу, но и тело. Руки, ноги, грудь.
Она склонила голову и посмотрела себе на колени и выше  на живот, вытянула вперёд руку, задрала рукав кофты, обнажив локоть. Провела пальцами по нежно-розовой, почти прозрачной коже. Повернула руку ладонью вверх.
– Тело же – чтобы чувствовать, слова произносить, молиться. Благодарить… Любить… – Варя смотрела на подругу, недоумевая. – Видеть – глазами. Думать – головой. – Она ткнула ладонью в висок. – Каяться – сердцем. Почему, скажи, плохо… скверно… о теле думать?
– О душе думать нужно, не о теле, – повторила Валя и на носу у неё образовалась сердитая складка.
– Так чем же думать о душе? Телом же! – воскликнула Варя. – Или у тебя в голове… – Она запнулась. Ещё ничего не произнесла, но глаза ее уже округлились от ужаса. – Чтобы думать… мякина? – сказала и тут же пожалела о содеянном.

Валентина резко откинулась на стуле. Закатив к потолку глаза, покачала головой. Тяжело выдохнула. Было видно, как она оскорблена.
– Ты вот, Валечка, гляжу, осунулась, похудела. Наверное, работаешь не покладая рук; на тело свое рукой махнула. О душе страдаешь, но сама-то бледная и каменная, будто неживая. И думаешь недобро, и нетерпимая… На себя не похожа. Не узнаю я тебя… – Варя с опаской оглянулась на икону, ища поддержки у Господа. Пугаясь своих  слов, перекрестилась.
Валя внимательно слушала подругу, и на её лице медленно проступал страх. Она боролась с противоречивыми желаниями. Ей хотелось вскочить и гневно закричать Варе, чтобы она не смела так говорить и замолчала; возникло нестерпимое желание пристыдить, отчитать любимую подругу, отхлестать за дерзость.
Бранные слова рвались наружу, Валя задыхалась. Но какая-то внутренняя сила не давала ей проявить себя. Она крепко – до хруста в челюстях – сжала зубы и закрыла рот рукой, чтобы только не разразиться ругательствами. Внезапно она вскочила со стула и подбежала к окну. Взглянув в кромешную тьму, кинулась к прежнему месту, схватила кофту и стала торопливо одеваться.
– Валечка! Прости меня! – подбежала к подруге Варя. – Прости меня, дуру окаянную. – Она потянула Валину кофту к себе. – Сама не помню, как вырвались из меня эти  поганые слова – не со зла я  сказала, а от дремучести своей и большой глупости.  Совсем я, Валечка, одичала в нашей деревне. Огрубела душой и сердцем, очерствела, каюсь… Прости, прости меня, милая…
 Казалось, Валя её не слышит. Она пыхтела и беспорядочно прыгала по комнате, как упругий  пышущий жаром шар, не совсем понимая, что ей следует сделать. Шар отскакивал от стен, дивана, стола, подоконника. Наконец, Валя подбежала к плачущей подруге, выдернула из ее рук кофту, оттолкнула ее от себя и кинулась к порогу. Стала надевать плащ, не попадая руками в рукава.
– Куда на ночь глядя? – во весь голос запричитала Варя. – Ой, что же делается! Господи, помоги! Валечка, прости, ну прости меня, Бога ради. Неразумная я, чего говорю, не ведаю, – Варя громко плакала, обнимая подругу за плечи; крепкими руками схватила ее в кольцо,  не давая  двинуться.
Валя дёрнулась. Не сумев вырваться из объятий, обмякла. Внезапно силы ее оставили.
– Прости меня, Валечка, за то, что я погорячилась, – все еще плача, говорила Варя. – Пойдём, пойдем к столу. Будем чай пить, – подтолкнула она гостью,  всхлипывая и вытирая слезы. – Я чайник поставлю.
Сурово поджав губы, Валентина покачала головой – наотрез отказалась. Вырвалась из заточения Вариных рук, подошла к полке с книжками. Взяла толстый потрёпанный томик. Раскрыла наугад книгу, уткнулась в страницу – отгородилась от всего мира.
В комнате воцарилось напряженное молчание.
Отпустив подругу, Варя в возбуждении метнулась к столу и стала собирать горой посуду. Рискуя завалить стопку, понесла к мойке. Зачерпнула ковшиком из кастрюли горячей воды, налила в тазик. Погрузила в него тарелки. Повернулась к Вале и виновато посмотрела. Ее покрасневшие от слез глаза ярко блестели.
– Чтобы завтра ногами двигать, Валечка, фляги и мешки  таскать на хребте, мне же хоть иногда поесть надо! – сказала спокойнее, оправдываясь. – Встаю рано, трактористов  кормлю… Они землю пашут. Как голодной?
Валентина сосредоточенно листала книгу, чуть шевеля тонкими подрагивающими губами. Казалось, она не слушает Варю.
Варвара опустила голову к мойке. Из раковины в ведро переливалась вода.
Она вымыла и вытерла все тарелки, стряхнула со скатерти крошки.

– Я тебе, Валечка, на диване постелю. Здесь спать хорошо, нежарко. – Варя сняла с антресолей подушку и одеяло. – А если кошка  прыгнет к тебе, гони ее, нечего приучать к кровати.
Валентина молча кивнула, хмурясь.
– А может, на улицу пойдем? Воздух сладкий, свежий.  Сирень цветет – дух пить можно. Оденемся потеплее, до колодца прогуляемся, – Варя с мольбой смотрела на подругу. – Спать совсем не хочется. Столько не виделись! Я так скучала…
– Нет, поздно уже, я устала, – нехотя процедила Валентина. – Продрогла, тебя на остановке ожидая, пока ты со своим поклонником… – Она сделала ударение на последнем слове и красноречиво замолчала, вновь склонившись над книгой.
– Да что ты такое говоришь, Валечка! – со слезами в голосе воскликнула Варя, подошла к дивану и села рядом с подругой. – Никакой Семён мне не поклонник! Говорю же, замуж зовёт, а я не люблю. Не хочу обманывать его, нам обоим жизнь портить. Как можно жить с нелюбимым, Валечка? Как спать? В постель ложиться? – Варя смотрела на подругу, не мигая. В больших глазах застыли боль и смятение.
Валентина не знала, куда спрятаться от жгучего взгляда, чувствовала, как печет ей лицо, хотя по-прежнему  не смотрела на Варвару.
– Ты мне объясни, пожалуйста, Валечка, – Варя потянула к себе книгу, которую листала подруга. Закрыла. – Вот эта святая, о которой ты читала, Мария Египетская. Говоришь, она блудницей была…
– Да. Распутница и любодейка… – сквозь зубы вымолвила Валя и снова нахмурилась.
– То есть спала с кем придется? С первым встречным?
– Думала, что  смысл жизни состоит в утолении похоти.
– А  мое тело не откликнется, если любви нет, Валечка. А ночью лежу без сна, знаю, что где-то любимый, мне предназначенный, ждёт меня… – От волнения она задохнулась. – В груди жжется… Вся полыхаю.
– Может, и никакой нет любви, сказки все это, – Валентина устало зевнула и отвернулась от подруги.
– Как нет! Я уверена, Мария Египетская любовь искала, родного человека ждала. Жаль только, не дождалась… Выходит, мы об одном и том же страдаем… Грешницы…
В комнату из  окон просочилась печаль.

– Валечка, но не зря же Мария по пустыне столько лет ходила и страдала? – нарушив тишину, спросила Варя.
Подруга  ее не слышала.
– Может, и мой грех на себя взяла? Чтобы я  полюбила?
За окном шелестел ветер.
– Ложись, милая, отдыхай. Я свет погашу, – вздохнув, Варя устало поднялась с дивана. Щелкнула выключателем, и комната погрузилась во мрак.
– Разве это грешно – о любви мечтать? – собираясь отправиться в комнату на покой, стоя на пороге, вдруг снова спросила Варя, но  подруга ей  снова не ответила.
Было слышно, как из рукомойника в ведро звонко падают капли.
– Ребёночка родить мне хочется, Валечка – сына или доченьку. Не для того же я живу на земле, чтобы трактористам щи наливать… – Варя горько усмехнулась, но тут же поспешила оправдаться: – Нет, Валя, ты не думай, я работу свою люблю. Людей кормить –  дело благородное. Но должно же моё тело ещё для чего-нибудь сгодиться, кроме как у печки стоять и фляги тягать, – Варя вдруг погладила свой живот. – Тело дано мне, чтобы ребёночка выносить и грудью вскормить, в руках малыша  баюкать.
Варя вернулась к дивану и с босыми ногами забралась к подруге под одеяло. Прижалась с Вале, дрожа всем телом.
– Господь не мог сказать про тело, что оно скверно, Валечка. Это люди выдумали, все с ног на голову перевернули – не поняли Господа.
 Валентина по-прежнему хранила молчание.
– Ты вот учительница, – произнесла Варя с гордостью и с уважением посмотрела на подругу. В темноте не было видно ее лица, но Валентина чувствовала, как тепло Варя на нее смотрит. – Ты деток к классике приучаешь. В церковном хоре поешь… Житие Святых читаешь… А я… Живу в захудалой деревне, с кошкой дружу…  – Варя бесшумно поднялась с дивана и отправилась  к себе в спальню.

– Я утром рано на работу пойду, не буду тебя будить. Ты, Валюша, отдыхай – в рощу сходи, на речку, – крикнула Варя из темноты.
– Я к Иринке схожу, – наконец, ответила гостья.
– Сходи, поддержи ее. Тяжело ей – мается.

Варя долго лежала без сна. Слышала, как в комнате на диване ворочалась Валя, силясь уснуть. Во дворе, отсчитывая часы, кричали петухи, приближали рассвет. Наконец, и Варвара уснула.
Во сне она шла по изумрудно-зеленому полю. Пронзительно синий, сверкал над головой небосвод. Тихой походкой навстречу  к ней приближалась невысокая женщина. Длинная накидка из струящейся ткани полностью скрывала её хрупкое тело, прозрачным шлейфом тянулся за спиной невесомый шарф. Шаги её были легки и неслышны, казалось, незнакомка парит в воздухе. Следом за ней бежал весёлый малыш, и теплый ветерок играл его золотыми кудрями.
Женщина улыбнулась Варе, и на нее вдруг пролился тёплый живительный свет. Хотелось плыть в тихом лучезарном потоке. Глаза незнакомки лучились, но не жгли –  лишь ласкали. Варя вдруг поняла, что где-то видела эти взгляд и лицо, женщина была ей знакома. Даже имя ей вспомнилось…
Мария протянула малышу руку, и, тот, звонко рассмеявшись,  подбежал к матери. Прыгая от радости, схватился пухлыми ладошками за алые щёчки.
Они прошли совсем близко от Вари, и она почувствовала на лице  лишь легкое движение воздуха.

На дворе рассвело. В палисаднике тонко запел скворец. Потягиваясь и улыбаясь, Варя с трудом разомкнула глаза. Она услышала в передней спокойное дыхание подруги – Валя спала.
Варя обхватила руками свое здоровое, сильное тело. Положила   ладонь на живот. Провела рукой по крутому бедру, налитой груди, нашла упругий сосок. Снова увидела веселого румяного малыша – Мария Египетская вела его ей навстречу.

Семена Варя заметила, не доходя до ручья. Он стоял на обочине дороги у железного коня и, нервно покуривая, смотрел  в противоположную сторону. Льняные волосы  сверкали в лучах восходящего солнца.
От земли шла испарина, день занимался жаркий. Желтое от одуванчиков поле распростёрлось до горизонта.
Варя замедлила шаг и остановилась. Вдохнув полной грудью, вскинула к небу руки. Подставив лицо под струю тёплого воздуха, нежась, ласкаясь, зажмурилась от солнца.
Семён увидел Варвару и шагнул ей навстречу, и она вдруг звонко рассмеялась – от любви и  счастья.