Пока помню, я вечен. Вечность И.Царева-34
Завещание Мастера
Как бы стремительно не менялась жизнь, остаются в ней вечные ценности. И одна из них – Память о прошлом, о том, что в этом мире было до нас, о том, что каждому из нас довелось пережить.
Недаром появилась уверенность в том, что человек умирает дважды, во второй раз, когда о нем забывает самый последний из живущих в этом мире. Пока мы помним об ушедших, пока нас помнят, мы продолжаем жить, даже покинув этот мир. Частичка человека остается в его творениях, в его книгах, в его детях – это то самое бессмертие, о котором мы все так переживаем. У каждого из нас есть свое прошлое, свой род, свои предки. Во все времена славянам было страшно оставаться в этом мире Иванами, не помнящими родства, вырванными из земли, оторванными от своих корней, унесенными ветром странствий из мира, в котором нам довелось родиться.
Если такое случается, то память – это единственное, что связывает человека с родным миром, самым прекрасным потому, что там мы появились на свет.
Это одна из главных тем, а может быть и самая важная, так часто на протяжении всего творчества Игорь Царев к ней обращается.
И вот тут в размышлениях о памяти и бессмертии, поэту удалось нам вернуть, осветить по-новому, казалось бы, хорошо известный миф о хитреце Сизифе, который мы знали и до появления лирики Игоря Царева. Но многие ли задумывались о том, что это миф о безграничной любви к жизни и свободе, пред которой вынуждены на какой-то срок отступить и боги.
Единственное, чего хочет этот герой – жить как можно дольше, презрев все законы и запреты. Недаром же ему удалось даже пленить бога смерти Танатоса и продолжать наслаждаться жизнью. А когда порядок в мире нарушился, и люди перестали умирать, то пришлось богам принять меры, для восстановления порядка. По приказу Зевса богу войны Аресу удалось освободить Танатоса, и забрать с собой бунтаря Сизифа. Но и там он смог вырваться из Аида на землю, якобы для того, чтобы заставить живых приносить жертвы Аиду, но снова не собирался он возвращаться назад, пока его не вернули насильно и не заставили катить камень в гору, труд этот был тяжел и бесполезен, тем более, что камень катился вниз, как только он достигал вершины, и все приходилось начинать заново. Но Сизиф верил в то, что он выполнит это непосильное задание и тогда вернется к жизни…
Сизиф – хранитель памяти о том, как прекрасна жизнь, он не испил воды, как все остальные, ушедшие в мир иной, из реки Забвения и не забыл о том, что было с ним на земле, а потому он бессмертен. Вот об этом напоминает нам Игорь в своем стихотворении, делая его из второстепенного героя ключевым героем древних мифов.
СИЗИФ
Растерявшие прошлое тихо плывут,
Легким облаком в небе белея.
Растерявшие прошлое славно живут,
Ни о чем, ни о ком не жалея.
Позабывших о прошлом несчетная тьма,
Каждый миг их величие множит.
Они жизнью спокойной довольны весьма -
Их ни боль, ни любовь не тревожит.
Не хочу забывать ни о чем, ни о ком,
Мне иначе дышать будет нечем.
Моя память растет, как растет снежный ком,
Тяжкой ношею давит на плечи.
Я нарушил Закон и навек обречен,
Олимпийским проклятьем отмечен.
Подпирая тяжелую память плечом,
Знаю я - пока помню, я вечен.
Я несу свою память, и плоть мою в кровь
Рвут басовыми струнами жилы.
Сколько раз нас с тобой обжигала любовь –
Просто чудо, что мы еще живы…
Пусть я проклят Богами - я страшен Богам
Тем, что вечен и ныне и присно.
Мое время придет - я взойду к облакам,
Не утративший памяти жизни.
http://stihi.ru/2012/12/13/6641
И что же происходит с Сизифом и с лирическим героем, который уподобляет себя ему? Он выбирает самый трудный путь, не забывать, не получить в Аиде тот самый пресловутый покой, о котором мечтают остальные, к которому после всех мук земных стремятся и Мастер с Маргаритой. Это то немногое, что можно получить тем, кто не заслужил счастье, они хотят получить хотя бы покой, а он возможен при забвении о жизни, обо всем, что осталось на земле
Не хочу забывать ни о чем, ни о ком,
Мне иначе дышать будет нечем.
Моя память растет, как растет снежный ком,
Тяжкой ношею давит на плечи.
Камень или снежный ком – это та самая память о мире и о жизни, которая обрекает на адский, бессмысленный труд Сизифа. Но он не собирается от него отказываться, он прикован к этому камню, как Прометей прикован к скале. Ведь боги знают, если его освободить от камня, если позволить тому камню остаться на вершине скалы, то он снова убежит туда, в мир людей, его снова надо будет разыскивать и возвращать назад. Так и боги становятся слугами непокорного человека.
Я нарушил Закон и навек обречен,
Олимпийским проклятьем отмечен.
Подпирая тяжелую память плечом,
Знаю я - пока помню, я вечен.
Наверное, для слабаков забвение – это спасение, но при этом они ни о чем и ни о ком не помнят. Когда мы ставим прощаемся, свечи за упокой, мы разрываем ту связь с предками, которая у славян была несокрушима. Люди не чувствовали себя здесь и там одинокими и беспомощными. Человек смертен, в этом мы убеждаемся постоянно, но остается память для тех, кто нарушает закон о покое, о забвении, он получает бессмертие, так же как остался бессмертным Сизиф. Сквозь века звучит его голос, возникая в поэтических строчках Мастера. И словно в романе века, и в этом случае обычная квартира, в которую мы входим вместе с Маргаритой, вдруг расширяется до бесконечности, она может быть велика настолько, насколько простирается наша память.
Пусть я проклят Богами - я страшен Богам
Тем, что вечен и ныне и присно.
Мое время придет - я взойду к облакам,
Не утративший памяти жизни.
Конечно, еще Муслим Магомаев убеждал нас в том, что «Пока я помню, я живу», на бытовом, житейском уровне мы понимали это и раньше, но только вечный миф о Сизифе, который в своем пронзительном стихотворении напомнил нам Игорь Царев, заставляет задуматься о том, что это не просто общее место – так было и так будет всегда. Он убеждает нас и в том, что самое прекрасное – это жизнь. Кстати, о том же самом уверяет поэта и другой мифические персонаж – Незваная гостья - Беда, которая пожаловала к нему в гости:
Куражится судьба, нас сталкивая лбами,
Не бойся, и не верь лукавому вранью,
Держись за эту жизнь последними зубами,
Давай желанный пир испортим воронью!»
( Незваная гостья)
Наверное, в свое время она вот так же приходила и к Сизифу, и вместе они несколько раз могли испортить пир не только воронью, но привести в ярость и самого Зевса, и бога смерти, и бога войны. А для смертного царя это не так уж мало, по крайней мере, память о нем в мифах сохранилась, и Мастер показывает, что он во многом равен титану Прометею, который тоже был прикован к камню, но немного иначе это выглядело. Безрассудство храбрых – это огонь жизни. Это пламя не гаснет в их душах. Оно им дарит бессмертие, а нам –память о них.
Следующее стихотворение И. Царева называется: «Забываем».
Увы, человеческая память так устроена, что мы не можем помнить всего. Память часто избирательна, помня о каких-то мелочах, мы порой стараемся забыть не только о том, что жизнь прекрасна, и лучше ничего не бывает, о том, что за нее надо держаться, бороться до конца. Порой мы забываем и свою историю, свое прошлое, близких людей, это поэт называет предательством, потому что он убежден в том, что люди живы, пока мы их помним, прошлое живо…
Забываем...
Игорь Царев
День вчерашний забываем в простодушии своем,
Словно брата убиваем или друга предаем.
Что там явор кособокий, что усталая звезда,
На беспамятстве и боги умирают иногда.
Под больничною березкой ходят белки и клесты,
А за моргом – ров с известкой, безымянные кресты.
Там уже и Хорс, и Велес, и Купала, и Троян…
Только вереск, вереск, вереск нарастает по краям.
Прячет память под бурьяном перепуганный народ,
А беспамятная яма только шире щерит рот:
И юнца сглотнет, и старца... Отсчитай веков до ста,
Рядом с Хорсом, может статься, прикопают и Христа.
Все забыто, все забыто, все прошло, как ни крути,
Только лунный след копыта возле млечного пути,
Только Волга над Мологой, кружит черною волной,
Только небо с поволокой, будто в ночь перед войной…
http://www.stihi.ru/2011/11/14/6129
Забыть родных и близких, предать их забвению, может ли быть что-то страшнее? Оказывается, может, есть и более страшное предательство – забытые боги наших предков, а если и они забыты, если кумиры их спрятаны, и о них молчат, то все мы теряем что-то очень важное, связь с прошлым.
Несколько веков на Руси царили двоебожие, когда днем ходили в храм, а ночами исполняли все ритуальные действия по отношению к старым богам. Волхвы были так сильны, что к ним, а не к священникам, шли люди со своими бедами, у них просили милости, дождя, урожая, понимая, что от этого зависит их жизнь или смерть.
Под больничною березкой ходят белки и клесты,
А за моргом – ров с известкой, безымянные кресты.
Там уже и Хорс, и Велес, и Купала, и Троян…
Только вереск, вереск, вереск нарастает по краям.
Но забывшие своих старых богов, со временем забудут и новых – безымянные кресты – итог страшный и сокрушительный, как для богов, так и для покинувших этот мир людей. Беспамятство – наша страшная болезнь, ведь вслед за мертвыми, забывают и живых родных и близких, человек обрекает себя на одиночество, и жизнь перестает приносить радость..
Прячет память под бурьяном перепуганный народ,
А беспамятная яма только шире щерит рот:
И юнца сглотнет, и старца... Отсчитай веков до ста,
Рядом с Хорсом, может статься, прикопают и Христа
Такая вот безрадостная картина возникает в нашей реальности, да и не только в реальности, но и в наших душах образуется та самая «беспамятная яма», бездна, которая поглощает все. Из стихотворения о Сизифе мы знаем, как просто жить в Аиде, хлебнув воды из реки Забвения, вероятно и на этом свете в забвении жить до поры и до времени проще и легче, но и близких, и себя тоже мы лишаем бессмертия.
И что же тогда остается нам, пребывающим в покое? Беспамятство дарит покой, но лишает бессмертия
Все забыто, все забыто, все прошло, как ни крути,
Только лунный след копыта возле млечного пути,
Только Волга над Мологой, кружит черною волной,
Только небо с поволокой, будто в ночь перед войной…
Безрадостная, жуткая картина, как в Аиде, где все спокойны и безмятежны ( герои Троянской войны остаются в долине Забвения, они сталкиваются друг с другом и не помнят, кто тут свои, а кто чужие. Только один Сизиф упрямо катит на гору свой камень, потому что если он его туда закатит, но его отпустят назад в мир, который он так любил, о котором все время помнит). Получается, что для героев нет ничего, кроме посмертной славы, а для хитреца, любящего жизнь, бросающего вызов богам, есть надежда на то, что он может вернуться назад, как вернулся в свое время другой бунтарь – Прометей. Нам кажется, что труд бессмысленный, но он-то верит в то, что однажды все получится, и он будет вознагражден за свои усилия.
Говорят, что в мире ничто не исчезает бесследно, об этом размышляет Мастер в стихотворении «Следы на песке»
СЛЕДЫ НА ПЕСКЕ
Вселенною правит нетленный закон:
Все вечно, ничто не пройдет без следа.
И против бумаги бессилен огонь,
И против огня бесполезна вода.
Не верь в беспощадность течения лет –
Со временем пыль обратится в гранит.
И добрый твой след, и недобрый твой след
Прибрежный песок навсегда сохранит.
http://www.stihi.ru/2012/12/13/6641
Мастер напоминает нам очень важную истину о том, что добрые и недобрые дела оставляют свой след, он остается в этом мире, сколько бы времени ни прошло. Об этом же нам рассказывал и Воланд когда-то. Земной шар с полыхающими кострами, куда он стремится – горячие точки остаются, и тогда мы живем, «как в ночь перед войной», забыв и предав и людей, и богов. Все, что мы можем для себя получить, это быть «проклятыми и убитыми», как очень точно отметил в своем повествовали другой мудрец –Виктор Астафьев. Да и в современной «Песне о войне», потрясшей многих своими откровениями, речь идет о том же самом, только обозначено все более конкретно и жестко:
Я что-то там еще кричал,
Но тут кулак на стол упал,
Горящим страшным взглядом дед меня сверлил:
"Тебе б со стороны взглянуть,
Мой внук, на жизни твоей суть
И ты б тогда совсем не так заговорил!
Ты был талантлив, всех любил,
Но все в деньгах похоронил,
Искал разгадку смысла жизни, а теперь?!
Ты ищешь баб на стороне, забыл о сыне и жене,
И между миром и тобой стальная дверь.
Неужто ради ваших склок,
За хлеб и зрелища мешок,
Мы погибали под огнем фашистских крыс,
Эх, нету Гитлера на вас,
Тогда б вы поняли за час,
Всю ценность жизни,
Её прелесть, её смысл!".
( «Песня о войне»)
У нас остается только один выход, и об этом все время напоминает нам Мастер – это помнить, это катить в гору тот самый камень, веря в то, что нам удастся его туда поднять, даже если весь мир и боги против нас. Если Сизиф мог верить и катить свой камень, то почему не можем мы «Подпирая тяжелую память плечом, знаю я - пока помню, я вечен».
Конечно, в первую очередь нам возвращают память и дарят бессмертие поэты, это они те самые Сизифы, изнуренные непосильным трудом, но упрямо двигающиеся вперед к своей вершине. Они стараются оставить в чеканных строчках все, что удалось им узнать и понять об этом мире
Все объяснимо - меня голова, а не ноги, кормит.
А голове отдыхать приходится крайне редко.
С каждым годом все дальше крона, все ближе корни,
Все дороже мечты и вера далеких предков.
Один мой пращур «всея Руси» был архиепископ,
Другой штаны протирал когда-то на троне Польши,
А я в Москве десять лет не мог получить прописку,
Но, получи ее раньше, навряд ли успел бы больше.
Пишу стихи. А у тех, кто пишет - своя дорога.
И не нужны нам - ни трон, ни митра, ни "мерин" чалый,
Во все эпохи поэты слушают только Бога,
И ищут Слово, чтоб в этот мир возвратить Начало.
«Мир возвратить в Начало» – загадочная строчка, на самом деле, когда «все ближе корни и все дальше крона», поэт, да и просто человек, забывает о суете, о сиюминутном, и все чаще задумывается о вечности и бессмертии, и вот тогда он снова возвращается к началу.
А. Камю, толкуя миф о Сизифе, подчеркивал, что все зависит оттого, как чувствует себя Сизиф в тот момент, когда камень срывается и катится вниз. Он может впасть в уныние, ведь работу нужно начинать сначала, а может быть счастливым в момент этой передышки. Главная задача поэта – вернуть нас в то самое начало, освежить нашу память пронзительными строчками, если это получается – он счастлив, а еще он счастлив потому, что минуя и царей, и архиепископов, он волен говорить прямо с Богом, а потому его положение уникально в этом мире, у него особый статус.
Об особой роли Поэта - хранителя памяти, размышляет Мастер и в стихотворении «Пятая стихия», эпиграф он взял из знаменитого стихотворения Ф.И. Тютчева, и ведет диалог с философом о роли поэта и поэзии в этом мире.
ПЯТАЯ СТИХИЯ
Нам не дано предугадать
Ф.И.Тютчев
--------
Устав от пресной чепухи,
Как в море ухожу в стихи я -
Ведь эта пятая стихия
Просторней остальных стихий.
Пусть только вторю небесам,
Когда царапаю скрижали -
Пером ли, острием ножа ли -
Я становлюсь мудрее сам.
Предугадать не суждено,
Но, знаю, слово отзовется:
Что тонко сказано - не рвется,
А, как хорошее вино,
По мере шествия веков
Лишь набирает терпкий градус -
Разумным людям дарит радость,
И отрезвляет дураков.
http://www.stihi.ru/2012/12/13/6641
Мастер называет поэзию пятой стихией, наравне с воздухом, водой, землей и огнем – так мир был разделен в самых первых мифах, Поэзия – это одна из составляющих частей нашего мира.
Поэт разговаривает с Богами и пытается передать нам суть того, что слышит в иных сферах, куда он допущен, и считает он себя переводчиком, но переводчиком с языков тех стихий, которые понять нам не дано, и при этом
Пусть только вторю небесам,
Когда царапаю скрижали -
Пером ли, острием ножа ли -
Я становлюсь мудрее сам.
Услышать, записать словами ту музыку, которая звучит в эмпиреях, и даже если «не дано предугадать», как был убежден Тютчев, но остается уверенность, что «слово отзовется», а тем самым достигнет главной задачи –сохранит память. Но сразу же возникает вопрос, а зачем, что в этом слове будет звучать:
По мере шествия веков
Лишь набирает терпкий градус -
Разумным людям дарит радость,
И отрезвляет дураков.
Вот собственно для чего мы должны хранить стихи, для этого нам и нужна память, чтобы возвращаясь к началу, двигаться дальше, снова поднимаясь на вершину своей жизни.
Ведь и жизнь человека от рождения до смерти - это тот самый подъем с тяжелым камнем в руках, чтобы поднимаясь как можно выше, рано или поздно сорваться вниз, ничего другого нам не дано в этом мире. Кто-то так и остается сидеть около подножья горы, никуда не поднимаясь. Но это не может касаться поэтов и других творцов. Каждый из них должен проделать этот путь, потому что важен не результат – он всегда одинаков, в именно сам путь, в процессе восхождения мы и совершаем какие-то важные поступки, и творим бессмертные произведения.
Раньше или позднее для каждого из нас наступает час ухода. Живые суеверно бояться говорить об этом дне и часе, чтобы не накликать беду, но ведь молчание –путь к забвению, к той самой пропасти, куда летят человеческие души, окруженные душами уже ушедших, но близких людей, о которых мы все это время помнили. Они встречают нас в час ухода, именно поэтому в доме, где есть покойник, завешивают все зеркала, отражающие поверхности, и тут же твердят, что человек и рождается и умирает в одиночестве. Это не так, просто мы себя стараемся отгородить от того света. Игорь несколько раз писал о Дне поминовения, ухода -спокойно и мужественно рассуждая о неизбежном. Кстати, в мифе Сизифу удалось вырваться из Аида именно потому, что он наказал жене не поминать его и не приносить жертвы богам, им пришлось отпустить его назад, чтобы он навел порядок в своем семействе. Но как же это происходит в реальности, если не было такого наказа для близких
День поминовения
Игорь Царев
Поминальную чашу осушим
Над землей, где зарыты таланты.
Вспомним тех, чьи мятежные души
Мы вперед пропустили галантно.
Помолчим. Все равно не напиться
Философским течением буден.
Постоим. А куда торопиться?
Все мы там своевременно будем.
Пахнет пыльным цветком валерьяны
Нескончаемый марш на погосте.
Что ни день, в оркестровые ямы
Мир бросает игральные кости.
Но молчат, не имущие сраму
Новоселы кладбищенских линий -
Бренных тел опустевшие храмы,
По кресты, утонувшие в глине.
И смахнув со щеки аккуратно
Горечь слез, набежавших невольно,
Неохотно уходим обратно -
В жизнь, которая делает больно,
Где рекламно кипит мегаполис,
Семь грехов предлагая любезно,
Где любовь, как спасательный пояс,
Нас с тобой удержала над бездной..
http://www.stihi.ru/2004/04/27-1040
Пронзительные строки, обращенные к тем, кому еще предстоит остаться, хранить память, чтобы и ушедший продолжал жить вместе с нами, подарить ему бессмертие, если это пока еще в наших силах.
О том, что нужно делать в этом случае, Мастер успел нам всем сказать конкретно и точно, потому что в октябре 2012 года так же внезапно скончался Михаил Анищенко, ничего не нужно придумывать и додумывать, вот его рецензия:
Любовь, спасибо за теплые слова о Михаиле. Это действительно Поэт.
Ему был дан Дар.
Дар - это нелегкая доля. Он как раскаленный уголь на ладони. Да, гонит прочь тьму, но и обжигает, и приносит нестерпимую иногда боль.
И, так печально устроен этот мир, что судьба Поэта, как правило только и начинается после смерти носителя Дара. И потому именно сейчас так важно каждое слово об Анищенко. Чтобы не дать тьме забвения завалить, затоптать тот свет, который вложил Михаил в свои строки.
И.Ц.
Игорь Царев 09.12.2012 00:28
Очень важно не только сохранить память, но и участвовать в посмертной судьбе Поэта, чтобы « тьма забвения не завалила, не затоптала тот свет, который поэт оставляет".
Забвение –тьма, а память –свет и бессмертие. На самом деле все просто и сложно одновременно. Но у тех, кто был рядом, кто ценит и любит поэта, нет никакого выбора. Нам просто остается идти по этому пути и катить свой камень памяти в гору, как это делал когда-то Сизиф.
Спасибо Мастеру за то, что он нашел и показал нам этот миф, даря ему вторую жизнь. Сама дивлюсь тому, насколько глубоким и серьезным он оказался. Потомок Сизифа Одиссей позднее шагнет в «Троянскую опупею» Игоря Царева и его соавторов, и будет действовать рядом с нашими богатырями в этом эпическом творении тоже не случайно, - все в этом мире связано невидимыми световыми нитями.
А говоря о жизни нашей, ее смысле, Игорь подчёркивает:
Возможно главное в том, чтобы (через боль осознав всю нашу хрупкость и недолговечность) тем не менее, продолжать жить максимально полноценно?
Желаю душевных и физических сил,
Игорь Царев 13.02.2003 15:11
Очень часто говоря о прошлом, о памяти, о бессмертии, для тех, кто уже покинул этот мир, нельзя в финале не заглянуть и в грядущее. Потому что если нет будущего, то прошедшее наше останется мертво, и наследство некому будет оставлять. Как видит его Мастер в стихотворении «Наперсник»?
Оно таится и хранится где-то на древнейших землях то ли Новгородских, то Муромских, там, где остается и горячая русская печь, и настоящая русская речь. Там уже родился человек, который получит этот мир в наследство. Кстати, поэты и писатели не случайно все надежды свои и чаянья связывают с провинцией, в этом есть высшая мудрость.
Не исключено, что Россия начинается только там, где кончается московский асфальт.
Игорь Царев 04.01.2007 15:30
Вот здесь и растет тот, кто станет Ильей Муромцем, Добрыней Никитичем, Алешей Поповичем, кстати, все три богатыря пришли в Киев из Мурома, Рязани, Ростова, разве это не символично? Это там «деревья стоят, как волхвы за окном», и доживают свой век « забытые языческие боги», да и сама древняя славная Русь, хранящаяся в нашей памяти и преданиях старины глубокой…
У нас пока еще есть будущее, но всегда ли так будет?
Наперсник
Над Москвою, поверх воспаленных голов,
С колокольных высот, из медвежьих углов,
Ветерок задувает - ершист и горчащ
От болот новгородских и муромских чащ.
Это там еще теплится русская печь
И звучит первородная вещая речь,
И кремлевскую челядь не ставя ни в грош,
Прорастает под снегом озимая рожь…
И святой аналой пахнет свежей смолой,
И лежит в колыбели наперсник малой -
Его лепет пока еще необъясним,
Но Отцовские чаянья связаны с ним.
И восходит звезда над дорожным сукном,
И деревья стоят как волхвы за окном,
И звенит на морозе дверная скоба,
Будто новый отсчет начинает судьба…
http://www.stihi.ru/2012/02/13/11266
Река -дорога к Богу. Вечность-36
Любовь Сушко
РЕКА, ТЕКУЩАЯ В ВЕЧНОСТЬ. ВЕЧНОСТЬ И.ЦАРЕВА-36
А под Нарой соловьи языкаты,
И река там – будто к Богу дорога,
И такие полыхают закаты,
Что с ума свели бы даже Ван Гога.
(Альмандины для любимой)
Я насквозь прошел Россию
Чтобы встретиться с тобой
И.Царев
Каждый из нас от рождения и до смерти совершает путешествие во времени и пространстве. Сама жизнь – это ведь тоже путешествие. Хотя кто-то остается навсегда в том месте, где родился, а кто-то отправляется в долгое плаванье по миру.
Игорь Царев признается, что «насквозь прошел Россию». В юности он отправился в первое путешествие, чтобы из Хабаровска добраться до Питера, а потом и столицы. Да и позднее журналистские командировки забрасывали его в самые разные места нашей необъятной родины. И если многие из нас во время таких путешествий обращают внимание, прежде всего на города, где удается побывать, то поэт огромное внимание уделяет рекам в тех местах, где он бывал. Он открывает нам этот таинственный мир движущейся воды, вокруг которой с самого начала возникала и продолжалась жизнь человека.
Рожденный в Приморском крае, привыкший с детства к стихии воды, Игорь Царев понимал весь сакральный смысл речных потоков, ведь еще древние люди знали, что динамикой разливов, течением река определяет течение времени. Водный поток становится границей между миром живых и миром мертвых, и Мастер чувствовал эту незримую границу: город –мир реальный , около которого протекает река, но стоит перебраться на другой берег, и ты оказываешься на том свете, в мире снов и иллюзий.
Я, наверно, очень скоро,
Позабуду шумный город,
Навсегда закрою двери,
И покинув дымный берег,
Через омуты и травы
Уплыву на берег правый
Неземною тишиною
Под луною ледяною…
Как только человек оказался на лоне природе за городом, он становится ближе к вечности, чем к реальности. Противопоставление города - места для жизни, и реки, уносящей в вечность – одна из главных тем в творчестве Мастера.
В городе мы пребываем определенный срок, отведенный нам судьбой, а потом уходим, покидаем его порой на время, а в один прекрасный миг и навсегда. Недаром и Ирий-рай – это место, где начинают свой путь реки, и подземный мир славян - Пекло - наполнен подземными реками. Нас выносит течение в эту жизнь, чтобы снова унести туда. Недаром в ладье в последний путь отправлялись усопшие у многих народов, у славян к таинственному острову Буяну –центру всего мира, куда переносятся души уходящих в вечность.
Образ города – места обиталища наших тел и наших душ, у Мастера «Он и бездна сама, и спасительный мостик над бездной».
Город
Игорь Царев
Этот стреляный город, ученый, крученый, копченый,
Всякой краскою мазан – и красной, и белой, и черной,
И на веки веков обрученный с надеждой небесной,
Он и бездна сама, и спасительный мостик над бездной.
Здесь живут мудрецы и купцы, и глупцы и схоласты,
И мы тоже однажды явились - юны и скуласты.
И смеялся над нашим нахальством сиятельный город,
Леденящею змейкой дождя заползая за ворот.
Сколько раз мы его проклинали и снова прощали,
Сообща с ним нищали и вновь обрастали вещами,
И топтали его, горделиво задрав подбородок,
И душой прикипали к асфальту его сковородок...
Но слепая судьба по живому безжалостно режет,
И мелодии века все больше похожи на скрежет,
И все громче ночные вороны горланят картаво,
Подводя на соседнем погосте итоги квартала...
Ах, какая компания снова сошлась за рекою,
И с туманного берега весело машет рукою...
Закупить бы «пивка для рывка» и с земными дарами
Оторваться к ушедшим друзьям проходными дворами...
Этот стреляный город бессмертен, а значит бесстрашен.
И двуглавые тени с высот государевых башен
Снисходительно смотрят, как говором дальних провинций
Прорастают в столице другие певцы и провидцы.
http://stihi.ru/2009/07/06/5537
Город - это причал, временное пристанище для всех, кто врывается в жизнь, он вмешает в себя все человеческое племя, и в определенное время исторгает из своей бездны тех, кто должен оставить этот мир
Здесь живут мудрецы и купцы, и глупцы и схоласты,
И мы тоже однажды явились - юны и скуласты.
Человек остается в городе, копя в душе страдания, усталость, впечатления о мире. Счастье для поэта однажды вырваться на природу, будь то дачный личный Эдем или глухой подмосковный лес. Пленник города должен снова почувствовать себя вольным и счастливым, хотя бы на короткий срок, чтобы с новыми силами вернуться назад, к «асфальту его сковородок».
Стихотворение о «Городе» тревожное, часто печальное, разламывается на две части, словно бы разводятся мосты, и вот уже после мажора первой его половины звучит совсем другая музыка, как только в нашу суматошную реальность вмешивается Судьба
Но слепая судьба по живому безжалостно режет,
И мелодии века все больше похожи на скрежет,
И все громче ночные вороны горланят картаво,
Подводя на соседнем погосте итоги квартала...
На окраинах любого города находятся погосты, кладбища, и это тот итог, обрыв жизненного пути, куда рано или поздно мы все вынуждены отправиться. И все было бы совсем печально, если бы мы не вспомнили о реках, о живой воде, которая уносит в рай души, освободившиеся от тел. А на том берегу, за рекой застыли в ожидании все, кто покинули этот мир до нас.
Ах, какая компания снова сошлась за рекою,
И с туманного берега весело машет рукою...
Закупить бы «пивка для рывка» и с земными дарами
Оторваться к ушедшим друзьям проходными дворами...
Вот так и получается, что унылому погосту противопоставлен тот берег реки, где продолжается жизнь для ушедших. А если там нам предстоит встретиться, да еще с самими дорогими людьми, то уже не грустно и не страшно уходить – отправляться в плаванье в вечность.
Но прежде, чем это случится, мы вместе с Мастером полюбуемся на реки на просторах России. Катунь-река, Ока, Мста, Северная Двина, Золотой Кижим, Кама – большие и малые руки, у каждой из них своя история и свой неповторимый вид, свое географическое положение.
Начинаем мы путешествие с Горного Алтая, места там невероятно красивые и суровые.
Катунь-река
Игорь Царев
По Катуни волны катят
За груженою баржою.
Жмется к ней скуластый катер,
Крытый охрою и ржою.
Он исходит жарким паром,
Он гремит гудком басовым...
И закат над этой парой
Словно маслом нарисован.
Полыхнул огонь причальный,
Подмигнул окрестным селам.
Зазвучал мотив печальный,
А за ним мотив веселый.
Мы танцуем у ангара
Под гитару и гармошку,
Под бессмертную «Шизгару»,
Надоевшую немножко.
Паутинка золотая
Облетает с небосклона.
Духи Горного Алтая
Нам кивают благосклонно.
Их удел не канул втуне,
Не растаял на закате:
По Катуни, по Катуни
Золотые волны катят.
http://stihi.ru/2009/01/30/4981
За внешней обыденностью картинки - катер и баржа, передвигающиеся по реке на закате, и люди с рюкзаками на берегу реки, любующиеся первозданной красотой. Но они здесь не случайные гости, а люди свои, посвященные в тайны.
Паутинка золотая
Облетает с небосклона.
Духи Горного Алтая
Нам кивают благосклонно.
Их удел не канул втуне,
Не растаял на закате:
По Катуни, по Катуни
Золотые волны катят.
Игорь подчеркивал, что он с рюкзаком исходил половину страны, и походная жизнь, песни у костра ему хорошо знакомы. Впрочем, как и древние духи, которые в таких местах все время остаются. Он знает и писал о них вместе с Ириной больше, чем любой из нас. Они считают поэта своим, принимают благосклонно, что для путешественников имеет первостепенную важность.
Паломничества к истокам священных рек и мест очищает человека, делает его сильнее, дает силы для жизни в шумном городе.
С восторгом обращается Мастер к Оке, к ней обращено самое пронзительное стихотворение «Под луной ледяною», где все на грани этого и того мира. Постепенно Ока становится не просто водным потоком, но и местом переселения душ из этого мира в тот. Но пока мы любуемся тем, что происходит на реке.
НА ОКЕ
Как восторженно кричит пароходик,
Проплывая величавой Окою!
И торжественное солнце восходит,
Разгоняя облака над рекою....
До чего же ты Ока синеока!
Нет другой такой - умри и воскресни!
Мне б сюда переселиться и "окать",
Напевая твои вольные песни.
Я бы жил тут без ненужной печали:
Чалил к берегу рыбацкую лодку,
И в промокших кирзачах на причале
С мужиками пил паленую водку.
И, хмелея от простора и воли,
Не в метро бы на свидания ездил,
А ходил с любимой в чистое поле,
Полетать среди высоких созвездий.
И звенела бы "гармошка с надрывом",
Пострадавшая в душевном размахе.
И белела бы церква над обрывом,
Будто совесть в домотканой рубахе
http://stihi.ru/2012/12/13/6641
Именно здесь видит Мастер тот удивительный мир, которого ему так не хватает в шумной, многолюдной столице, а здесь возможна жизнь «без натужной печали». Недаром он говорит, что Россия начинается там, где кончается Московский асфальт.
Это тоска о жизни, которая могла бы быть, но не случилась
И, хмелея от простора и воли,
Не в метро бы на свидания ездил,
А ходил с любимой в чистое поле,
Полетать среди высоких созвездий.
Сразу же вспоминается другой поэт, ушедший в октябре прошлого года, с которым в последнее время у Мастера было странное сближение: и в литературном журнале «Дальний Восток» их публикации оказались рядом, и премии получали почти одновременно. Именно Михаил Анищенко прожил такую жизнь, о которой Игорь только тайно мечтал. В силу обстоятельств ему пришлось оказаться в живописных местах под Самарой, наслаждаться красотой и всеми тяжкими заботами, которые неизбежны вдали от цивилизации.
Сразу вспоминается одно из бесчисленных стихотворений Михаила, где не было никакой романтики, это как бы другая сторона жизни на воле, вдали от столицы.
Я воду ношу
Михаил Анищенко-Шелехметский
Я воду ношу, раздвигая сугробы.
Мне воду носить все трудней и трудней.
Но как бы ни стало и ни было что бы,
Я буду носить ее милой моей.
Река холоднее небесного одра.
Я прорубь рублю от зари до зари.
Бери, моя радость, хрустальные ведра,
Хрусти леденцами, стирай и вари.
Уйду от сугроба, дойду до сугроба,
Три раза позволю себе покурить.
Я воду ношу – до порога, до гроба,
А дальше не знаю, кто будет носить.
А дальше – вот в том-то и смертная мука,
Увижу ли, как ты одна в январе,
Стоишь над рекой, как любовь и разлука,
Забыв, что вода замерзает в ведре…
Но это еще не теперь, и дорога
Протоптана мною в снегу и во мгле…
И смотрит Господь удивленно и строго,
И знает, зачем я живу на Земле.
http://stihi.ru/2012/04/19/6946
Здесь тоже тема реки, только в зимнюю студёную пору, и замерзшая река, и тяжкий труд, и суровые условия существование, и самое главное какая-то страшная безнадежность, которая вольно или невольно и читателя вводит в уныние и печаль.
Если сравнить стихотворение Игоря Царева «На Оке» и стихотворение «Я воду ношу», то особенно ясно видна та пропасть между двумя поэтами.
Вольно или невольно вспоминаются Рубенс и Рембрандт, художники примерно равные по дарованию, но насколько разным оказалось их творчество и судьбы.
Рубенс – художник королей и король художников, до последнего вздоха полон оптимизма, светлой радости и страстного желания любить и жить, и все потерявший Рембрандт, умирающий в нищие, вынужден за бесценок продавать свои полотна и быть похороненным среди бедняков..
Вот так и тут, поэты нам показали, что для одного река может стать отрадой, а для другого тяжким испытанием на грани жизни и смерти. Но это не вина реки, это только наша реальность, которая в зависимости от обстоятельств меняется все время.
Хотя у Игоря о той же самой Оке есть стихотворение, созвучное печальным строчкам Михаила, оно так и называется « Под луной ледяною» , где ясно показано, как все может перемениться в зависимости от времени года, настроения, каких-то жизненных обстоятельств. Это уже не золотистый закат на фоне цветущей и благоухающей летней природы, а лед и холод, который таится в природе, заползает и в душу поэта.
Уже в стихотворении «Город» Игорь пишет о побеге на другой берег реки вечности, к ушедшим друзьям, хотя там это скорее полет фантазии, здесь же все значительно серьезнее. И светлый поэт показывает нам совсем другую сторону реальности.
Под луною ледяною
Игорь Царев
Не тоскою городскою,
Не Тверскою воровскою -
Тишиною и покоем
Дышит небо над Окою.
Подмигнул далекий бакен.
Слышен сонный лай собаки.
Эхо между берегами
Разбегается кругами.
У реки сегодня течка.
Вот заветное местечко,
Где она волною чалой
Прижимается к причалу,
Подойдя волной седою,
Нежит берег с лебедою,
А волною вороною
Оббегает стороною.
Я, наверно, очень скоро,
Позабуду шумный город,
Навсегда закрою двери,
И покинув дымный берег,
Через омуты и травы
Уплыву на берег правый
Неземною тишиною
Под луною ледяною…
http://stihi.ru/2008/04/20/3663
Что же это за время и место такое? Все та же Ока, только теперь небо над ней «дышит тишиною и покоем» - словно мы уже перенеслись на тот, другой берег.
Подмигнул далекий бакен.
Слышен сонный лай собаки.
Эхо между берегами
Разбегается кругами.
Если мы еще и не достигли другого берега, то ясно находимся где-то между мирами, потому что и лай собаки, и окрестности окутаны туманом, а сюда доносится только эхо тех звуков. Мы явно в какой-то таинственной сказке, оторванные от реальности. И не проходит ощущение, что поэт рассматривает реку и мир с высоты птичьего полета. Уж очень необычный получается угол зрения. Невольно вспоминается знаменитое:
По небу полуночи ангел летел
И тихую песню он пел;
И месяц, и звезды, и тучи толпой
Внимали той песне святой.
М.Ю. Лермонтов
Ведь только Лермонтов мог под таким углом зрения смотреть на землю, и поражать всех нас, рисуя ощущения полета. Возникает такое же ощущение в стихотворении Игоря Царева. А почему вспомнился «Ангел»? Виной тому последние строки этого стихотворения:
Я, наверно, очень скоро,
Позабуду шумный город,
Навсегда закрою двери,
И покинув дымный берег,
Через омуты и травы
Уплыву на берег правый
Неземною тишиною
Под луною ледяною…
Это плаванье, чем-то напоминающее полет, в ледяном холоде. Такой жуткие холод чувствовали славяне, когда приближался Кащей Бессмертный – властелин вечного холода. Или когда появился его первый помощник, грозный Карачун, который забавы ради морозил птиц на лету, и заставлял людей корчиться от жуткого холода, после встречи с ним люди никак не могли отогреться.
И во второй раз мы сталкиваемся с убеждением Мастера, что мир – это левый берег реки, где обитают живые, а правый – берег мертвых. По обе стороны этой реки жизни и смерти расположены леса, один из них называли заповедным , а другой - дремучим, или лесом мёртвых.
Чем еще ценна поэзия Игоря Царева? Кроме всех ее прочих прекрасных качеств и совершенной формы, именно он в начале 21 века учит нас не бояться смерти и ухода, это неизбежно, но это не страшно и не больно. Это только обычное путешествие по реке, с одного берега на другой, мгновение небытия после которого продолжается жизнь, только на другом берегу - в другом измерении.
Эти тайные знание хранятся в древних книгах, написанных золотой цепью, древним славянским письмом. Они, по утверждению исследователей древностей, хранится где-то в Алтайских и Сибирских скитах старообрядцев, и передаются из поколения в поколение. Мастер лишь приоткрывает для нас тайны.
А если вспомнить времена более близкие к нам, то из Алтайских и среднерусских просторов надо переместиться на Урал –еще одно сакральное место на Руси, где в начале 20 века происходили жуткие события, связанные с революцией и гражданской войной, когда многие были прокляты и убиты.
И снова контрасты – невероятные по красоте места – немые свидетели жутких событий, расстрелов царской семьи, вместе с тысячами безымянных погубленных душ, заброшенных сюда после революции.
Золотой Кожим
Игорь Царев
Золотая река, своенравный Кожим*,
Многожильным течением неудержим,
Закипая в базальтовом тигле,
Прячет редкие тропы под мороком льда.
Ни Мамай, ни какая другая орда
Самородков его не достигли....
Рассыпаются прахом оленьи рога,
За века не изведав иного врага,
Кроме острых зубов росомахи...
Но, признайся мне честно, сакральный Урал,
Сколько душ ты невольно у неба украл
В необузданном русском размахе?
Вот и снова, едва ты кивнул:"Обожди!",
Я влюбляюсь в твои обложные дожди,
И холодные волны с нажимом,
И тревожные крики последних гусей
Над уже побелевшей горой Еркусей
И сметающим камни Кожимом.
Не печалься, Урал, твоя совесть чиста,
Как забытые кости в расстрельных кустах
И мелькание снежных косынок!
Но, гляди, как седая старуха-заря
Каждым утром обходит твои лагеря,
Будто ищет пропавшего сына...
-----------
* Кожим течет в Приполярном Урале. Долгое время эти места были закрыты для посторонних из-за золотодобычи. Лишь в 1995 году район открыли для туристов.
http://stihi.ru/2010/10/13/5739
В первой части стихотворения перед нами дивная сказка, хотя предчувствие тревоги никак не дает успокоиться и погрузиться в великолепные картины, которые рисует нам поэт.
А он беседует с Уралом, и тут рассыпаются в один миг чары волхва, суровая реальность мгновенно сменила сказку:
Но, признайся мне честно, сакральный Урал,
Сколько душ ты невольно у неба украл
В необузданном русском размахе?
И сразу возникает дикое противоречие- места, куда не добралась ни одна орда, ни внешние враги, стали полем битвы, когда брат пошел на брата.
Кстати, у Игоря есть стихотворение о таких вот братьях, один из которых воевал, а второй сидел в лагерях в таких местах. Они оказались по разные стороны, и до самого конца жизни примирить их может только водка и песня о вороне. Так в личной трагедии одной разрушенной семьи отражаются трагедии многих миллионов родных по крови, но чужих по сути людей, которые ни в чем не виноваты, просто так сложились их судьбы.
Вот и в этом стихотворении, все та же страшная трагедия века, когда мы оказались на месте лагерей, где рушились судьбы, красота сплетается с кошмаром:
Не печалься, Урал, твоя совесть чиста,
Как забытые кости в расстрельных кустах
И мелькание снежных косынок!
Но, гляди, как седая старуха-заря
Каждым утром обходит твои лагеря,
Будто ищет пропавшего сына...
На этот раз ощущается тот жутковатый покой, который может быть только на правом берегу реки Вечности. В этот мертвый покой вторгается только старуха-заря.
Мы помним, как радостно она сверкала над Окой, но здесь она печальная и скорбная, потому что сияет над тысячами расстрелянных и погибших от голода и холода. А в таких местах и заря похожа на обездоленную старуху.
Невольно возникает тень О. Мандельштама, о котором все время помнит поэт, тень императора, царской семьи, всех погибших в этих красивых местах. Так именно над Золотым Кижимом не чувствуется разделения между правым и левым берегом, а жуткий покой таит в себе горести и несчастья.
Но не пора ли нам от страшного лихолетья вернуться в реальность, правда, это тоже север – Архангельская область, но уже наши дни.
Поэт и прежде, как древний друид, сравнивал себя с деревом. Сегодня для него все дальше крона, все ближе корни –каково ощущение реальности. Замыкается круг, Маугли, когда-то вышедший из леса к людям, снова возвращается в лес, только с левого берега реки Вечности стремится на правый, философски относясь к тому, что этот мир придется покинуть.
Примерно в такие дикие и прекрасные места был заброшен судьбой в последние годы жизни поэт Игорь Северянин, к которому Мастер относится с особой нежностью. Бывший в его усадьбе Игорь Царев мечтал о доме вдали от шума городского, в окружении такой дивной первозданной природы.
Купим домик в деревушке под Нарой,
Не поедем больше на Тенериф мы -
И Трабзон, и Хургада, и Канары
Надоели, как глагольные рифмы.
А под Нарой соловьи языкаты,
И река там – будто к Богу дорога,
И такие полыхают закаты,
Что с ума свели бы даже Ван Гога.
(Альмандины для любимой)
Но вот и стихотворение «На Северной Двине», мы находимся вместе с поэтом где-то под Архангельском, где до печально знаменитых Соловков рукой подать
На Северной Двине
Игорь Царев
Когда на Северной Двине я,
От тишины деревенея,
Взошел на каменный голец,
Каленым шилом крик совиный
Меня пронзил до сердцевины,
До первых годовых колец.
И все, что нажил я и прожил,
На миг до обморочной дрожи
Предстало серым и пустым.
А ветер гнал по небу блики
И как страницы мудрой книги
Трепал зеленые листы.
И я, склоняясь все покорней,
К воде тянуть пытался корни,
Чтоб мир испить наверняка.
Но снова задремало Лихо,
Ушла волна, и стало тихо
В наивных кущах ивняк
http://stihi.ru/2012/12/13/6641
Говорят, что перед уходом, перед глазами человека проносится вся его жизнь, но что-то подобное переживал человек, уставший и обездоленный, душа которого в древности была помещена в деревья. И он остается там на определенный срок, чтобы обновленным и воскрешенным вернуться в мир. Что же там происходит, когда крик совиный пронзил до первых годовых колец? Происходит переоценка ценностей
И все, что нажил я и прожил,
На миг до обморочной дрожи
Предстало серым и пустым.
Но что же тогда становится важным и необходимым для поэта в странной, но спасительной ситуации, когда листья на деревьях, похожи на листы старинной книги?
И я, склоняясь все покорней,
К воде тянуть пытался корни,
Чтоб мир испить наверняка.
Главной очистительной силой становится проточная вода, чистая и прозрачная, она смывает зло и грехи с тела живого и с праха умершего.
Вода – одна из главных стихий, без нее ни чародейство, ни очищение не случается в этом мире. Она может потушить огонь, никакой иной стихии этого не дано, и потому исчезает в душе наносное, остается только самое важное. Снова вспоминается Лермонтовское « На севере диком стоит одиноко на голой вершине сосна». Вот в такое дерево и пытается измученный городской суетой поэт на какой-то срок поместить свою душу, в таком погружении – спасение.
Друид снова возвращается в реальность, и не случайно, мы вместе с Мастером оказались именно на Мсте-реке, протекающей через земли Великого Новгорода, оттуда князья русичей шли в Киев, а потом и в Москву, по этому древнему пути мы и двигаемся к реальности, пока еще на левый берег.
Все правильно. От Москвы до Бологого, потом по Мсте до Боровичей. Причаливали прямо на пляже, собирали байдарки и пешком шли к вокзалу, с трудом вбиваясь в редко ходящий поезд на Москву
Игорь Царев 27.03.2003 14:00
Путешествие по Мсте
Игорь Царев
Колокольня тянет в небо
Позабытый Богом крест.
Молоком парным и хлебом
Пахнет на сто верст окрест.
Одноногие деревья
Спят как цапли на песке.
Мы плывем через деревню
На байдарках по реке.
Огороды и сараи
Поросли чужим быльем.
Возле берега стирают
Бабы грязное белье.
Стала горькой папироса,
Налилось свинцом весло-
Нас течение без спроса
В жизнь чужую занесло.
Здесь никто у нас не спросит,
Кто мы будем и куда -
Нас течение проносит,
Словно мусор, без следа.
Остается только вечный
Завсегдатай этих мест-
Запах хлебный, запах млечный,
Да еще нелегкий крест.
http://stihi.ru/2002/05/20-306
А что же от того древнего мира остается в душах – память о запахе парного молока и хлеба. Река течет из реальности в вечность, время замирает, а пространство становится бесконечным. И словно в фильмах Тарковского, они проплывают где-то мимо жизни и древней природы. А что же там остается?
Остается только вечный
Завсегдатай этих мест-
Запах хлебный, запах млечный,
Да еще нелегкий крест.
Видя, как упорно и много пишет Игорь Царев о реках, вовсе не сразу понимаешь, как глубинна это философия о жизни и смерти, о том и этом бреге, о теснейшей связи между ушедшими и еще живущими, о том, как невероятно много значит в нашей жизни природа и особенно река, рядом которой начиналась и заканчивалась жизнь человека во все времена. Это не просто путешествие, это паломничество по местам, где доживают свой век «забытые языческие боги», которые еще могут спасти человека, или хотя бы подарить ему покой, уберечь от суеты.
Философия Мастера удивительна и многопланова, и без понимания всего этого природного начала в человеке, его неотрывности от природы, мы не поймем, почему в любимой столице, даже рядом с близкими, любимыми людьми он порой чувствовал себя чужим и одиноким, и мечтал о том, что придет пора…
А вот что произойдет, об этом поведает нам сам Игорь Царев:
Да, иногда в столице трудно дышать :)
Игорь Царев 10.02.2012 16:40
Придет пора
Игорь Царев
Придет пора корзину взять и нож,
И прекратив порожние турусы,
Обрезав лямки повседневных нош,
Купить один билет до Старой Рузы,
Добраться до окраины и там
По улочке расхристанной и сонной
На радость всем собакам и котам
Пройтись еще внушительной персоной,
Явить собой столичный форс и класс,
Остановиться как бы ненароком
И вспышки любопытных женских глаз
Небрежною спиной поймать из окон...
И далее, зайдя в прозрачный лес,
Где обитают белые и грузди,
Почувствовать, как новый интерес
Чуть-чуть разбавит вкус осенней грусти...
И закурив, глядеть из-под руки,
Устало примостившись на откосе,
Как темное течение реки
Куда-то листья желтые уносит
http://stihi.ru/2012/02/04/6986